В начале пандемии ковид воспринимался не только как угроза и источник ужаса, но и как нечто способное бросить реальный вызов доминирующей в глобальном масштабе неолиберальной системе. Даже в самые жуткие моменты первой волны пандемии дискурс о необходимых и назревших переменах не угасал, а ковид выглядел как практически идеальный антитезис неолиберализму. Весной 2020-го уверенно прошёл кастинг на роль Чужого в пьесе современности — той самой, где неолиберализму традиционно принадлежала роль Хищника.
Сегодня ситуация выглядит совсем иначе. Первый раунд боя «Чужой против Хищника» сыгран. Ковид по-прежнему силён, он уносит все больше жизней, мутирует и распространяется все быстрее. Но ни смерти неолиберализма, ни признаков ослабления его позиций тоже не наблюдается. Скорее наоборот.
Фондовый рынок, вопреки ожиданиям, прекрасно пережил первую волну и даже демонстрирует рост. Как пишут консультанты МакКинзи, он «больше не руководствуется фундаментальными экономическими показателями, а вместо этого ведет свою собственную жизнь, оторванную от реальности». Состояние миллиардеров с марта по август выросло на триллион. В настроениях компаний с июля начал превалировать оптимизм.
А The Economistпредсказывает глобальный рост производительности труда за счёт инвестиций, которые компании в 2020 году вынуждены были сделать в цифровизацию процессов и организацию удаленных рабочих мест. Дискурс о кардинальных переменах к концу года перестал быть доминирующим. Компромиссные альтернативы — «большая перезагрузка» Клауса Шваба и «всеобщее братство» папы Франциска — вежливо, но неукоснительно игнорируются.
И даже Жижек заговорил о «новой нормальности». И хоть под этими словами он понимает совсем не то, что неолиберальные теоретики, беззвучных аплодисментов элиты этот ход наверняка удостоился.
То есть, это даже не «ничья». Скорее — какой-то странный симбиоз Чужого с Хищником. По состоянию на сейчас неолиберализм не просто выстоял в поединке с ковидом, но даже сумел капитализироваться и сохраниться в качестве неоспариваемой и безальтернативной экономической модели. Неолиберализм, пусть не полностью, поглотил пандемию так же, как в своё время контркультуру, советский «реалкоммунизм» и левых либералов.
При этом ни одна неолиберальная практика — в экономике, политике или социальной жизни — не подверглась сколько-нибудь существенному пересмотру. И даже протесты против локдаунов и социального дистанцирования – по крайней мере, в оптике консерваторов — выглядели как массовое желание вернуть до-ковидный, неолиберальной статус-кво — против которого еще год назад протестовало едва ли не полмира.
Конечно, в «битве Чужого с Хищником» есть проигравшие: умершие, получившие осложнения, лишившиеся доходов и работы, выселенные из арендованных квартир или находящиеся под угрозой выселения. Но ни к одной из сторон поединка эти проигравшие отношения не имеют.
Если применить к ситуации известную дихотомию Хабермаса, можно сказать, что Система адаптировалась к пандемии, полностью переложив риски на Жизненный мир. Ковид для неё уже не хайдеггерианский Angst, а часть бизнес-плана, которую просто необходимо учесть в расчетах, заранее предусмотрев инвестиции в растущую неопределенность.
Ключ к пониманию этой достаточно парадоксальной ситуации, как мне кажется, лежит в концепции Венди Браун, которая призывает рассматривать неолиберализм не как совокупность экономических процедур и политических практик, а прежде всего как особый тип рациональности, который «экономизирует» все сферы общественной жизни, подчиняя их рыночным ценностям, практикам и показателям.
Такая рациональность, в частности, рассматривает улучшение образования и медицины как средство для экономического роста, все виды человеческой деятельности подчиняет целям коммодификации, монетизации и капитализации. В рамках этой парадигмы мышления и люди, и государства устроены по образцу современной компании, которые должны стремиться к максимизации капитала, саморазвитию и привлечению инвесторов — иначе столкнутся с персональным или национальным банкротством и распадом, риском для состояния, репутации или даже жизни.
Такая трактовка неолиберализма позволяет объяснить происходящее сегодня. Во-первых, станет понятно, как возникла возможность переложить риски пандемии с Системы на Жизненный мир. Разумеется, ковид был и остаётся чрезвычайной ситуацией. Но эта чрезвычайность приводила к ограничениям гражданских свобод, доступа на рабочие места, запретам на отдельные виды деятельности. Однако, эти ограничения не затронули базовые неолиберальные мотивации.
Никто не снял с людей ответственности за персональную капитализацию, коммодификацию и монетизацию. Никто не списал задолженности, а мораторий на выселение должников за аренду в тех же Штатах стал предметом многомесячного межпартийного торга. В результате сложилась парадоксальная ситуация: неолиберальные императивы действуют, но возможностей удовлетворить их требования тем же путём, как и раньше (то есть, сверхнапряжением собственных сил), стало на порядок меньше, причём одномоментно. Именно это провоцирует протесты, а не желание сидеть в ресторанах и прыгать на дискотеках.
Во-вторых, становится очевидно, что господство неолиберальной рациональности не приводит к развитию экономики в целом, но сохраняет и развивает преимущественно те сектора, которые оперируют абстракциями и менее всего связаны с вещностью и телесностью. Даже если вещно-телесный сектор экономики остановлен, финтех сохраняет возможность извлекать стоимость. Это плохая новость для всего реального сектора. Но это плохая новость и для мира в целом.
Она, по большому счету означает, что финтех-сектор не просто генерирует «пузыри» (что стало обыденной практикой где-то с середины 90-х) — он сам становится оторванным от реальности пузырем. И тем самым страхуется от любой критики и пересмотров: банки в 2008-м были too big to fail, пузырь финтеха движется к тому, чтобы стать too big to burst. И если мы в ближайшее время станем свидетелями срочного спасения финтеха средствами налогоплательщиков — не стоит слишком удивляться.
Наконец, в-третьих. Если рассматривать неолиберализм как особый тип рациональности, надо признать, что очень сложно будет добиться пересмотра его оснований одними лишь государственными решениями или, как предлагает тот же Клаус Шваб, повышением социальной сознательности бизнесменов.
И уж тем более не стоит уповать на ковид как сущность, которая сможет победить неолиберальную парадигму. Решение проблем лежит не только в плоскости экономической или социальной организации. Оно напрямую связано с созданием и распространением иного типа рациональности.
В любом случае, борьба Чужого с Хищником далека от завершения. В конце концов, ковид непредсказуем, адаптивен и лабилен, и его симбиоз с неолиберализмом может завершиться так же неожиданно, как начался. Важно то, что нам, живущим в Жизненном мире, приходится противостоять обоим, и вряд ли кого-то мы сможем взять в союзники.
Однако, худший сценарий для нас — мизансцена «те же и ковид», которую Система пытается нам продать в красивой упаковке «новой нормальности». Этого сценария мы и попробуем избежать в следующем раунде.
В оформлении использован кадр из фильма «Хищник против Чужего» (2004)
Источник: Koine
