Москва. 23 марта 2015 года (Новая газета). К вопросу о верховенстве права в контексте российской внешней политики, или Почему, согласно закону Российской Федерации, Крым все-таки не совсем наш
К сожалению, в истории обычно остается приговор истории, а не приговор права. Тем важнее вовремя проанализировать события на предмет их «правовой чистоты». Чтобы в обстоятельствах другой правовой реальности дать возможность потомкам войти не в закрытую, а в только полуприкрытую дверь нового международного доверия…
Право и его верховенство как яблоко раздора
Комментируя высказывания президента России Владимира Путина по поводу Украины, президент США Барак Обама сказал: «У президента Путина, вероятно, другой набор юристов. Может быть, у него другой набор интерпретаций». Надо сказать, что Обама был весьма деликатен. Канцлер ФРГ Ангела Меркель высказалась жестче: «Россия во время кризиса на Украине действовала по закону джунглей, актуальному для XIX—ХХ веков». Что это — нападки геополитических конкурентов, стремящихся к мировому господству? Или дело действительно в праве?
Российские юристы действительно иначе, нежели их европейские и американские коллеги, понимают право. На вопрос о том, что такое право, большинство из них довольно быстро и без запинки ответит, что право есть совокупность санкционированных государством правил поведения, нарушение или неисполнение которых влечет за собой применение юридической ответственности. Но мало кто уточнит, что есть еще целый набор требований к содержанию и форме этих правил, к тому, как они формулируются, каким образом принимаются и — главное — как работают.
Это обусловлено тем, что в России, начиная с последних десятилетий XIX века и до 20-х годов XX века, активно разрабатывалась позитивная теория права. Тогда это были новые идеи, имевшие западноевропейские корни, а правовой позитивизм был мировым трендом.
За прошедшие полтора века взгляды на государство и право в мире сильно изменились в пользу естественно-правового подхода, где помимо права, создаваемого государством, существует еще «естественное право», имеющее бо́льшую силу, чем позитивное, и включающее в себя представления о справедливости и общем благе и социальные институты, защищающие свободные обмены и позволяющие пресекать агрессивное насилие. В России же, наоборот, произошла консервация позитивистских взглядов на право. Потому что авторитарной советской власти позитивный подход к праву был выгоден, и советские ученые, отвергая враждебные «буржуазные» исследования, продолжали изучать постулаты позитивистской теории права. В итоге единственным научным содержанием права стало изучение законов, а юриспруденцию подменили легистикой.
По наследству от СССР традиции юридического позитивизма образца столетней давности перешли к современной России как господствующее направление в науке. Господствующее, но, к счастью, не единственное. Потому что в настоящей российской науке есть много современного и интересного. Но в целом массовая российская наука и школа, готовящие специалистов для судебной и правоохранительной системы, не рассматривают право как сложную социально-политическую науку с огромным количеством неотъемлемых друг от друга тонких внутренних взаимосвязей и взаимозависимостей.
Противореча сама себе, массовая российская юриспруденция декларирует, что материальным источником права является жизнь, но при этом единственными и достоверными источниками считает формальные. В отличие от англичан, которые давно уже не употребляют слово «право» в чистом виде. У них в юридическом дискурсе оно называется «law and morality» (право и мораль).
…Присоединение России в 1998 году к Европейской конвенции «О защите прав человека и основных свобод» одномоментно внесло в официальную юридическую лексику огромное количество новых, не свойственных ей раньше понятий. Самым сложным для российского восприятия оказался термин «верховенство права». Его попытались перевести дословно, и… получилось «верховенство закона». Потому что словосочетание «rule of law», которым в английском языке обозначается верховенство права, при не слишком качественном переводе переводится на русский одинаково — и как верховенство права, и как верховенство закона. Но в английском law означает скорее не форму и не текст нормативного правового акта, принятого парламентом, а некое особое правовое предписание, отличающееся высшим смыслом, что не совсем соответствует русскому слову «закон» с формальной точки зрения. Слово «law» вообще не аутентично слову «право» в его российском понимании, и переводить его как «право» нельзя.
В итоге английское rule of law и его русский перевод — это совершенно разные философские понятия. Потому что верховенство права помимо строгого соблюдения закона, юридической силы и иерархии нормативных актов в первую очередь означает верховенство смыслов, а в России трактуется как верховенство буквы закона. В докладе Венецианской комиссии «О верховенстве права» разнице между понятиями «верховенство права» и «верховенство закона» уделено специальное внимание. «В недавнем прошлом, — говорится в нем, — суть верховенства права в некоторых странах была искажена до того, что она стала равнозначной таким понятиям, как «верховенство закона» («rule by law»), или «управление на основе законодательства» («rule by the law»), или даже «закон на основе норм» («law by rules»). Такие формы толкования позволяют оправдать авторитарные действия правительств и не отражают истинного значения понятия «верховенства права».
…Еще большую путаницу в российскую трактовку принципа верховенства права внес закрепленный Конституцией России термин «правовое государство», который является континентальной альтернативой англосаксонского «верховенства права». Однако за двадцать лет в России так и «не сложилось того единства, которое позволило бы говорить о наличии в российской юридической науке общепризнанной доктрины правового государства» .
Не сложилось и не могло сложиться. Потому что все определения российских учебников, в которых государство является формой организации общества, устарели. Они неверны по отношению к любому современному государству, и вдвойне неверны для характеристики правового государства. Ведь правовое государство может быть определено не само по себе, а через его взаимоотношения с гражданским обществом, без которого не может существовать. Так же как и гражданское общество не может развиться в полном масштабе, если государство не является правовым.
