Адов завет
Образы ада в самом деле вдохновляли первых русских революционеров и террористов. В 1860-х годах в Москве под руководством Николая Ишутина как ответвления «Земли и воли» возникли два тайных общества: «Организация» и «Ад». Если «Организация» занималась революционной пропагандой, то «Ад» был глубоко законспирированной террористической группой. Самый известный ее участник Дмитрий Каракозов в 1866 году совершил неудачное покушение на Александра II.
Эта тема взаимосвязи революции и сектантства, советского строя и апокалиптических ересей неожиданно всплыла в 1980-х годах как своего рода обращение к истокам коммунизма в предчувствии его наступающего конца. Здесь мне хотелось бы вернуться к темам нашего общения с Шаровым. В те годы я ездил в религиоведческие экспедиции, изучал старообрядцев, свидетелей Иеговы, адвентистов и другие течения народной веры. И тогда же писал книгу «Новое сектантство» (1984–1988), которой делился с Володей, как и он делился со мной написанным.
Теперь, читая «Царство Агамемнона», я не могу отделаться от ощущения, что наши представления о путях русской «адской святости» пересекались еще тогда, в последнее советское десятилетие. Позволю себе привести выдержку из «Нового сектантства», из раздела «Религиозно-атеистические секты», где речь идет как раз о скрытой теологии революционного движения, особенно в его самых радикальных, террористических составляющих, из которых вышла описанная Шаровым сатанодицея совеской эпохи. Это религиозно-атеистическое движение зародилось в России в 60-х годах XIX века и составило затем ударный отряд различных революционных партий.
В некоторых народно-христианских сектах особенно почитались согрешившие, то есть взявшие на себя наибольшую часть всечеловеческого греха. «Это они взяли на себя наш грех и за нас кару Господню понесут», — говорили даже о закоренелых убийцах. Это движение, христианское в своем истоке, порою даже направлялось против Христа, которому ставилось в укор то, что он не грешил с грешниками — хоть и снизойдя к мытарям и блудницам, не облекся до конца в их тьму.
Русская жажда всеобщей справедливости обострялась до того, что быть среди грешников и не грешить, сострадать падшим и не пасть самому воспринималось как измена всечеловеческому братству (Н. В. «Из исследований по русскому сектантству»).
…В отличие от христианских мучеников, радостно всходивших на Голгофу и сораспинавшихся Иисусу, революционные мученики шли дальше — они брали на себя смертный грех убийства и спускались в ад, чтобы претерпеть там ради грядущего человечества жесточайшие муки: не муки распинаемой плоти, но муки души, взявшей на себя Каинов грех. Революционеры, по крайней мере лучшие из них, более походили на святых, чем слабоверующие их современники, церковные прихожане.
Они не стояли на страже своей души, не боялись потерять ее — по слову Христа: «потерявший душу свою ради Меня сбережет ее» (Мф 10:39). Они убивали не ради личной выгоды, мести, обогащения, власти — они приносили душу свою в жертву за спасение ближних. Из орудия ненависти и низменных распрей они превращали убийство в орудие любви и соединения людей. Уничтожая тиранов, они облегчали их небесную участь, а их жертвам, освобожденным от тирании, они облегчали участь земную.
Они дерзали не только вместе с Христом восходить на Голгофу, но и вместе с Христом спускаться в ад. Ведь Тот, кто принял на себя грехи мира, не мог не принять на себя и все страдания, положенные грешникам. И если муками Голгофы Он искупил живых и победил смерть, то муками Шеола Он искупил мертвых и победил ад. Революционер тот, кто готов шагнуть не только в инквизиторский костер, но и в адский огонь (Б.С. «Религиозное оправдание большевизма»).
…Внутри каждого революционного общества был свой собственный «Ад» — группа людей, твердо знающих, какой посмерт- ный путь предстоит их душе… Чтобы не вызывать подозрений, членам «Ада» предлагалось сделаться пьяницами, развратниками — и они становились ими, хотя оставались чистейшими и трезвейшими людьми. Они брали на себя этот грех… Лиц, вызывавших недовольство крестьян, члены «Ада» обязаны были уничтожать, а также карать смертью тех деятелей «Общества», которые отклонялись от революционного пути в сторону компромиссов… Эти люди, видимо, уже побывали в аду и хотели вернуться в него навеки (Л.С. «К теологии нечаевщины») [1]
Эти выдержки из «Нового сектантства» показывают, насколько близко соприкасались наши мысли о религиозной природе революции еще в 1980-х, когда Володя начинал свой путь как прозаик. Тогда, по мере обветшания и истления
коммунизма, обнажалась эсхатологическая основа этого проекта: превратить землю в ад, чтобы построить на ней рай. Основная мысль раскольников: Антихрист уже пришел, весь мир лежит во зле; официальная церковь — часть этого антихристова мира, значит, и она, вместе с государством, достойна разрушения. Большевиков и раскольников роднил этот пафос всесжигания существующего мира: и светского, буржуазного, и церковного, поскольку они заодно с государством-антихристом. Для них государство и церковь — две головы Змия, которые надо отсечь, чтобы войти в рай.
Преемственность и духовное родство раскольников и революционеров — лейтмотив предпоследнего шаровского ро- мана «Возвращение в Египет» (2013), где предпринята попытка завершить сожженный второй и не написанный третий тома «Мертвых душ», над которыми трудятся потомки Гоголя. Проходя все круги чистилища и рая, Чичиков, под воздействием Муразова, становится старовером и кладет все свои силы на восстановление святой Руси и строительство небесного Иерусалима, поднимаясь до сана старообрядческого епископа.
Постепенно он приходит к мысли, что именно вольнодумцы-народники глубже всего воплощают религиозный дух истинного христианства, — и присоединяется к революционерам, укрепляя их союз с раскольниками, «вплетает подпольные ячейки народников, всю нелегальную сеть „Земли и воли“ в полог, который ткут для Девы Марии бегуны и странники» [2]. Наконец он приходит к пониманию замысла Всевышнего, который «именно из них, из землевольцев и революционеров, намерен сделать Себе новый избранный народ» (ВЕ 311).
В главе «Завершение Земного Рая», то есть в конце предполагаемого третьего тома «Мертвых душ», Чичиков, уже почти святой, подписывает завещание, по которому «весь капитал целиком и полностью должен отойти на нужды мировой революции, которая навсегда сметет с лица земли ненавистную антихристову власть, а то, что останется, [будет] издержано на строительство коммунизма» (ВЕ 312)
Казалось бы, мысль совершенно фантастическая — но подкрепленная и духом, и фактами русской истории. Неда- ром сподвижник Ленина В. Бонч-Бруевич так много занимался раскольниками, духоборами, хлыстами и прочими сектантами, налаживая их связь с революционным движением [3]
Александр Дугин как возможный персонаж Шарова
Один из лейтмотивов Шарова — вера в то, что история Запада делается по Священному Писанию. А к таинству русской истории причастны и великие русские книги. Некоторые из них остались недописанными, и от того, как сложилась бы судьба их героев, зависят последующие пути отечества. Персонажи «Возвращения в Египет», как сказано выше, пытаются дописать те тома «Мертвых душ», где герой, вырвавшись из ада первого тома, должен взойти в рай, как бы посылая благое заклинание будущему России. А дописывая «Братьев Карамазовых» и отдавая в нем ведущую роль Смердякову, герой «Царства Агамемнона» раскрывает другое измерение той эпохи, свидетелем и участником которой был: торжество смердов, людей без веры, но способных убивать и идти на самое дно ада во имя братьев.
Если взглянуть под таким углом на творчество самого Шарова, возникает непраздный вопрос: кто мог бы стать героем его десятого, ненаписанного романа, в котором соединились бы, на вполне реальной основе, мотивы преды- дущих? В качестве продолжения траектории российской истории уже в постсоветское время напрашивается образ известного теоретика и деятеля национал-большевизма и евразийства, старообрядца Александра Дугина. Воззрения Дугина могли бы органически войти в романы Шарова наряду с идеями других его героев, теологически осмысляющих и оправдывающих террор.
Уже в зрелом возрасте Дугин сознательно присоединился к старообрядчеству, точнее, к той его ветви («единоверие»)
которая признает юрисдикцию Московской патриархии, — но не с целью присоединиться к ней, а с целью увести из нее как можно больше верующих в старообрядчество. А рообрядчество, как известно, отвергает все, что случилось с Россией после 1666 года, после никонианских реформ, которые воссоединили русское православие с греческим, но при этом подорвали веру в богоизбранность России и поэтому были восприняты массами населения как наступление царства Антихриста. С восторгом и умилением рисует Дугин самосожжение старообрядцев, противящихся «новой» вере:
…Матери бросались в костер вместе с новорожденными младенцами, сестры прыгали в пламя, взявшись за руки, мужчины плакали слезами восторга и безмятежной радости… Столь ощутимой, конкретной, плотски достоверной была для аввакумовских «русачков» их Святая православная родина, Русь Святого Духа, последнее Царство. В сравнении с этой реальностью обычная земная жизнь превращалась в ад; ее утрата была страшнее пыток и смерти. Неудивительно, что старообрядцы встречали с радостью палачей. Так они избегали еще и греха самоубийства [4].
Эта картина радостной встречи жертв с палачами очень напоминает проповедь «самосожжения», то есть расколь- ническое по духу превознесение ГУЛАГа у Жестовского в «Царстве Агамемнона»: «…Приняв страдания здесь, будут избавлены от мук Страшного суда. С этими мыслями, — закончил отец, — я и отсидел почти весь срок» (ЦА 227).
Старообрядческая самоидентификация Дугина не имела бы особого значения, если бы не соединялась у него с радикальным евразийством и национал-большевизмом, которые успешно влияют на постсоветскую политику. В западной прессе Дугина называют «мозгом Путина», и он уже много лет преподает геополитику в Военной академии Генерального штаба Вооруженных сил. У него впечатляющий набор титулов: лидер Международного евразийского движения, почетный профессор Евразийского национального университета имени Л.Н. Гумилева и Тегеранского университета.
По книгам Дугина «Основы евразийства» и «Основы геополитики» обучаются высшие чины Генерального штаба, которые переводят его лозунги в стратегемы. Это он, Дугин, в начале крымских и донбасских событий изрек, обращаясь к студентам МГУ, где преподавал на факультете социологии: «Убивать, убивать и убивать — это я как профессор вам говорю» [5]. То, что такой фантастический человек существует, более того, является признанным лидером, по сути, государственной идеологии, нагляднее всего доказывает, насколько жизненны историко-эсхатологические построения Шарова.
Трудно, да и ненужно пересказывать здесь идеи Дугина, автора десятков книг и сотен статей и манифестов, которые сближают его с героями Шарова. Остановимся на одном моменте — на отношении к Андрею Платонову, которого Шаров считает главным для себя писателем ХX века: «…На всю первую половину русского ХX века я давно уже смотрю через Платонова и понимаю ее в первую очередь благодаря Платонову» [6]. А для Дугина Платонов — это главное воплощение и оправдание той метафизической силы, которая заряжает весь советский и постсоветский мир и которую он в статье «Магический большевизм Андрея Платонова» (1999) называет национал-большевизмом. «Андрей Платонов один из главных культурно-исторических и философских аргументов национал-большевизма. Может быть — главный. Платонов и есть воплощение национал-большевизма во всех его измерениях» [7].
Какое же откровение несет Платонов национал-большевизму? Это надрывное чувство неизбывной, мучительной, тоскующей пустоты. По Дугину, это и есть послание России миру — тайна самораскрывающегося ничто. Цитирую Дугина: «Тоска — это донное содержание Революции, давящий изнутри, невыносимый груз. „Дванов опустил голову и представил внутри своего тела пустоту, куда непрестанно, ежедневно входит, а потом выходит жизнь, не задерживаясь, не усиливаясь, ровная, как отдаленный гул, в котором невозможно разобрать слова песни“».
И дальше Дугин комментирует: «Пустота в теле, пустота в сознании, пустота в сердце… Дванов, герой „Чевенгура,“ думает: если человек произошел от червя, от кишки, наполненной лишь липким мраком, то не таким ли должно быть и его духовное средостение? Именно: душа, открывающая свой подлинный аромат наличия ближе всего к пустым внутренностям полой земляной тягучей и бессмысленной трубки» [8].
Как ни удивительно, это и есть последнее и высшее откровение евразийской правды, явленной Дугину в героях Платонова. Весьма красочно и вместе с тем коряво, как размышляющий герой Платонова, переходящий в романы Шарова, он преподносит высшую цель России — превращение бытия в небытие. «Реальное столкновение с душой по- добно откашливанию могильной глины, удушью, нестерпимым запахам разлагающихся трав, слиянию с пустым сознанием червя» [9].
У Фрейда, как известно, Эрос противостоит Танатосу. У Дугина Танатос — это и есть Эрос: «рассейское» рассеяние Эроса в мировой пустоте:
Особость великорусского пола в том, что он не направлен ни на себя, ни на другого, в нем нет ни либидо, ни нарциссизма. Русский пол взбудораженно бестелесен, это огнедышащее возбуждение покойников или духов камышей, вод, горящих скирд и овинов.
Русский пол веет насквозь, подхватывая по сбивчивому пути все подряд — портки, мужиков, товарищей, тараканов, раздутый, готовый лопнуть лежалый труп, попавшихся под руку отстиранных дев, отстреленные конечности, ослюнелых лошадей, свитый бурьян, серые обнажившие свои трещины почвы, косые или набелено-уютные постройки, бледную и мертвую Розу Люксембург… и бессовестную сердечную пустоту, утягивающую в плесневый колодец сердца огромное, расстроенное в его корневых узлах, краденное бытие [10].
Прежде всего, дугинская характеристика «великорусского пола» хорошо подходит Смердякову, еще раз демонстрируя, как концы сходятся с концами. «…Ты не человек, ты из банной мокроты завелся, вот ты кто»,—говорит Смердякову воспитавший его слуга Григорий. Смердяков сделан из какой-то мертвой субстанции, и его вполне можно представить членом секты, исповедующей ненависть к миру.
Достоевский отмечает его скопческие черты. «В ученье он пробыл несколько лет и воротился, сильно переменившись лицом. Он вдруг как-то необычайно постарел, совсем даже несоразмерно с возрастом сморщился, пожелтел, стал похож на скопца. …Женский пол он, кажется, так же презирал, как и мужской…» Вот оно, это «возбуждение покойников», каким выступает русский пол у Дугина, — без либидо и без нарциссизма. Вместе с тем у Смердякова есть страсть к обрядам, к своеобразной литургике: «В детстве он очень любил вешать кошек и потом хоронить их с церемонией». Удивительно сходятся в этом образе все черты обрядопоклонника без веры и возбуждения без пола: эроса как танатоса.
А в целом какое красноречие — в прямом и зловещем смысле этого слова! Ибо, по словам Дугина, «субъектом че- ловеческого объекта делает только Красная Смерть» [11]. В этом и состоит миссия национал-большевизма, в лице Дугина влившегося в евразийство: не просто натравить одни классы на другие, как произошло в марксизме (это необходимо, но этого недостаточно), а сделать это по-народному, поплатоновски, то есть вместе с враждебными классами и их поддельной культурой уничтожить все, что живет и дышит отдельно от небытия, ибо только через небытие можно об- рести высшее единство со всем. Все остальное — преграда.
Именно таким Дугин видит Платонова и берет его в наставники. «Для нас Платонов — доктрина. Мы берем ее на себя и интеллектуально оправдываем все вплоть до прямого геноцида отчуждающих классов и рациональных структур. Мы принимаем как догму чевенгурское безумие… Мертвые сгрудились над нами, от них тесно и душно. История давит себя последней гадкой петлей» [12]. Таков революционный урок — самоубийство, самоповешение истории на «горле» России.
Этот же платоновский мир ниспадающей плоти, обнажающейся души описывает и Шаров в своем эссе «Искушение революцией». Но революция для Шарова именно искушение, которое нужно пройти — и преодолеть. Он говорит о телесной истонченности платоновских героев: страшно их касаться, они могут рассыпаться в прах.
…Это начало нового мира было связано для них не просто с отказом от прошлой жизни, но с отказом от тела, от плоти—главных хранителей грязи, греха, похоти… Сектанты… как могли, умерщвляли свою плоть, чтобы духа, чистоты, святости в них становилось больше. …Когда я его [Платонова] читаю, у меня все время есть чисто физическое ощущение, что он боится их брать, трогать по той же самой причине: плоть их настолько тонка и хрупка и они так слабы, что ненароком, беря, можно их повредить, поранить.
И другое ощущение: какой-то невозможной стеснительности и стыдливости, потому что та самая душа человека, которая в обычное время спрятана за толстым и прочным слоем плоти, здесь почти вся обнажена, и ты стесняешься на это смотреть, стесняешься это видеть [13].
Шаров смотрит на платоновских, да и на своих героев, всех этих сектантов и мечтателей, как на заблудших христиан, которые подверглись самому большому искушению в истории — искушению революцией; но для них еще есть надежда, есть стеснительность в их обращении с плотью, есть духовная наполненность… Это глухая, заблудшая, самоистребительная ветвь великого иудео-христианского ствола мировой истории. Персонажи Платонова, как показывает Шаров в своих размышлениях о нем, бесконечно хрупки и уязвимы:
«…с каждым днем становится неизмеримо больше духа; он виден сквозь совсем разреженную плоть людей, которые едва-едва не умирают от голода, тифа, холеры» [14]. Но им некуда девать этот обнажившийся дух, для него нет вместилища на этой земле, поскольку в Бога и в иную жизнь они не верят. Отсюда двойное страдание: изможденной, голодающей плоти и изможденного духа, который нигде не может найти себе прибежища, как у Вощева в «Котловане»: он постоянно отвлекаем своей душой и мыслью от практической жизни и коммунистического строительства, но это отвлечение не приносит ему радости, потому что душе и мысли не к чему прикрепиться.
Поэтому остается либо путь Жестовского: принимать земной ад с верой в иную жизнь и спасительный смысл страданий; либо путь Дугина, для которого сама душа есть ничто, полая трубка, а растление вещества, измождение плоти, ад на земле, равенство бытия и небытия — высшая цель национал-большевизма. Дугин идет дальше Великого Инквизитора, который не верит в будущую жизнь, в небесное царство, но хочет создать рай всеобщей сытости на земле.
Дугин идет дальше Платонова, который верит в построение коммунистического рая на земле и с тоской наблюдает его постепенное превращение в ад, сострадая его жертвам. Дугин идет дальше и шаровских героев, которые готовы принять ад на земле, возрадоваться ему и даже способствовать сатане в его создании, ради того чтобы прорваться в загробный рай, чтобы страданиями достичь спасения. Дугин же просто утверждает ад на земле, без всякого высшего продолжения и оправдания.
Ничего другого не надо, кроме самого ада. Это и есть последнее слово апокалиптической революции: распространить подыхающий Чевенгур на весь земной шар. «Зреет… прелюдия Нового Чевенгура, Последнего Чевенгура. Слышен в абсолютной тишине, не предвещающей ничего, кроме полночи и океана Крови, таинственный поцелуй большевистской зари. Мы снова отберем у вас все. Не чтобы иметь, чтобы быть, чтобы ничего не оставить как есть, чтобы упразднить все отдельное и привести к тотальности Победы все общее, единое, Целое…» [15].
Какая всеобъемлющая, изощренная некро-эсхатология, воистину готовая обнять Целое по мере его превращения в ничто! Можно наглядно убедиться, что все эти Жестовские, Сметонины, Мясниковы у Шарова — это не гротескные фантазии, и Дугин, как персонаж следующего романа, мог бы вполне органически встроиться в их ряд и продлить его до полной победы небытия.
«Сатана» правит миром
Хотя хронология шаровских романов ограничена, как правило, советской эпохой, вектор исторического движения в них угадан точно и продолжает вычерчиваться и в постсоветское время. Через два месяца после смерти Шарова (17 августа 2018) российская православная церковь резко свернула на путь раскола, решила отъединиться от всемирного православия, то есть стала по духу и юрисдикции старообрядческой, двинулась вспять от никоновских реформ XVII века, сблизивших русское православие с греческим, — а значит, и перестала быть «греко-кафолической», или «греко-российской», как она часто официально именовалась.
«Правда старообрядче- ства», провозглашаемая Дугиным, одержала победу в РПЦ. Уже не только западный, католическо-протестантский, но и современный православный мир, и прежде всего «братский украинский», лежат во зле и предались Антихристу. 16 октября 2018 года синод Русской православной церкви
принял решение о полном прекращении евхаристического общения с Константинопольским патриархатом. Русская церковь, в XI веке отколовшись вместе с византийской от западного христианства, тысячу лет спустя, в XXI веке, уже на наших глазах отъединилась даже от западных братьев-православных и пошла по пути дальнейшего раскола, то есть своего рода самосожжения веры.
Шаров ушел, когда русский мир стал стремительно сдвигаться к катастрофе по сценарию его романов: «больше ада!» По этой логике мир станет «русским» не тогда, когда к нему отойдет еще несколько территорий ближнего зарубежья, а когда его (мира) вообще не станет. Разверзнется пустота или ядерное пепелище — и тогда все шаровские сектанты и страстотерпцы найдут свое место в конце истории, к которому они так упорно стремились. Владимир Шаров в большей степени, чем даже Андрей Платонов, — писатель апокалипсиса, который надвигается на планету от тех хорошо вооруженных «магов Великой традиции», которая видит в этом свое предназначение.
«…Мы как мученики попадем в рай, а они просто сдохнут — потому что они даже раскаяться не успеют» [16]. Эта знаменитая фраза В. Путина о возможной ядерной войне вызвала поначалу смех зала, а затем всеобщее недоумение даже у его единомышленников. Что это — зловещая шутка, жестокое предупреждение, жест жертвенности или мстительности?
Легче всего понять смысл этой фразы тому, кто знаком с творчеством В. Шарова. Его герои — искатели конца све- та, мученики и гедонисты грядущего апокалипсиса, которые, в расколе со всем миром, сделали смерть человечества своим ремеслом.
Шаров наилучшим образом способен объяснить читателям во всем мире то, чего объяснить нельзя, — эту упрямую, абсурдную, но теологически оправданную волю «отдельной страны» к гибели всего. Ради этого начиная с Петра I осваивалась техника, наука, вся цивилизация, побочными — и, по сути, нежеланными — продуктами которой оказывались великая литература и великая музыка; потому что магистралью было возрастание энергии «антивещества», «анти-цивилизации», способной уничтожить мир. Ошибались те раскольники, которые почитали Петра врагом Святой Руси: обратившись за плодами цивилизации на Запад, он искал способа сделать Россию сильнее Запада.
Шаров позволяет проследить религиозные корни этой воли к апокалипсису, что вызывает особую тревогу сегодня, когда сатанодицея обретает достойное себя техническое воплощение. Ракеты класса «Сатана» являются самыми мощными изо всех ядерных межконтинентальных баллистических ракет. По технологическому уровню этот комплекс не имеет аналогов среди зарубежных. Как грозно обещает российский ресурс, «на огромных территориях США и Западной Европы эти русские ракеты устроят ад» [17]. Быть может, не случайно, а «промыслительно» «Сатана» производится тем ядерным центром России, который был сооружен на месте Саровской пустыни, где подвизался великий святой Серафим Саровский.
А сам святой с 2007 года объявлен небесным покровителем ядерного оружия и его воинства [18]. Федеральный ядерный центр в Сарове (засекреченном ранее под названиями «Арзамас-16» и «Кремлев») располагает штатом в десятки тысяч служащих и самым мощным в России суперкомпьютером, обслуживающим, в частности, и комплекс «Сатана». Так что глубинная взаимосвязь теологии и технологии ада подкрепляется трендами новейшей истории.
Книги Шарова, прослеживающие истоки отечественной сатанодицеи, могут служить иронико-гротескным коммен- тарием и демотиватором к ракетам «Сатана»: вот это наш подарок вам, а из текстов вы узнаете — за что мы вас так сильно любим и почему желаем скорейшего конца.
Да, так любить, как любит наша кровь, Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь, Которая и жжет, и губит!..
Мы любим плоть—и вкус ее, и цвет,
И душный, смертный плоти запах… Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет В тяжелых, нежных наших лапах?
Это «скифское» послание любви, обращенное А. Блоком к миру в 1918 году, В. Шаров дописал ровно сто лет спустя в своем «Царстве Агамемнона» (2018): «Антихрист — вот он уже… и, значит, сама Земля обетованная, наша земля со всем, что в ней было и есть, отдавшись сатане, сделалась нечистым царством» (ЦА 41). Из любви к братьям нашим, ко всему человечеству мы обязаны спасти его от него самого.
Можно посоветовать всем, и прежде всего политикам, прочитать книги Владимира Шарова, чтобы убедиться: с этой силой нельзя договориться, пойти на разумный компромисс, она коренится в природе Ига, Смуты, Третьего Рима, в самой природе Раскола, который во имя спасения жжет и губит. С этой силой нельзя мирно взаимодействовать, не потакая ей, не переполняя чашу смертельной любви, готовой излиться на весь мир…
* * * * *
1 Эпштейн М. Новое сектантство: Типы религиозно-философских умонастроений в России (1970–1980-е годы). Самара: Бахрах-М., 2005. С. 105, 107-108
2 Шаров В. Возвращение в Египет. М.: АСТ, 2013. С. 306. (Далее в тексте ВЕ и номер страницы.)
3 Об этом подробно рассказывается в книге А.М. Эткинда «Хлыст: Сек- ты, литература и революция» (М.: Новое литературное обозрение, 1998). См. особенно последнюю главу «Бонч-Бруевич» (с. 631–674).
4 Дугин А. Русская вещь. «Яко не исполнилось число звериное» (2001) http://arctogaia.com/public/rv/47.shtml
5 Цит. по.: Гайдученко Л. Философия пожизненного узника. Исповедь, про- изнесенная на кладбище духа. Litres. 2017. https://books.google.com/books? id=6Q3UDAAAQBAJ&pg=PT193&lpg=PT193&dq
6 Шаров В. О «Записных книжках» Андрея Платонова // Шаров В. Ис- кушение революцией. C. 59.
7 Дугин А. Магический большевизм Андрея Платонова (1999). http:// arctogaia.com/public/platonov.htm.
8 Дугин А. Магический большевизм Андрея Платонова (1999)
9 Там же
10 Там же
11 Там же
12 Дугин А. Магический большевизм Андрея Платонова (1999).
13 Шаров В. О «Записных книжках» Андрея Платонова. С. 28.
14 Там же
15 Дугин А. Магический большевизм Андрея Платонова. (В данной статье мы не касаемся других аспектов мировоззрения Дугина, ограничиваясь его подходом к русской идее и всемирной миссии в преломлении твор- чества А Платонова, что позволяет предметно сравнить его с понимани- ем Платонова у В. Шарова.)
16 Новая газета. 18 октября 2018. https://www.novayagazeta.ru/news/2018/ 10/18/146054-putin-posle-inostrannogo-yadernogo-udara-my-kak-mucheniki- popadem-v-ray-a-oni-prosto-sdohnut-dazhe-ne-uspev-raskayatsya.
18 http://www.patriarchia.ru/db/text/290617.html. А вот недавнее сообщение: «Федеральный ядерный центр в Сарове закупает партию икон» (24 мая 2019): https://regnum.ru/news/society/2634444.html.
Первая часть https://politcom.org.ua/satanodytseia
Источник тут
