Профессор критической теории Университета Кардиффа Фабио Виги отвечает известному словенскому философу Славою Жижеку.
Всю жизнь овца волков боялась.
Ну а сожрал ее пастух.
(Народная пословица)
Теперь уже всем должно быть ясно, что COVID-19, по сути, является симптомом разгула финансового капитала. В более широком смысле, это симптом состояния, которое больше не способно себя воспроизводить, извлекая прибыль из труда людей, и поэтому полагается на компенсаторную логику перманентного денежного допинга. В то время как структурное сокращение экономики, основанной на труде, раздувает финансовый сектор, волатильность последнего можно сдержать только с помощью глобального чрезвычайного положения, массовой пропаганды и экологической тирании. Как вырваться из этого порочного круга?
С момента начала третьей промышленной революции (микроэлектроника в 1980-х годах), автоматизированный капитализм занимается упразднением наемного труда как своей субстанции. Сейчас мы прошли точку невозврата. Вследствие эскалации технологического прогресса капитал становится бессильным в отношении своей миссии по выжиманию прибавочной стоимости из рабочей силы. С развязыванием рук искусственному интеллекту эта задача становится поистине невыполнимой – игра окончена.
Все это значит, что основания нашего мира больше не включают в себя общественно необходимый труд, благодаря которому появляются такие товары, как автомобили, телефоны или зубная паста. Скорее наш новый мир основан на легко воспламеняющихся долговых обязательствах, связанных с финансовыми активами, такими как акции, облигации, фьючерсы и особенно деривативы, стоимость которых секьюритизирована на неопределенный срок.
Только религиозная вера в то, что масса этих активов создает стоимость, не позволяет нам увидеть зияющую пропасть под нашими ногами. И когда наша вера ослабевает, то вмешивается божественное провидение, вводя нас в состояние коллективного гипноза с помощью апокалиптических историй о заразе и сопутствующих им россказней о спасении.
Однако реальность упрямо продолжает стучаться в нашу дверь. По мере того, как финансовая опухоль распространяется по социальному организму, капитал выбирает для высвобождения своего двойника-левиафана, вампира, который в условиях глобальной чрезвычайной ситуации питается бизнес-моделями, основанными на цифровых технологиях и способными секьюритизировать всю жизнь на земле. Уже различимо граффити – “мягкая диктатура”.
Сегодня противостоять течению означает защищать неприкосновенность человеческого достоинства, которое является неоспоримой отправной точкой для построения альтернативного социального проекта. Время еще есть, но нам понадобятся сознание критической ситуации, мужество и коллективное пробуждение.
Pandexit в стране единорогов
Близок ли Pandexit? Следующий фрагмент из свежего материала на Bloomberg содержит наиболее вероятный ответ: “Для всех, кто надеется увидеть свет в конце туннеля Covid-19 в ближайшие три-шесть месяцев, у ученых есть плохие новости: будьте готовы к тому, что нам придется пережить еще больше того, что мы уже пережили”.
Чтобы распаковать это утверждение, давайте предположим, что в будущем нас ждут следующие события: 1) центробанки продолжат аккумулировать запредельные суммы денег, предназначенные в основном для раздувания финансовых рынков; 2) нарратив заражения (или что-то подобное) будет продолжать гипнотизировать целые группы населения, по крайней мере, до тех пор, пока не будут полностью внедрены цифровые медицинские паспорта; 3) либеральные демократии будут демонтированы и в конечном итоге под оглушительный вой сирен заменены на режимы, напоминающие цифровой паноптикон в метавселенной технологического контроля.
Кажется слишком мрачным? Отнюдь нет, если учесть, что американские горки кризиса здравоохранения (карантин, затем частичное его снятие, объявление нового карантина, вызванного новыми мини-волнами) все больше напоминают глобальную ролевую игру, в которой действующие лица передают друг другу ответственность за то, чтобы призрак чрезвычайного положения продолжал циркулировать, хотя и в ослабленной форме.
Причина такого депрессивного сценария проста: без страшного вируса, который бы оправдывал монетарное стимулирование, финансовый сектор с высоким уровнем долговой нагрузки рухнет в одночасье. В то же время, однако, растущая инфляция в сочетании с узкими местами в цепочке товарных поставок (особенно микрочипов) угрожает катастрофической рецессией.
На такую уловку-22 невозможно не попасться, поэтому элиты и не в состоянии отказаться от нарратива чрезвычайной ситуации. С их точки зрения, единственным выходом из сложившейся ситуации является контролируемое разрушение реальной экономики и ее либеральной инфраструктуры, в то время как финансовые активы продолжают искусственно раздуваться.
Последнее включает в себя циничные уловки финансового “зеленого отмывания”, такие как инвестиции в ценные бумаги ESG – замаскированную под экологию лазейку для узаконивания дальнейшего наращивания долга. При всем уважении к бродящим среди нас гретам тунберг, подобное не имеет ничего общего со спасением планеты.
Вероятнее всего мы являемся свидетелями ускоряющегося развала устаревшего либерального капитализма. Перспективы объективно неутешительны. Глобальные финансовые и геополитические интересы будут обеспечиваться массовым сбором данных, блокчейн-бухгалтерией и персональным рабством с помощью цифровых приложений, выдаваемых за инновации, расширяющие возможности.
В основе наших проблем лежит безжалостная эволюционная логика социально-экономической системы, которая, чтобы выжить, готова пожертвовать своими демократическими рамками и принять монетарный режим, поддерживаемый корпоративной наукой и техникой, пропагандой СМИ и россказнями о катастрофах, сопровождаемыми тошнотворным псевдогуманитарным филантропическим капитализмом.
Тыча нас в нос чувством вины за “разрушение планеты”, грядущий климатический карантин является идеальным продолжением ковидных запретов. Если вирус был страшным гарниром, то в качестве основного блюда уже подается щедрая порция идеологии углеродного следа, смешанного с идеологией энергодефицита. Раз за разом нас убеждают в том, что мы заслуживаем наказания за негативное воздействие на планету.
Сначала запуганные вирусом, а теперь пристыженные за причинение вреда Матери-Земле, мы уже усвоили экологическую заповедь: наше естественное право на жизнь должно быть заслужено подчинением экологическому диктату со стороны Международного валютного фонда или Всемирного банка и ратифицированного правительствами технократов и их полицией. Таков капиталистический реализм в его самой циничной форме.
Внедрение цифровых медицинских паспортов (всего год назад высмеивавшееся в качестве теории заговора!) представляет собой критически важный момент. Массовая маркировка населения имеет решающее значение, если элиты хотят завоевать доверие ко все более централизованной структуре управления, продаваемой как возможность освобождения.
После перехода Рубикона цифровых идентификаторов, репрессии, скорее всего, будут продолжаться плавно и постепенно, как в известном анекдоте Ноама Хомского: если бросить лягушку в кастрюлю с кипящей водой, она тут же быстро выпрыгнет; если же погрузить ее в теплую воду и медленно повышать температуру, лягушка ничего не заметит, даже обрадуется этому, пока не ослабнув, она заживо не сварится.
Вышеприведенный прогноз, однако, необходимо рассматривать в контексте конфликтного и глубоко неопределенного сценария. Во-первых, в настоящее время имеются свидетельства (пусть и подвергаемые жесткой цензуре) настоящего массового сопротивления пандемической психической атаке, как и Великой перезагрузке в целом. Во-вторых, элита, похоже, зашла в тупик и поэтому находится в замешательстве относительно того, что делать дальше, как уже продемонстрировали несколько стран, принявших решение о деэскалации чрезвычайной ситуации в области здравоохранения.
Стоит еще раз подчеркнуть, что проблема, по сути, имеет экономическую природу: как справиться с экстремальной финансовой волатильностью, сохранив при этом капиталы и привилегии. Глобальная финансовая система – это огромная финансовая пирамида. Если те, кто ею управляет, потеряют контроль над аккумулированием ликвидности, последующие события разорвут всю социально-экономическую ткань донизу.
Одновременно рецессия лишит политиков всякого доверия. Вот почему единственный жизнеспособный план элиты, похоже, заключается в синхронизации контролируемого разрушения экономики (коллапс глобальной цепи поставок, приводящий к “дефициту всего“) с развертыванием глобальной цифровой инфраструктуры для технократического захвата. Для такого сценария время имеет решающее значение.
Инстинкт чрезвычайного положения
Что касается потенциальной рецессии, финансовый аналитик Мауро Боттареллирезюмировал логику коммуникативных сосудов панд-экономики следующим образом: “полуперманентное чрезвычайное положение в сфере здравоохранения предпочтительнее вертикального обвала рынка, который превратит воспоминания о 2008 годе в прогулку по парку”. Как я недавно пытался показать в своей статье, “пандемия” была спасательной шлюпкой, спущенной на воду для спасения тонущей экономики. Строго говоря, это монетарное мероприятие, направленное на продление жизни зависимого от финансового сектора и смертельно больного текущего способа производства. С помощью вируса капитализм пытается воспроизвести себя, имитируя условия, которых больше нет.
Вот краткое экономическое обоснование Ковида. Спасение финансового сектора в сентябре 2019 года – который после одиннадцати блаженных лет количественного смягчения снова оказался на грани нервного срыва – включало беспрецедентное расширение денежного стимулирования: создание триллионов долларов по мановению волшебной палочки Федеральной резервной системы. Вливание этого запредельного количества денег на Уолл-стрит было возможно только за счет отключения двигателя Мэйн-стрит.
С недальновидной точки зрения капиталистического крота, альтернативы не было. Компьютерным деньгам, созданным в виде цифровых байтов, нельзя позволить каскадировать экономические циклы на земле, так как это вызовет инфляционное цунами в стиле Веймарской республики 1920-х годов (которое привело к появлению Третьего рейха), только гораздо более катастрофическое для стагнирующей и глобально взаимосвязанной экономики.
Неизбежное (но осторожное) возобновление кредитных операций в реальной экономике вызвало рост инфляции, что привело к дальнейшему обнищанию населения. Покупательная способность зарплат снизилась, как и доходы и сбережения. Стоит напомнить, что коммерческие банки находятся на стыке между волшебным миром цифровых денег Центральных банков и опустошенным чрезвычайным положением миром, в котором обитает большинство смертных. Таким образом необузданное расширение резервов Центрального банка (деньги, созданные из воздуха) вызывает инфляцию цен, как только коммерческие банки впускают наличные (т.е. долги) в общество.
Целью “пандемии” являлось укрепление уже наблюдавшегося макротренда денежной экспансии с одновременной отсрочкой инфляционного ущерба. Вслед за Федеральной резервной системой центральные банкиры мира создали океаны ликвидности, тем самым обесценив свои валюты в ущерб населению. Пока это продолжается, на глобальной финансовой орбите транснациональный турбокапитал элит продолжает расширяться, поглощая те малые и средние предприятия, которые он до того давил и уничтожал. Другими словами, бесплатного обеда (для нас) не бывает. Денежный принтер Центрального банка работает только для 0,0001% – с помощью вируса или глобальной угрозы сопоставимого масштаба.
В настоящее время создается впечатление, что центральные банкиры предаются благородному искусству прокрастинации. Совет ФРС соберется на очередное заседание в начале ноября 2021 года, а в декабре будет объявлено о начале таперинга (сокращение монетарного стимулирования). Однако когда пузырь Ковида сдуется, за счет чего элиты будут решать проблему нулевых процентных ставок и непосредственного финансирования дефицита? В более явном виде: что за новое “непредвиденное событие” или “божественное вмешательство” вытащит их из беды? Будут ли это инопланетяне? Кибертеррористическая атака на банковскую систему? Цунами в Атлантике? Военные игрища в Юго-Восточной Азии? Новая война с террором? Список покупок длинный.
Тем временем обычные люди попали в тиски двойной зависимости. Если кредиты должны быть доступны бизнесу, Центральные банки должны сдерживать инфляцию, что они могут сделать только… путем высасывания кредитов! Бешеной инфляции можно избежать только путем сдерживания катастрофических последствий чрезмерного печатания денег, то есть, поставив на колени трудящихся. Большинство из нас оказываются зажатыми между ростом цен на товары первой необходимости и дефляционной утечкой ликвидности через потерю доходов и эрозию сбережений. А в стагнирующей экономике с зашкаливающей инфляцией каждая подавленная бизнес-трансакция превращается в финансовые активы.
Инструментом, препятствующим поступлению ликвидности в реальную экономику, является механизм обратного РЕПО Федеральной резервной системы США. Продолжая наводнять финансовые рынки свеженапечатанными деньгами, ФРС благодаря обратному РЕПО забирает все излишки тех самых наличных, которые она закачивает на Уолл-стрит. По сути, это игра с нулевой суммой: ночью финансовые операторы депонируют избыточную ликвидность в ФРС, которая предоставляет в качестве залога те же казначейские облигации и ипотечные ценные бумаги, которые она выкачивает с рынка в течение дня в рамках мер по количественному смягчению. В августе 2021 года объем использования ФРС обратного РЕПО превысил 1 трлн долл., что побудило Федеральный комитет по открытым рынкам удвоить лимит обратного РЕПО до 160 млрд долл., начиная с 23 сентября 2021 года.
Итак, вот и он – слон в посудной лавке: как будет сочетаться политика таперинга ФРС с обратным РЕПО такого астрономического масштаба? Возможно ли вообще долгожданное сокращение денежного стимулирования в условиях глобального финансового пузыря, подпитываемого левереджем с нулевой процентной ставкой и структурным заимствованием? Но в то же время, как могут центральные банки продолжать увеличивать свой баланс, когда двойной удар – стагнация и растущая инфляция (стагфляция) – уже не за горами?
Логика действия этого монетарного механизма носит извращенный характер. Солипсический “безумный танец” финансового капитала вышел из-под контроля далеко за пределы банального сумасшествия, и день расплаты стремительно приближается. Можно ли избежать катастрофической рецессии? Политический ответ, который нужно дать прямо сегодня, казалось бы, должен принять во внимание древнюю мудрость о том, что “исключительные времена требуют исключительных мер”, что переводится как: нельзя исключать никаких преступлений против человечества, когда системная имплозия так упорно отрицается. Разве не этому нас всегда учила история?
Кризис, который мы переживаем, никакой не эпидемиологический. В первую очередь он нужен, чтобы предотвратить действие токсичных рисков, чреватых финансовым катаклизмом и связанной с нею неуправляемой инфляцией. Достаточно отметить, что центральным банкам сейчас не удается повысить процентные ставки до 2%, тогда как в 1970-х годах они были доведены до 20% для борьбы с инфляцией.
Однако, как напоминает нам Ковид, финансовая акробатика нынешних масштабов работает только под прикрытием чрезвычайного положения: карантин, запреты, ограничения и т.д. Цель прикрытия двоякая: 1) скрыть утопление “Титаника” (поставленного под финансовый контроль “трудового общества”); 2) скоординировать осуществление колоссальной монетарной перезагрузки, которая вызовет экономическую депрессию и переход к централизованному контролю над человеческой жизнью.
Цифровой фашизм
Последствия чрезвычайного капитализма имеют ярко выраженный биополитический характер. Они касаются управления избытками населения, которое становится излишним для автоматизированной финансиализированной и имплозивной репродуктивной модели. Вот почему вирус, вакцина и пропуск – это святая троица социальной инженерии. “Вирусные паспорта” призваны научить толпы людей пользоваться электронными кошельками, контролирующими доступ к общественным сервисам и средствам к существованию.
Лишенные собственности лишние массы, а также те, кто не соблюдает установленные правила, станут первыми в очереди на дисциплинарное взыскание с помощью цифровых систем управления бедностью под непосредственным контролем монопольного капитала. Планируется токенизировать человеческое поведение и поместить его в блокчейн-бухгалтерию, управляемую алгоритмами. И распространение глобального страха является идеальной идеологической палкой, чтобы подтолкнуть нас к этому результату.
По мере того, как общественная дискуссия глушится цензурой и запугиванием, нас потихоньку провожают в био-техно-капиталистическую антиутопию, чей адовый характер, вероятно, проявится в полной мере после следующего глобального кризиса. Это оправдывает внедрение цифровых валют центральных банков (CBDC), которые, по словам Агустина Карстенса (генерального директора Банка международных расчетов), обеспечат “абсолютный контроль над правилами и нормами, определяющими использование этих обязательств центрального банка [т.е. денег], и у нас будет технология для обеспечения этого”.
Цифровые деньги, связанные с цифровой идентификацией, – это инструмент высокотехнологичного монетарного крепостного права, которое будет распространено сначала на безработных (например, получателей безусловного базового дохода), а в перспективе и на большинство из нас. Когда Ларри Финк (генеральный директор BlackRock) утверждает, что “рынки предпочитают тоталитарные правительства демократическим”, ему стоит верить.
Категоризация населения на основе вакцинации – это эпохальное достижение, характерное скорее для тоталитарных режимов. Если сопротивление будет подавлено, то будет введено обязательное цифровое удостоверение личности для регистрации “добродетельности” нашего поведения и регулирования нашего доступа в общество. Ковид был идеальным троянским конем для этого прорыва. Глобальная система цифровой идентификации, основанная на технологии блокчейн, уже давно планируется Альянсом ID2020, который поддерживают такие гиганты, как Accenture, Microsoft, Фонд Рокфеллера, MasterCard, IBM, Facebook и вездесущий GAVI Билла Гейтса.
С этого момента переход к монетарному контролю, вероятно, будет относительно плавным. CBDCs позволят центральным банкам не только отслеживать каждую транзакцию, но и отключать доступ к ликвидности по любой причине, которая будет сочтена законной. Проект “оцифровки жизни” также предусматривает создание “интернет-паспорта”, который, при условии периодического пересмотра, исключит из сети всех, кого сочтет недостойным. Если социальный кредитный рейтинг опустится ниже определенного уровня, поиск работы, возможность путешествия или получение кредитов будут зависеть от желания пройти “реабилитационные программы”. Предположительно, для изгоев откроется черный рынок.
Краеугольным камнем исторически существовавшего фашизма была промышленность, контролируемая государством, но остающаяся в частной собственности. Весьма удивительно, что, несмотря на огромное число фактов существования систематических взаимных связей между государственным и частным сектором, большинство публичных интеллектуалов еще не осознали, что мы движемся именно в этом направлении.
Итальянский писатель Эннио Флаиано однажды сказал, что фашистское движение состоит из двух групп: фашистов и антифашистов. Сегодня, когда большинство самопровозглашенных антифашистов спокойно или даже с энтузиазмом поддерживают авторитарный поворот, обусловленный медицинскими показаниями, этот парадокс актуален как никогда.
От конспирологии к эффективной паранойе
Эпистемология конспирологии определяет большую часть современной пропаганды в качестве риторики исключения. Априорный отказ от “параноидального мышления” объявляет официальный нарратив единственным носителем истины, независимо от качества эмпирической проверки. Поэтому, как утверждает Оле Бьерг, “реакция мейнстрима на так называемых теоретиков заговора обладает всеми свойствами настоящей патологии […], которая принимает форму эпистемического чрезвычайного положения, которое угрожает подорвать функционирование общественных дискуссий и интеллектуальной критики”[1].
Другими словами, паранойя квалифицирует позицию тех современных торквемад, трибуналы инквизиции которых глушат любое “еретическое” мнение посмевших отойти от догм чрезвычайного капитализма. Сплошные обвинения в адрес “параноидальных ковиддиссидентов” и “антиваксеров” свидетельствуют не только о распаде демократических уз, но и о распространяющейся инфекции идеологической болезни, которая никогда ранее не встречалась в таком глобальном масштабе.
Как утверждал в 1960-х годах Жак Лакан, капиталистическая власть действует, исчезая, делая себя тайной и невидимой, тем самым диссимулируя не только свою власть, но и свое бессилие. Кажется, что при капитализме все функционирует спонтанно, как будто никто не отдает приказы и не подчиняется им, а просто следует своим непосредственным желаниям: “Что поразительно, и чего, похоже, никто не видит, так что в силу того, что тучи импотенции развеялись, господствующее означающее кажется только еще более неприступным […] Где оно? Как его можно назвать? Как его можно обнаружить – конечно кроме как через его уничтожающие эффекты”[2].
Должны ли эти слова заставить нас записать Лакана в армию сумасшедших сторонников теорий заговора? Если традиционный господин опирается на символическую власть, то капиталистический господин делегирует власть неосязаемой объективности своего modus operandi. Как наглядно показал неолиберализм, власть официально отменяется, но одновременно вновь утверждается в своей отмененной форме, например, как “лидерство”. И смысл слов Лакана в том, что эта стратагема открывает пространство для более глубоких, более коварных форм манипуляции.
Как и корпоративные мейнстрим-СМИ сегодня, многие лаканисты любят высмеивать “теоретиков заговора”. Как правило, они делают это, ссылаясь на девиз Лакана о том, что “не существует никакого большого Другого” – так что, в конечном счете, не существует никаких заговорщиков, спрятавшихся за занавеской. Или, цитируя свежую статью Славоя Жижека, “нет необходимости придумывать пандемии и климатические катаклизмы, поскольку система сама их порождает”.
Но эти аргументы не работают, поскольку упускается из виду, что власть функционирует именно за счет того, что занимает онтологически противоречивое место большого Другого, манипулируя им в свою пользу. Говоря иначе: если существует бессознательное, то заговоры и манипуляции неизбежны. Успех любой властной структуры зависит от ее способности использовать самопротиворечивый статус вселенной своего смысла против невротичных масс.
При всем своем гегельянстве, здесь Жижек упускает спекулятивный характер (капиталистической) власти: системные противоречия являются фундаментом и жизненной силой любого здания власти. Элементарная спекулятивная уловка власти заключается в том, что она превращает онтологическую непоследовательность в условие возможности. Это хорошо видно на примере “авторитарного поворота” современного капитализма, основанного на идеологической эксплуатации чрезвычайного положения.
В конечном счете, чрезвычайное положение реально лишь постольку, поскольку оно являются капиталистическим чрезвычайным положением, объявленным в нужное время для продвижения интересов капитала. Предположение, что оно позволят обойти или подорвать существующую структуру власти, игнорирует степень, в которой оно уже функционирует для капиталистической власти. Моя интерпретация Ковида как продукта финансовой волатильности соответствует этой спекулятивной позиции: случайность пандемии – это капиталистическая необходимость, и как таковая она с самого начала поддерживалась гигантским идеологическим аппаратом.
Риторика исключения, которой насыщен общественный дискурс о Ковиде, может быть описана через то, что Лакан, заимствуя у Фрейда, назвал “эффективной паранойей”, которая “может также показаться закрытием науки”[3]. По сути, “закрытие” относится к позитивистской вере в научную объективность, которая построена на отказе (закрытии) от “субъекта бессознательного” как источника вопросов, сомнений и ошибок. В контексте теории дискурса Лакана, эффективная паранойя соответствует гиперэффективной системе убеждений, обеспеченной “любопытным соитием капитализма и науки”[4].
Власть того, что сегодня в одностороннем порядке пропагандируется как “настоящая наука” (настолько настоящая, что она запрещает сомнения, запрещает дискуссии и требует цензуру), сродни власти новой религии, как предупреждал Лакан в 1974 году: “Наука находится в процессе замены религии, и она еще более деспотична, тупа и мракобесна”[5]. И капитализм опирается на науку и технику так же, как он опирается на здравоохранение – один из самых прибыльных бизнесов в мире.
“Наука”, предписаниям которой нам приказывают следовать, захвачена финансовыми элитами и их политическими приспешниками, таким образом, работая как барьер против осознания того, что “наш мир” рушится. Настоящая наука, которая продолжает работать за плотным занавесом цензуры, никогда бы не навязала диктаторские распоряжения, подобные тем, которые до сих пор действуют в демократических странах мира. Слепая вера в “науку Ковида”, таким образом, выдает отчаянное желание удержать капиталистическую власть, включая ее авторитарную мутацию.
Однако история научного прогресса показывает, что наука, по сути, представляет собой дискурс, в центре которого стоит вопрос о том, чего в ней не хватает. Все крупные научные достижения основаны на принципе нехватки: призрнании того факта, что истина как условие знания онтологически отсутствует. Или, цитируя Лакана: “Il n’y a de cause que de ce qui cloche” (“Причина есть только у того, что не работает”)[6]. Именно за такую науку стоит бороться.
В то время как предпосылки функционирования системы (отношения между капиталом и трудом, которые создают стоимость) перестали работать, уловка Ковида позволяет капитализму в очередной раз приостановить какое бы то ни было серьезное расследование своей структурной болезни и длящейся трансформации. Клиника неврозов показывает нам, до какой степени средний невротик хочет иметь господина, роль которого заключается в том, чтобы уверить его в том, что его мир стоит на прочной основе.
Невротики часто так отчаянно привязаны к своей властной структуре, что превращаются в извращенцев, чтобы обеспечить ее функционирование – как мазохист, с нетерпением передающий плеть своей госпоже. Извращение работает как команда наслаждаться отношениями власти, и современные субъекты часто с готовностью подчиняются власти в отчаянной попытке укрепить ее. К сожалению, консервативные структуры невроза и перверсии зачастую заражают и “прогрессивных интеллектуалов” (включая либеральных и радикальных левых), чей ангажемент ограничивается лишь высказываниями за все хорошее или в участии в игрищах по выявлению теорий заговора.
И все же еще не все потеряно. Несмотря на перманентную конвергенцию науки и капитализма с целью конструирования герметичной системы убеждений, исключающей инакомыслие, наша эффективно параноидальная вселенная не сможет тотализировать свою структуру. Парадоксально, но текущее применение суровых мер против человечества может обернуться самым лучшим шансом для радикальной оппозиции грядущему режиму капиталистического накопления и его непрекращающемуся шантажу чрезвычайным положением.
* * * * *
[1] Bjerg O. Conspiracy Theory: Truth Claim or Language Game? // Theory, Culture & Society, 2016. P. 1-23 (6).
[2] Lacan J. The Seminar of Jacques Lacan, XVII. The Other Side of Psychoanalysis. New York: Norton, 2007. P. 177-78.
[3] Lacan J. Écrits. New York: W. W. Norton, 2006. P. 742.
[4] Lacan. 2007. P. 110.
[5] Lacan J. Freud Forever: An Interview with Panorama // Hurly Burly, № 12. 2015. P. 13-21 (18).
[6] Lacan J. The Seminar of Jacques Lacan. XI. The Four Fundamental Concepts of Psychoanalysis. New York: W. W. Norton, 1998. P. 22.
Источник: PhilosophicalSalon
