Володимир АНТОНОВИЧ / «Моя исповедь. Ответ пану Падалице по поводу статьи в VII книжке «Основы» «Что об этом думать?» и письма пана Падалицы в X книжке» / часопис “Основа”, 1862 рік, № 1. С. 89 — 90
Цим текстом Володимир Антонович остаточно порвав з польським середовищем, до якого сам з дитинства належав та відповів на закиди з польського табору й пояснював причини своєї національної еволюції: «Доля хотіла, щоб я народився в Україні шляхтичем; змалку мав я всі звички паничів і довго поділяв усі станові та національні пересуди людей, в колі яких я виховувався… Я побачив, що поляки-шляхтичі, які живуть в Україні, мають перед судом власного сумління тільки два виходи: або полюбити нарід, серед якого вони живуть, перейнятись його інтересами, повернутися до народності, колись покинутої їх предками, і невсипущою працею та любов’ю в міру сил спокутувати все зло, яке вони зробили народові, що вигодував багато поколінь вельможних колоністів і якому ці останні платили презирством, лайкою, зневагою його релігії, звичаїв, гідності, або ж, коли на це не стало моральної сили, переселитися в польську землю, заселену польським людом…».
Слова Володимира Антоновича виявляються знову актуальними сьогодні. Варто лише “польський” замінити на “російський”…
По воле судьбы, я родился на Украине шляхтичем; в детстве имел все привычки паничей, и долго разделял все сословные и национальные предубеждения людей, в кругу которых воспитывался; но когда пришло для меня время самосознания, я хладнокровно оценил свое положение в крае, я взвесил его недостатки, все стремления общества, среди которого судьба меня поставила, и увидел, что его положение нравственно безвыходно, если оно не откажется от своего исключительного взгляда, от своих заносчивых посягательств на край и его народность; я увидел, что поляки-шляхтичи, живущие в Южнорусском крае, имеют перед судом собственной совести только две исходные точки:
– или полюбить народ, среди которого они живут, проникнуться его интересами, возвратиться к народности, когда-то покинутой их предками, и неусыпным трудом и любовью по мере сил вознаградить все зло, причиненное ими народу, вскормившему многие поколения вельможных колонистов, которому эти последние за пот и кровь платили презрением, ругательствами, неуважением его религии, обычаев, нравственности, личности, – или же, если для этого не хватит нравственной силы, переселиться в землю польскую, заселенную польским народом, для того чтобы не прибавлять собою еще одной тунеядной личности, для того чтобы наконец избавиться самому перед собою от грустного упрека в том, что и я тоже колонист, тоже плантатор, что и я посредственно или непосредственно (что впрочем все равно) питаюсь чужими трудами, заслоняю дорогу к развитию народа, в хату которого я залез непрошеный, с чуждыми ему стремлениями, что и я принадлежу к лагерю, стремящемуся подавить народное развитие туземцев и что невинно разделяю ответственность за их действия.
Конечно, я решился на первое, потому что сколько ни был испорчен шляхетским воспитанием, привычками и мечтами, мне легче было с ними расстаться, чем с народом, среди которого я вырос, который я знал, которого горестную судьбу я видел в каждом селе, где только владел им шляхтич, — из уст которого я слышал не одну печальную, раздирающую сердце песню, не одно честное дружеское слово (хоть я был и панич), не одну трагическую повесть о истлевшей в скорби и бесплодном труде жизни… который, словом, я полюбил больше своих шляхетских привычек и своих мечтаний.
Вам хорошо известно, г. Падалица, и то, что прежде чем я решился расстаться с шляхтой и всем ее нравственным достоянием, я испробовал все пути примирения; вы знаете и то, как были С вашей стороны встречены все попытки уговорить вельможных к человечному обращению с крестьянами, к заботе о просвещении народа, основанном на его собственных национальных началах, к признанию южнорусским, а не польским того, что южнорусское, а не польское; вы были ведь свидетелем, как подобные мысли возбуждали вначале свист и смех, потом гнев и брань, и, наконец, ложные доносы и намеки о колиивщине.
После этого, конечно, оставалось или отречься от своей совести, или оставить ваше общество: — я выбрал второе, и надеюсь, что трудом и любовью заслужу когда-нибудь, что украинцы признают меня сыном своего народа, так как я все готов разделить с ними. Надеюсь тоже, что, со временем, среди польского шляхетского общества, живущего на Украине, поворот к народу и сознание необходимости трудиться на его пользу — раньше или позже станет нравственной потребностью не только отдельных лиц — как теперь, а вообще всех, кто в силах будет обсудить свое положение и свои обязанности, и не предпочтет мечты насущному, вызванному собственной совестью, делу.
Источник тут
