Диалектический анализ теоретического производства
Последующий анализ основан на диалектическом описании социальной тотальности, которая помещает субъективные теоретические практики этих двух отцов-основателей критической теории в объективный мир международной классовой борьбы. Он не приемлет той произвольной границы, которую отчаянно пытаются провести многие мелкобуржуазные ученые между интеллектуальным производством и более широким социально-экономическим миром, как будто чье-то «мышление» можно — и должно — отделить от его «жизни», как и от материальной системы теоретического производства, обращения и рецепции, которую я буду здесь называть интеллектуальным аппаратом.
Такое недиалектическое допущение, в конце концов, не более чем симптом идеалистического подхода к теоретической работе, предполагающего существование духовной и концептуальной сферы, функционирующей совершенно независимо от материальной реальности и политической экономии знания.
Подобная предпосылка увековечивает интеллектуальный товарный фетишизм, означающий обожествление священных продуктов теоретической индустрии, что запрещает нам помещать их в общие социальные отношения производства и классовой борьбы. Это также служит интересам тех, кто имеет или стремится стать частью определенной франшизы в индустрии глобальных теорий, будь то «критическая теория Франкфуртской школы» или любая другая, потому что она защищает имидж бренда самой франшизы (который остается незапятнанным реальными общественными производственными отношениями). В то время как интеллектуальный товарный фетишизм является основной чертой потребления в рамках теоретической индустрии, управление имиджем бренда является отличительной чертой производства.
Для такого диалектического анализа важно признать, что Адорно и Хоркхаймер действительно направили персональные усилия на формулировку серьезной критики капитализма, общества потребления и индустрии культуры. Далеко не отрицая этого, я просто хотел бы поместить эту критику в объективный социальный мир, что влечет за собой постановку очень простого и практического вопроса, который редко поднимается в научных кругах: если признано, что капитализм имеет негативные последствия, то что с этим делать?
Чем глубже погружаешься в их жизнь и творчество, пробиваясь через нарочитый обскурантизм их дискурса, тем очевиднее становится их позиция и тем легче понять базовую социальную функцию их общего интеллектуального проекта. Ибо как бы критично они ни относились иногда к капитализму, они регулярно утверждают, что альтернативы нет, и, что, в конечном счете, ничего нельзя и не следует с этим делать. Более того, как мы увидим, их критика капитализма меркнет по сравнению с их бескомпромиссным осуждением социализма.
Их разновидность критической теории в конечном итоге приводит к соглашательству с капиталистическим порядком, поскольку социализм считается гораздо хуже. Мало чем отличаясь от большинства других модных дискурсов капиталистической академии, они предлагают критическую теорию, которую мы могли бы назвать «что угодно, но не социализм»-теорией.
В этом отношении нисколько не удивительно, что Адорно и Хоркхаймер получили столь широкую поддержку в капиталистическом мире. Что может быть лучше, чем отстаивать таких ученых, как одних из самых важных и даже самых радикальных марксистских мыслителей ХХ в., чтобы поддержать «совместимых» некоммунистических левых против угрозы реально существующего социализма?
Таким образом, «марксизм» может быть переопределен как своего рода антикоммунистическая критическая теория, которая не связана непосредственно с классовой борьбой снизу, а скорее свободно критикует все формы «господства» и которая в конечном итоге встает на сторону капиталистического общества контроля и против предполагаемых «фашистских» ужасов могущественных социалистических государств.
Поскольку в капиталистической культуре столь широко был распространен невежественный антикоммунизм, эта попытка переопределения марксизма может не сразу распознаться некоторыми читателями как реакционная и социал-шовинистская (в том смысле, что она, в конечном счете, возвышает буржуазное общество над любой альтернативой). К сожалению, когда речь идет о реально существующем социализме, основным слоям населения капиталистического мира внушается рефлекторная реакция неосведомленной клеветы, а не строгого анализа.
Поскольку материальная история этих проектов со всеми их взлетами и падениями, а не мифологические страшилки, пропагандистски построенные вокруг призрака коммунизма, будет иметь важное значение для понимания следующего аргумента, я беру на себя смелость отослать читателя к глубоким и содержательным работам строгих историков, таких как А. Лакруа-Риз, Д. Лосурдо, К. Мартинес, М. Паренти, А. Шимански, Ж. Пауэлс и У. Родни, среди прочих.
Я также призываю читателя изучить важные количественные сравнения между капитализмом и социализмом, проведенные такими требовательными исследователями, как М. Ли, В. Наварро и Институту социальных исследований «Триконтиненталь»[1].
Такая работа является анафемой господствующей идеологии, и на то есть веская причина: она научно исследует факты, а не опирается на заезженные тропы и невежественные идеологические рефлексы. Более того, это тот тип исторической и материалистической работы, который в значительной степени был омрачен спекулятивными формами критической теории, продвигаемой индустрией глобальных теорий.
Интеллектуалы в эпоху революции и глобальной классовой войны
Хотя их начало их жизни было отмечено всемирно-историческими событиями русской революции и попытки революции в Германии, Адорно и Хоркхаймер были эстетами, опасающимися быть затянутыми в трясину массовой политики. Хотя эти события и пробудили их интерес к марксизму, он носил прежде всего интеллектуальный характер. Хоркхаймер действительно принял незначительное участие в деятельности Мюнхенской советской республики после Первой мировой войны, в частности, оказывая поддержку некоторым из участников после того, как совет был жестоко подавлен. Однако он — то же самое a fortiori верно и для Адорно — «продолжал держаться подальше от взрывоопасных политических событий того времени и посвятить себя прежде всего своим личным делам»[2].
Их классовая принадлежность была в этом отношении отнюдь не незначительным фактом, ибо она помещает их и их политическое мировоззрение в более широкий объективный мир общественных производственных отношений. Оба теоретика Франкфуртской школы были из богатых семей. Отец Адорно был «богатым виноторговцем», а отец Хоркхаймера — «миллионером», «владевшим несколькими текстильными фабриками»[3].
Адорно «никакого личного участия в политической жизни социалистов не принимал» и через всю жизнь пронес «глубокое отвращение к формальному членству в какой-либо политической организации»[4]. Точно так же Хоркхаймер никогда не был «членом какой-либо рабочей партии»[5]. То же самое в целом верно и для других фигур, принимавших участие в работе Франкфуртской школы в первые годы: «никто из тех, кто принадлежал к кругу Хоркхаймера, не был политически активен; ни один из них не происходил из рабочего движения, как и не был марксистом»[6].
По словам Д. Абромейта, Хоркхаймер стремился сохранить предполагаемую независимость теории и «отвергал позицию Ленина, Лукача и большевиков о том, что критическая теория должна «укореняться»» в рабочем классе или, точнее, в партиях рабочего класса[7]. Он поддерживал критических теоретиков действовать как интеллектуальные свободных агентов, а не основывать свои исследования на пролетариате, что было работой, которую он пренебрежительно называл своего рода «тоталитарной пропагандой»[8].
В целом позиция Адорно, как и Герберта Маркузе, была резюмирована Мари-Жозе Левалле следующими словами: «большевистская партия, которую Ленин сделал авангардом Октябрьской революции, была централизующим и репрессивным институтом, который должен был сформировать Советское государство по своему образу и подобию и превратить диктатуру пролетариата в его собственную диктатуру»[9].
Когда Хоркхаймер стал директором Института социальных исследований в 1930 г., его руководство характеризовалось спекулятивным интересом к культуре и власти, а не строгим историко-материалистическим анализом капитализма, классовой борьбы и империализма. По словам Дж. Роуз, «вместо того, чтобы политизировать академические круги», Институт под руководством Хоркхаймера «академизировал политику»[10].
Пожалуй, нигде это не проявлялось c такой очевидностью, как в «постоянной политике Института под руководством Хоркхаймера», которая «по-прежнему заключалась в воздержании не только от всякой деятельности, даже отдаленно политизированной, но и от любых коллективных или организованных усилий по разъяснении ситуации в Германии или для поддержки эмигрантов»[11].
По мере укреплении власти нацистов Адорно попытался впасть в спячку, полагая, что режим будет преследовать только «ортодоксальных просоветских большевиков и коммунистов, которые привлекли к себе политическое внимание» (и они действительно будут первыми, кого отправят в концлагеря)[12]. Он «воздерживался от публичной критики любого рода нацистов и их «великодержавной» политики»[13].
* * * * *
[1] См. напр.:, Li M. The 21st Century: Is There an Alternative (to Socialism)? // Science & Society, 77:1 January, 2013. P. 10-43; Navarro V. Has Socialism Failed? An Analysis of Health Indicators under Capitalism and Socialism // Science & Society 57:1, spring, 1993. P. 6-30. «Триконтиненталь» предоставил многочисленные углубленные данные о реальном социализме в его сравнении с реальным капитализмом: https://thetricontinental.org/
[2] Abromeit J. Max Horkheimer and the Foundations of the Frankfurt School. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2011. P. 42.
[3] Anderson P. Considerations on Western Marxism. London: Verso, 1989. P. 33; Андерсон П. Размышления о западном марксизме. М.: 1991; Müller-Doohm S. Adorno: A Biography, trans. Rodney Livingstone. Cambridge: Polity Press, 2005. P. 94.
[4] Anderson, Considerations on Western Marxism, 33; Андерсон. Размышления… С. 57. Müller-Doohm S. Adorno: A Biography, trans. Rodney Livingstone. Cambridge: Polity Press, 2005. P. 94.
[5] Anderson, Considerations on Western Marxism, 33; Андерсон. Размышления… С. 57.
[6] Wiggershaus R. The Frankfurt School: Its History, Theories, and Political Significance, trans. Michael Robertson. Cambridge, Massachusetts: The MIT Press, 1995. P. 104.
[7] Abromeit. Max Horkheimer, 150. Какие бы то ни было смутные надежды, которые Хоркхаймер возлагал на Советский Союз, рассеялись в начале 30-х, и « «после 1950 года Хоркхаймер начал защищать либерально-демократические политические традиции Запада в манере, которая была […] односторонней» (Abromeit, Max Horkheimer, 15, также 181).
[8] «Критическая теория», заявлял Хоркхаймер, «ни «укоренена» как тоталитарная пропаганда, ни «оторвана» как либеральная интеллигенция». Horkheimer M. Critical Theory: Selected Essays, trans. Matthew J. O’Connell and others. New York: Continuum, 2002. P. 223-224.
[9] Levallée M-J. October and the Prospects for Revolution: The Views of Arendt, Adorno, and Marcuse. In The Russian Revolution as Ideal and Practice: Failures, Legacies, and the Future of Revolution, eds. Thomas Telios et al. Cham, Switzerland: Palgrave Macmillan, 2020. P. 173.
[10] Rose G. The Melancholy Science: An Introduction to the Thought of Theodor W. Adorno. New York: Columbia University Press, 1978. P. 2.
[11] Wiggershaus, The Frankfurt School, 133. Также см.: Solty, “Max Horkheimer, a Teacher without a Class” и Rose, The Melancholy Science, 2.
[12] Müller-Doohm, Adorno, 181.
[13] Müller-Doohm, Adorno, 181. «Даже в частной переписке», указывает Мюллер-Дом, «хорошо за середину 30-х, мы находим не более чем обобщенные пессимистичные выражения и никаких недвусмысленных утверждений относительно политической ситуации» (181).
Первая часть тут
Автор: Габриэл РОКХИЛ
Источник: PhilosophicalSalon
