додому Стратегія Матрица вечного стазиса

Матрица вечного стазиса

64

«Ваксеры» против «антиваксеров», трамписты против антитрампистов, black lives matter против all lives matter… Когда наблюдаешь очередной приступ сетевых дискуссий «не на жизнь, а на смерть», где дискриминация оппонента с неимоверной легкостью переходит в его дегуманизацию, вспоминаешь почему-то не модные нынче теории постправды, а агамбеновский концепт стазиса, в котором итальянский философ представляет Гражданскую войну как политическую парадигму.

Если совсем коротко, то концепт Джорджо Агамбена (Agamben 2015) сводится к следующим положениям:

  • «Стазис» у древних греков означал гражданскую войну в противовес «полемосу» — «внешней» войне, которая велась между полисами или с другими государствами.
  • «Стазис» происходил в поле противоречия между городом и семьей («полисом» и «ойкосом») и играл роль границы между политизацией и деполитизацией, за которой дом переходит свои пределы в городе, а город деполитизируется в семье
  • Участие в «стазисе» было обязательным, а отказ от него грозил члену «полиса» лишением гражданских прав и фактическим изгнанием. Каждый должен был в обязательном порядке принять ту или иную сторону конфликта и «сражаться» на этой стороне.
  • «Стазис» должен заканчиваться гражданским миром, после установления которого должно было наступить «забвение» («амнестия») — ни одна из сторон не должна была вспоминать о «стазисе», или, по крайней мере, не использовать эти воспоминания для мести или во вред другой стороне.
  • Греческий «стазис» стал парадигмой политического конфликта для европейской цивилизации.

Отсюда еще несколько выводов. Во-первых, «стазис» для греков был универсальной формой разрешения противоречий внутри полиса, которая замещала традиционно-родовую форму, предполагавшую кровную месть. Общества разрешали проблему этого перехода по-разному — в частности, через законы, заменяющие месть деньгами (вирой, вергельдом). Во-вторых, коль скоро «стазис» парадигмален, его можно применить к анализу любого конфликта, имеющего политическую природу, а не только к терроризму, как это делал Агамбен. Тем более, что соцсети превратили дискурсивные поля каждой страны, да и всего мира, в общую «агору».

И вот тут сегодня можно наблюдать довольно интересную и вместе с тем обескураживающую картину: «схема Агамбена» работает, но с существенными и очень симптоматичными сбоями. Стазис идет, он господствует в пространстве коммуникации и социальных отношений. Но требуемым «гражданским миром» не заканчивается, меняется лишь casus belli.

Самое главное — никто никого «прощать» не собирается. Нет ни спасительной «амнестии», ни новой парадигмы гражданских отношений, которая могла бы утвердиться в результате конфликта. Линии противоречия просто накладываются друг на друга, а сама проблема, как незакрытый гештальт, вытесняется в коллективное бессознательное, чтобы при минимально благоприятных условиях вспыхнуть снова.

Ни одна линия конфликта из возникших в последние десятилетия не получила разрешения хотя бы в дискурсивном поле: не решен ни вопрос неравенства, ни вопрос изменения климата, ни вопрос глобальных дисбалансов. Линия напряжения остаётся похожей на бурлящую и дурно пахнущую взвесь, с которой общество обречено оставаться. Эта взвесь висит над нами Дамокловым мечом — всегда готовая перерасти во что-то кошмарное, но не перешагивающая эту грань.

Впрочем, в пересечении «красной линии» нет нужды — само бурление бессодержательного конфликта и постоянная угроза перерастания его в нечто большее, сам по себе автокатализ эмоциональных всплесков и есть по сути тот самый ад, который не нуждается в «ещё хуже», потому что он и есть «всегда-уже-хуже», потому что он сам по себе достаточно плох — именно тем, что перманентен и оказывает трансформирующее воздействие на человеческую природу и природу межчеловеческих отношений.

Мы можем наблюдать в реальном времени демонтаж гегелевской диалектики. И дело тут уже не в том, что Бьюн-Чул Хан назвал упразднением негативного, которое современное «общество прозрачности» проделывает ради самоускорения (Byun-Chul Khan 2015, 5). Современная ситуация как раз приветствует негативность — противоречия фиксируются как важные и непреодолимые. Что сегодня по-настоящему отменяется (или теряется по дороге), так это гегелевское Aufhebung, «снятие» — диалектический синтез, который, по сути, рождает все новое в этом мире. В случае стазиса «снятием» выступает тот самый «гражданский мир».

В современном мире «снятие» произойти не успевает, оставляя нас с когнитивным диссонансом постоянного неуживчивого соприсутствия противоположностей. Наверное, в этом суть позднемодерного конфликта per se: он не заканчивается и не получает завершения. Но может сколь угодно долго протекать, разворачиваясь и затихая, расширяясь или сужаясь, обостряясь или принимая более мягкие, «политические» формы, словно Гераклитов огонь, сошедший с ума и позабывший о равномерности. 

Таким образом, беда даже не в том, что противоречия сталкиваются между собой на бескрайних полях дискурсивного пространства, выплескиваясь из залов заседаний, и с улиц в сознание каждого, и возвращаясь обратно на улицы и в залы заседания, преисполненные ресентимента и жажды мщения. Беда в том, что противоречия, ресентимент и жажда мщения настолько непродуктивны, что не приводят к значимым изменениям. Смена одного casus belli другим — не результат.

«Тайну» такого состояния слегка приоткрыл Славой Жижек в одной из своих рецензий на фильм «Матрица: Воскрешение». Жижек пишет:

«Как Матрица реагирует на то, что люди производят меньше энергии?
Здесь появляется новая фигура по имени Аналитик: он обнаруживает,
что если Матрица манипулирует страхами и желаниями людей,
они производят больше энергии, которую могут высосать
машины». (Zizek 2022)

Если Архитектор из первых фильмов «Матрицы» стремился управлять человеческим разумом при помощи жесткой математики и фактов, то Аналитик из последнего фильма манипулирует чувствами и страхами, повышая, таким образом, «норму прибыли» — то есть, количество энергии, производимой людьми в коконах.

Переход от «Архитектора к Аналитику», похоже, на самом деле маркирует трансформации в позднемодерной матрице. Рози Брайдотти в свое время отмечала, что «Развитой капитализм — это прядильная машина по производству различий
ради их последующей коммодификации». (Брайдотти 2021, 114).

По всей видимости, в последнее десятилетие поздний модерн шагнул еще дальше. Производства различий оказалось недостаточно: для Матрицы гораздо более продуктивным оказался переход к различиям, перманентно конфликтующим между собой и попутно производящим страх, ресентимент и жажду мести. Любая остановка в виде завершения стазиса и обновления полиса грозит Матрице энергетической недостаточностью.

В этом месте обычно принято говорить о том, что выход из ситуации все-таки есть. И что состоит он то ли в осознанности, то ли в солидарности, то ли в объединении усилий, то ли в обращении к тем или иным началам философии. Но элементарная интеллектуальная честность не позволяет завершить сюжет оптимистической кодой.

По сути, мы имеем дело с рекурсивным воспроизводством конфликта как источника развития (или иллюзии развития, иллюзии — что сегодня, по сути одно и то же), который коммодифицируется куда лучше, чем ситуация гражданского мира. Поэтому выход из матрицы вечного стазиса пока не виден — его теперь уже не предлагают даже Вачовски. Но это ни в коем случае не значит, что поиски выхода нужно прекратить.

Оформление — инсталляция “Стреляй и забывай” в музее KW (2016; источник).

Автор: Денис Семёнов

Источник: Koine

НАПИСАТИ ВІДПОВІДЬ

введіть свій коментар!
введіть тут своє ім'я