Зачем читать Карла Шмитта сегодня? Сохраняет ли актуальность его определение политики как противостояния друга и врага в нашу постполитическую эпоху? Могут ли непосредственно сторонники либеральной демократии узнать для себя что-то новое из критики либерализма? Актуальна ли шмиттианская теория суверенитета в мире победившей глобализации? Это лишь некоторые вопросы, поставленные перед международной группой теоретиков, представители которой относятся к левой части политического спектра, и которые занимаются самыми различными дисциплинами.
Разумеется, не все участники настоящего сборника оценивают Шмитта сугубо положительно (есть те, кто весьма критически настроен к его идеям), однако все мы согласились с тем фактом, что к его идеям стоит относиться максимально серьёзно. Несмотря на моральные недостатки Шмитта, он остаётся важным политическим мыслителем, чьё наследие не может быть предано забвению в связи с его поддержкой Гитлера в 1933 году.
Без сомнения — Шмитт наш идеологический противник, но противник с выдающимися интеллектуальными способностями, результатом которых мы сами могли бы воспользоваться. Игнорирование его идей может лишить нас многих преимуществ, способствующих критическому анализу институтов современной либеральной демократии. Тот факт, что Шмитт является крупнейшим юристом и политическим теоретиком XX века в настоящее время является общепризнанным.
Данный тезис также подтверждает недавний бурный рост количества переводов его текстов, а также долгосрочное увеличение количества исследований, посвящённых непосредственно мысли Карла Шмитта. Его удивительная эрудиция и широта интересов всегда очаровывала всех тех, кто соприкасался с его работами, что в итоге и способствовало распространению влияния Шмитта на самые различные области знания.
Несколько глав данного сборника посвящены непосредственно широте его взглядов и тому влиянию, что оказали его идеи на развитие знания о культуре. От политической теории (как темы большинства текстов) — до геополитики (тема Жана-Франсуа Кервегана) и юридической науки (тема Агостино Каррино). То есть, в любом случае — вклад Шмитта в традицию осмысления данных тем не может быть забыт.
Также одной из ключевых тем данного сборника является признание заслуг Карла Шмитта как одного из наиболее важных политических теоретиков двадцатого столетия. По этой причине некоторые участники также обратили внимание на возможные связи учения Шмитта с идеями других мыслителей, от Карла Маркса (Хорхе Дотти) и Макса Вебера (Катрин Коллио-Телен) до Германа Хеллера (Дэвид Дизенхаус) и Макса Адлера (Григорис Ананиадис).
Все тексты вышеуказанных исследователей содержат в себе подтверждения широты кругозора Шмитта, продолжающего оказывать влияние на современные дискуссии о политическом. Более того, влияние его конституционного подхода, как показывает Ульрих Плеусс, ощущалось даже в учредительных документах послевоенной Германии, несмотря на то, что сам Шмитт в то время подвергся изгнанию из академических кругов (после 1945 года).
Совершенно очевидно, что все те, кто решительно возражает против роста влияния Шмитта на различные формы академического знания, руководствуются самыми разнообразными причинами. Безусловно, сам Шмитт часто высказывал мысли, являющиеся максимально неприятными для либеральных ушей, однако как удачно выразился Плеусс, отвращение, которое вызывают многие его идеи, вероятно, исходит из той истины, которая в них заложена.
Ведь мы всё-таки решили не уподобляться догматикам, уклоняясь от неудобных идей. Мы намереваемся отвечать на новые вызовы, встающие перед современной демократией. Только ясно обозначив слепое пятно современного либерализма, мы сможем полноценно оценить сегодняшнее положение демократической политики.
По этой причине ключевой целью настоящего сборника является обосновании важности Шмитта как теоретика, способного к критике постоянного самоуспокоения, которое распространяется в связи с гегемонией современного либерализма. Ведь важно подчеркнуть, что шмиттианская концепция политического выдвигает на первый план существенные недостатки ныне господствующего либерального подхода.
Именно она способна развеять иллюзии всех тех индивидуумов, искренне считающих, что стирание границ между левыми и правыми в совокупности с морализацией политики как таковой вместе составляют прогрессистский путь в сторону будущего мирового порядка космополитической демократии.
Действительно, в настоящее время гуманистическая риторика всё больше и больше подчиняет себе политические страсти, что вместе с падением коммунизма позволило западным либералам заявить о полном стирании антагонизмов. Объявив о возвращении к ценностям классической эпохи, сторонники данной линии всё больше и больше подчиняют политику непосредственно этике.
Говоря о постепенном переходе к посттрадиционным идентичностям, современные либералы искренне верят в то, что архаические формы политики, связанные с разделением на друзей и врагов, постепенно ослабевают. Данная логика также концентрируется вокруг делиберативных (совещательных) теорий демократии, которые в обязательном порядке должны быть распространены на весь человеческий мир.
Увы, настойчивость Шмитта на неискоренимости антагонизмов как неизменного атрибута политики в сочетании с его политическим видением содержания системы законодательства позволяет проследить общую утопичность либерального мышления. Кроме того, как показывает Пол Хирст, шмиттианский децизионизм по-настоящему бросает вызов всем либерально-демократическим теориям суверенного государства, доказывая тот факт, что даже самые базисные конституционные доктрины при желании могут быть ликвидированы. Неудивительно, что идеи Шмитта вызывают столь сильную ненависть со стороны теоретиков современного либерализма.
Если же мы попытаемся взглянуть на современное состояние демократической системы сквозь призму шмиттианской парадигмы, то можно заметить, что обозначенный немецким юристом процесс деполитизации и нейтрализации уже давно идёт полным ходом. В настоящее время тезис о «конце политики» остаётся крайне популярным среди различных интеллектуальных течений.
Согласно данному ходу мысли, циклы антагонистической политики действительно доминировали на Западе, начиная ещё со времён Французской революции, однако в современном мире они подошли к концу. Противостояние между левыми и правыми в данном контексте также перестало существовать в связи с разрушением биполярной системы.
Отныне большая часть общества принадлежит к среднему классу, что автоматически означает постепенное отмирание классовых идентичностей вместе с исчезновением традиционной политики.
Итоговый консенсус, царящий внутри базисных оснований общества, и отсутствие какой бы то ни было возможной альтернативы существующему строю, создаёт иллюзию неоспоримости закрепившихся правил и норм. Современный либерально-демократический капитализм действительно позиционируется его сторонниками в качестве единственного рационального решения существующих общественных проблем.
С этой точки зрения единственным прогрессивным направлением становится «третий путь», располагающийся между левыми и правыми, и который основывается на политике консенсуса в противовес устаревшей конфронтации.
Подобная модель изначально исходит из того факта, что сам по себе феномен политического в его шмиттианской интерпретации в виде оппозиции между другом и врагом в конечном итоге должен быть уничтожен и заменён всеобщим консенсусом между людьми. В современной политической теории данный тип политики консенсуса называется делиберативной демократией. Отталкиваясь от данной модели, которая зачастую стала рассматриваться в качестве синонима демократии вообще, современные либералы создают собственную интерпретацию идеи консенсуса.
Они утверждают, что простой формы демократического общества недостаточно и необходима более совершенная форма морального консенсуса, основанного на беспристрастном рациональном диалоге. Здесь также полностью стирается любое антагонистическое измерение, отрицающее саму возможность рационального решения посредством диалога. Вместе с этим формальное отрицание антагонизмов фактически не означает их исчезновения. Они постоянно возникают лишь с той оговоркой, что современные либералы склонны оценивать их исключительно в плоскости иррационального мышления.
По этой причине они оказываются абсолютно бессильными перед внезапным началом настоящей политики в шмиттианском духе. Как справедливо отмечает Славой Жижек, само по себе упоминание Шмитта с нашей стороны крайне важно — так как именно оно позволяет продемонстрировать тупик постполитической либеральной толерантности. Понимание феномена шмиттовской «ультраполитики» также может всецело помочь нам в борьбе с возрождением подобных милитаристских настроений в рядах тех же современных фундаменталистов.
Ещё одна область, в которой стоит учесть актуальность подхода Шмитта, относится к теме современного государства. По словам Дэвида Дизенхауса, размышления Шмитта об этике государства — наиболее убедительно представленные в его работе «Государственная этика и плюралистическое государство» (впервые доступной на английской языке именно в рамках настоящего сборника) — могут поспособствовать началу дискуссии о необходимости государства в условиях его тотального отвержения всеми возможными направлениями мысли.
Стоит отметить, что многие авторы согласны с тем фактом, что работы Шмитта нуждаются в тщательном изучении, учитывая, что его центральный тезис об антагонистической сущности политики как таковой нельзя игнорировать. Вместе с этим большинство участников нашей работы не готово во всём поддержать его идеи и полностью отвергнуть либерализм как систему воззрений.
Разумеется, необходимо подвергать критике либеральную теорию универсальной рациональности, неспособную признать неустранимость различных форм политического антагонизма, что в итоге переходит в бесконечную попытку всеобщего примирения посредством поиска разумных оснований.
Более того, неспособность сторонников либерализма признать коллективный характер политических субъектов, являющихся продуктом коллективного измерения социальной жизни, имеет разрушительные последствия для демократической политики.
Все вышеуказанные проблемы требует серьёзной теоретической работы. Фактически перед нами стоит задача разработки подлинного «политического либерализма». В противоположность подходу Джона Ролза это мог бы быть тот тип либерализма, который при учёте непосредственно политического характера закрепления тех или иных социальных отношений смог бы признать случайный характер этических правил, закреплённых посредством смены гегемонистских конфигураций.
За счёт признания определяющей роли властных отношений данное направление мысли смогло бы отказаться от утопического идеала общества всеобщего согласия. Другими словами, демократический консенсус с этой точки зрения может рассматриваться исключительно в плоскости постоянного конфликта. Категория противника в данном случае имеет решающее значение для переопределения теории либеральной демократии при согласии с понятием политического как с объективно-существующим антагонизмом.
В этом случае противник действительно является врагом, но врагом признанным, c которым при желании можно вести легальную политическую борьбу. Противники могут воевать друг с другом, не подвергая при этом сомнению законность своих действий в случае признания обоими общих принципов либеральной демократии.
Задуманная таким образом демократическая модель может рассматриваться в качестве ориентира, конечное воплощение которого может служить лишь общим направлением для дальнейшей эволюции демократической политики, сохраняющей антагонистического содержание человеческих взаимоотношений. Создавая условия для легализации противостояния между противниками (агонизм), мы стараемся избежать лобового конфликта между врагами (антагонизм).
Здесь, однако, важно подчеркнуть, что политическая концепция противника отсутствует не только в работах теоретиков современной либеральной демократии, но и непосредственно у самого Шмитта. Действительно, сам немецкий юрист предпочитал использовать оппозицию между другом и врагом, которая была неразрывно связана с его собственным определением политического, что, в свою очередь, не подразумевало возможности смягчения взаимоотношений между участниками столкновения.
Следуя данной системе, политика проявляется исключительно в открытом антагонизме при отсутствии общей символической почвы для возможной легализации. По словам самого Шмитта, в отношениях экзистенциальных врагов нет места плюрализму, который становится возможным лишь в качестве внешней стороны демократического единства.
В случае либерализма концепция противника отрицается по другой причине. Это может показаться удивительным, но сама специфика плюралистической демократии заключается в отсутствие возможной площадки для конфликтов и оппозиций, поскольку само общество рассматривается в виде органического тела. Тем не менее, любой конфликт внутри органического тела неизбежно сводится к конфликту рациональных интересов, управляемому посредством плюрализма заинтересованных групп.
Данная практика также позиционируется в качестве работы механизмов поиска беспристрастной точки зрения, работающих по принципу совещательной модели. В этом случается любое антагонистическое измерение просто напросто исключается по той причине, что настоящее политическое противостояние аналогично исключает возможность рационального разрешения. То есть, в рамках либеральной системы мысли противник не рассматривается как противник в политическом смысле этого слова.
Скорее, как справедливо отмечает Шмитт, враг становится либо конкурентом (в экономическом смысле) либо оппонентов в дискуссии. По этой причине он в своё время и заявил, что сам по себе либерализм существует исключительно в плоскости экономики и этики, отрицающих необходимость существования политического. Однако в контексте шмиттианского подхода к определению политики и политического данная проблема переворачивается в обратную сторону, вытесняя политику непосредственно за пределы демократического правления.
По этой причине, отвечая на вызов Карла Шмитта, мы пытаемся проложить дорогу к возможной трансформации антагонизма в агонизм. Напряженность между демократической логикой народного суверенитета и либеральной логикой индивидуальных прав действительно существует и должна быть признана для того чтобы не допустить абсолютного разрушения существующей системы демократии.
Каким образом стоит выстраивать демократическую форму общности, которая смогла бы создать место для антагонистического плюрализма? Данный вопрос в настоящее время стоит на повестке дня многих западных либеральных демократий, учитывая растущую фрагментацию многочисленных идентичностей в совокупности с умножением новых форм антагонизма.
Завершая вступительную часть, во избежание возможных недоразумений я хотела бы подчеркнуть, что итоговый сборник не является левой адаптацией шмиттианской критики либеральной демократии, с которой согласился бы сам Карл Шмитт. Ведь в отличие от него мы всё-таки не считаем, что либерализм должен быть отброшен полностью.
Действительно, в современном мире существуют подобные идеи, однако мы не являемся их сторонниками. Многие участники данного сборника относят себя к левому либерализму различных оттенков, и большинство из них не хотят отказываться от политических завоеваний либеральной демократии.
Вместе с этим мы считаем, что либеральная демократия должна быть не отменена, но серьёзным образом изменена. Наш интерес к Шмитту исходит из той позиции, что только через обсуждение его работ мы сможем полноценно учесть все недостатки современной демократии и предложить более совершенный путь для её дальнейшего развития.
То есть, наша цель заключается не в том, чтобы атаковать либеральную демократию при помощи Шмитта, но в том, чтобы её улучшить вместе со Шмиттом и одновременно против него.
Перевод выполнен по изданию: Mouffe C. Introduction: Schmitt’s Challenge // The Challenge of Carl Schmitt / edited by Mouffe C. London; New York: Verso, 1999. P. 1-6.
Автор: Sergey Rebrov
Источник: Sygma
