Позвольте мне признаться в постыдном удовольствии, которое вызывает презрение почти у всех моих друзей: мне очень понравился новый научно-фантастический фильм Роланда Эммериха «Падение Луны». Легенда в том, что Луна — это синтетическая мегаструктура, построенная предками человечества как ковчег для повторного заселения Земли представителями нашего вида после конфликта с могущественным искусственным интеллектом, который вышел из-под контроля.
Две особенности, которые я нахожу интересными в фильме, — это, во-первых, денатурализация того, что мы обычно воспринимаем как гигантский природный объект: неровная поверхность Луны — это просто маска, призванная скрыть сложную машину; и, во-вторых, конфликт, который структурирует всю человеческую историю, — это конфликт между двумя ветвями искусственного интеллекта, лунным ИИ и ИИ-изгоями, а не между человечеством и ИИ как таковым.
А что, если мы универсализируем эту легенду и представим саму природу — то, что мы считаем ее наиболее «естественными» чертами (стихийность, хаос и т. д.) — как обманчивую видимость, скрывающую внутри машину? Разве не урок новейших биогенетических разработок не состоит в том, что мы вступаем в новую фазу, в которой сама природа буквально растворяется в воздухе?
Биотехнология означает конец природы. Как только мы узнаем правила их конструирования, природные организмы становятся объектами, поддающимися манипулированию. Природа, человеческая и нечеловеческая, таким образом «рассубстанциализируется», лишается своей непроницаемой плотности, того, что Хайдеггер называл «землей». Это заставляет нас по-новому взглянуть на название работы Фрейда «Das Unbehagen in der Kultur»: недовольство, беспокойство в культуре. В свете последних достижений науки недовольство перемещается с культуры на саму природу: природа больше не является «естественной», надежным «плотным» фоном нашей жизни; теперь она предстает как хрупкий механизм, который в любой момент может катастрофическим образом взорваться.
Решающее значение здесь имеет взаимозависимость человека и природы: сводя человека к еще одному природному объекту, свойствами которого можно манипулировать, мы теряем не (только) человечество, но и саму природу. В этом смысле Фрэнсис Фукуяма прав: человечество само по себе опирается на некое представление о «человеческой природе» как данной нам непосредственно, непроницаемом измерении внутри нас самих, в которое мы рождаемся/забрасываемся. Парадокс, таким образом, в том, что человек есть лишь постольку, поскольку существует непроницаемая бесчеловечная природа (хайдеггеровская «земля»).
Из перспективы биогенетических экспериментов, которую открыл доступ к геному, человеческий вид становится способен свободно изменять или переопределять себя, свои собственные координаты; эта перспектива эффективно освобождает человечество от ограничений конечного вида, от его порабощения «эгоистичными генами». Однако эта предельная свобода (генетической самореконструкции) совпадает с предельной несвободой: я сам сведен к объекту, который можно бесконечно переделывать.
Здесь мы подходим к другой интересной особенности «Падения Луны», которая позволяет фильму затушевать радикальный смысл денатурализации природы: конфликт, лежащий в основе истории, — это борьба между двумя видами ИИ, действующими как существа, обладающие свободной волей и преследующими определенные цели. При этом теряется то, что нельзя не назвать крайней тупостью природы: природа самым дурацким образом безразлична к бедственному положению человечества, и теории заговора нацелены именно на то, чтобы затушевать эту тупость, что мы так же можем наблюдать в конспирологических интерпретациях причин пандемии Covid-19.
«Падение Луны» в конечном итоге представляет нам теоретика заговора по имени Кей Си Хаусмана (в исполнении Джона Брэдли), единственного, кто всегда знал, что происходит, хотя он полностью исключен из официальной академической сферы. Чтобы спасти мир, он объединяет усилия с опальным астронавтом и бывшей астронавткой, директором НАСА (Холли Берри), которая также сомневается в официальной версии происходящего.
Но здесь события приобретают почти фрейдистский оборот: в развязке астронавт и босс НАСА решают дать себе еще один шанс и снова образовать пару, но для этого Хаусман должен пожертвовать собой, погибнув внутри Луны, чтобы остановить плохой ИИ. Хаусман делает это, чтобы произвести впечатление на мать, доказать ей, что он действительно способен на великие дела. После этого романтические зацепки навсегда соединяются в виртуальном пространстве доброго ИИ Луны.
Таким образом, пара может быть произведена только посредством самоуничтожающейся жертвы фигуры инцела Хаусмана — без жертвы одержимого кровесмешением субъекта не может быть счастливой пары. Мы также узнаем, что самопожертвование Хаусмана повторяет самопожертвование изначального «хорошего» ИИ, который стер самого себя, чтобы дать возможность жизни процветать на Земле. Мы здесь по колено в жертвенной теологии: человечество обязано своим существованием принесению в жертву искусственного интеллекта.
Именно поэтому «Падение Луны» намного уступает фильму Адама Маккея «Не смотри вверх!», в котором нам также приходится смотреть вверх, чтобы увидеть угрозу нашему выживанию. Моя интерпретация этого фильма во многом основана на работах словенского философа Аленки Зупанчич. Как она утверждала, угроза в фильме дается непосредственно во всей ее простоте, никаких теорий заговора: к Земле приближается большая комета, которая вскоре уничтожит все живое на ней.
Этот апокалипсис (жизнь на земле закончится через шесть месяцев, и это известно всем, даже если это знание дезавуируется) подается как политическая сатира, точнее, как сатира, за которой все время скрывается кромешная тьма. Выбор сатиры правильный: если мы имеем дело с настоящей катастрофой, то мы выходим за пределы трагедии, и только комедия может справиться с этой задачей в силу самой своей неадекватности реальной ситуации — вспомните, что лучшие фильмы о концлагерях — комедии.
Неудивительно, что ряд критиков был недоволен поверхностным тоном, который взял «Не смотри вверх!», утверждая, что он тривиализрует апокалипсис. Но что дна самом деле обеспокоило этих критиков, так это прямо противоположное: в фильме подчеркивается тупость, которая пронизывает не только истеблишмент, но даже протестующих. Президент США (которую играет Мерил Стрип), очевидно, списана с Хиллари Клинтон, поэтому ее нежелание всерьез относиться к угрозе исходит не из правых популистских позиций.
И даже протестующие, которые позже в фильме скандируют «Смотрите!», умоляя серьезно отнестись к приближающейся комете, не предлагают никаких реальных мер — они просто устраивают большой спектакль с поп-звездами, скандируя очевидные лозунги. Вместо того, чтобы устраивать дешевые атаки на правых популистов, фильм описывает две преобладающие реакции на такие угрозы, как глобальное потепление, со стороны либерального истеблишмента и со стороны протестующих экологов.
Если точнее, то урок «Не смотри вверх!» заключается в том, что теоретики заговора воплощают бессознательное «рационального» либерального истеблишмента. Правда прямо противоположна стандартным заявлениям конспирологов о том, что силы истеблишмента цинично призывают обращать внимание на ложные угрозы, чтобы контролировать людей. Напротив, силы истеблишмента слишком хорошо знают реальность опасности, но они не могут заставить себя поверить в нее до конца, именно они – настоящие отрицатели.
В этом отношении показательны вечеринки, которые у себя во дворе устраивал Борис Джонсон в условиях строгого карантина: хотя британский премьер-министр хорошо знал опасность Covid — он сам чуть не умер от него, — его вечеринки демонстрируют, что он не особо в него верил, что он ощущал себя и свой круг близких как будто бы каким-то образом защищенным от заражения. Когда в фильме американский главнокомандующий обеспокоенно спрашивает Стрип: «Но помешает ли удар кометы о Землю Суперкубку?», то это самым лучшим образом демонстрирует подобную позицию: как будто конец всей жизни на земле не означает, что этот вопрос лишен смысла. Именно поэтому настоящей целью нашей критики должны быть не откровенные отрицатели, а ложный «рационализм» самого истеблишмента.
И, что удивительно, это возвращает нас к «Падению Луны». В «Не смотри вверх!» человечество обречено, а в «Падении Луны» банда чудаков, выступающих против истеблишмента, спасает Землю. Значит ли это, что единственная альтернатива, кторая у нас есть, это либо действовать согласно теориям заговора, либо сидеть за своим столом, спокойно наслаждаясь последним ужином, в ожидании, когда разразится катастрофа (финальная сцена «Не смотри вверх!»)? Но есть и третий вариант: мы должны принять урок теологии жертвоприношения, которая пронизывает «Падение Луны», но принять его через материалистическое объяснение бессмысленной тупости природы.
Человечество обязано своим существованием не жертве какого-то сверхъестественного разума, а огромным разрушениям и страданиям, выпавшим на долю жизни на земле. Без вымирания динозавров не было бы человеческой жизни. Наши основные источники энергии (уголь, нефть) — это остатки невообразимых катастроф, произошедших в прошлом. Наши повседневные привычки зависят от страданий глобального масштаба — просто подумайте о том, что происходит на промышленных фермах с курами и свиньями.
Мы не просто катастрофа для окружающей среды — мы вышли из этой катастрофы и даже сегодня живем за счет нее. Комета, поразившая животных на Земле, — это мы: человеческий дух. И все эти жертвы никогда не будут искуплены каким-то новым Нюрнбергским трибуналом, осуждающим нас за наши преступления против естественной жизни. Самое сложное — не найти какой-то более глубокий смысл страдания, а действительно принять его бессмысленность.
Источник: Compact
