Историю экономического развития можно изучать по скучным учебникам, а можно, как предлагает Ха-Джун Чанг, — через кухни народов мира. Оказывается, гастрономические традиции целых регионов складывались не просто так, а в связи с определенными общественными потребностями и возможностями их удовлетворить.
Фрагмент книги Ха-Джун Чанга «Съедобная экономика»
Как вы, наверное, уже поняли, я не фанат какой-то одной кухни, даже родной корейской. Я совершенно спокойно могу полгода прожить без корейской еды (и часто так делал в бытность аспирантом). Не сказал бы даже, что мне необходимо регулярно наслаждаться итальянской, мексиканской или японской едой, хотя это и мои явные фавориты.
Но одно исключение все же есть: «индийская», или, точнее сказать, южноазиатская кухня*. Не поев несколько недель такой еды, я начинаю ужасно по ней скучать.
Любопытно, что, когда я попробовал южноазиатскую кухню впервые, она мне совсем не понравилась. С большинством других новых кухонь у меня была любовь с первого взгляда. Я, например, был покорен тайскими блюдами, впервые отведав их в ресторане района Сохо в конце 1980-х. И греческая кухня — мусака, тарама-салата, колбаса луканико, да вы и сами все знаете — стала для меня хитом, едва коснувшись языка. И когда я во время своего первого визита в Италию в 1987 году отведал настоящих итальянских блюд, я даже не почувствовал, что ем что-то «иностранное». Но с «индийской» кухней все было иначе.
Помнится, сначала я жаловался своим друзьям (не выходцам из Южной Азии), что южноазиатской еде не хватает «конкретности». До сих пор не знаю точно, что я пытался этим сказать, но, должно быть, где-то на подсознательном уровне я был недоволен тем, что в попробованных мной блюдах не хватало вкуса умами — пряности соевого соуса и остроты чеснока. Но теперь, вспоминая то время, рискну предположить, что на самом деле я не сразу сумел справиться со сложными и необычными ощущениями, которые порождает разнообразие специй в южноазиатских блюдах.
Дело в том, что до приезда в Британию я знал только пять специй: черный перец, горчицу, корицу, имбирь и перец чили. Причем из этой пятерки я в первоначальном, природном виде встречал лишь корицу, имбирь и перец чили; черный перец был известен мне в виде сероватого, похожего на пыль порошка (не горошин), а горчицу у нас готовили так же, как английскую (хотя наша не такая острая и сладковатая).
Конечно, я несколько раз до этого ел китайскую «свинину с пятью специями» у-сян (wuxiang), но меня это блюдо не слишком потрясло, и я не стал выяснять, что за пять специй используют для ее приготовления (если вам интересно, это звездчатый анис, гвоздика, корица, сычуаньский перец и семена фенхеля). Судя по вкусу свинины, я вполне мог без всего этого обойтись.
Но со временем я оценил, а затем и по-настоящему полюбил сложность и изысканность вкусов, ароматов и ощущений, которые придает южноазиатским блюдам широчайшая гамма специй: семена кориандра и горчицы, тмин, гвоздика, мускатный орех (как ядро, так и скорлупа), звездчатый анис, семена фенхеля, тмин (зира), шафран, кардамон, тамаринд, асафетида и еще многое-многое другое.
Сегодня я буквально помешан на специях. Я и сам готовлю упрощенные версии южноазиатских блюд, в которые обычно кладу молотые семена кориандра с фенхелем и тмин, так как идея использования всего ассортимента специй кажется мне несколько устрашающей и бессмысленной (ведь всегда можно поесть отличной южноазиатской еды в ресторане или заказать на дом готовые блюда). А масала (masala chai), сладкий южноазиатский чай, сваренный с молоком, имбирем, кардамоном и множеством других специй, — один из моих любимых напитков.
Конечно, я кладу специи не только в южноазиатские блюда. Щедрая щепоть черного перца, в зернах или молотого, непременно входит в большинство тушеных блюд и блюд из макарон, которые я готовлю. А в начинку для крамбла (я предпочитаю начинять его яблоками с ревенем, но готовлю и простой яблочный и сливовый крамбл) я добавляю непомерное количество гвоздики, кардамона и корицы (молотой или кусочками). Иногда для остроты кладу еще и черный перец горошком. Ризотто же я обязательно готовлю с шафраном: беру для этого бульонную приправу — в ней уже есть все, что нужно. А недавно я подсел на южноазиатские «сырные тосты» (все, кроме британцев, могут называть это блюдо запеченным сэндвичем с сыром). Они щедро посыпаны молотым кориандром и чили, а также сдобрены нарезанным луком, чесноком и кинзой (это рецепт Ниши Катоны, британско-индийского юриста, которая переквалифицировалась в шеф-повара).
После моего перерождения в любителя специй я просто поверить не мог, что так бездарно прожил первые три десятилетия своей жизни. Я проклял своих предков. Ну почему они в давние-давние времена не научились добавлять в пищу такие замечательные штуки, как гвоздика (моя любимица!) и кориандр? Разве корейская еда не была бы куда более сложной и интересной, если бы мы не пренебрегали анисом и фенхелем?
Но потом я понял, что это несправедливо. Мои предки ведь не по своей воле, а по велению судьбы оказались заброшенными в самый дальний северо-восточный угол Евразийского континента, где для произрастания большинства специй слишком холодно. И у них, в отличие от европейцев, не было особого желания (или возможностей) вторгаться в чужие земли, где эти специи выращивают, и оккупировать их.
Дело в том, что специи, которые сегодня больше всего ценятся в Европе, — черный перец, гвоздика, корица и мускатный орех — когда-то росли только на территории бывшей Ост-Индии, то есть в Южной Азии (особенно в нынешних Шри-Ланке и Южной Индии) и Юго-Восточной Азии (прежде всего в Индонезии)*.
Достоверный факт, что охота за специями сыграла огромную роль в открытии новых путей из Европы в Азию. Менее известен тот факт, что она также стала важным звеном в развитии капитализма, ведь именно благодаря этой охоте появилось первое в мире акционерное общество, или общество с ограниченной ответственностью.
Изначально торговля специями и пряностями с тогдашней Ост-Индией была для европейцев предприятием чрезвычайно рискованным. В те времена пересечь на парусном судне два, а то и три океана (Атлантический и Индийский, а если направляться в Индонезию — еще и Тихий) было сродни тому, чтобы сегодня запустить на Марс зонд и успешно его вернуть (если это и преувеличение, то совсем небольшое).
Вознаграждение, конечно, было баснословным, однако, учитывая связанные с «добычей» специй риски, инвесторы не слишком торопились вкладывать в нее деньги. Риск усугублялся еще и тем, что, если коммерческое предприятие терпело крах, инвестор мог потерять все — не только вложенные в него деньги, но и имущество (дом, мебель, даже кастрюли и сковородки), ведь ему в любом случае нужно было вернуть все, что он занял. Говоря специальными терминами, ответственность инвестора была неограниченной. Более того, неудача в деловом предприятии могла даже стоить человеку личной свободы: ведь если он не мог расплатиться с кредиторами и после того, как распродавал все свое имущество, его отправляли в долговую тюрьму.
Понятно, что потенциальные инвесторы не торопились вкладывать средства в очень рискованные предприятия, каким была и торговля специями. Но в конце концов решение было найдено и заключалось в том, чтобы предложить инвесторам ответственность ограниченную. Им давались гарантии, что их ответственность будет ограничена лишь тем, что они вложили в предприятие (то есть их «долями»), а не всем их имуществом. Это резко уменьшило опасность для потенциальных инвесторов и, соответственно, позволило организаторам рискованных предприятий мобилизовать огромные суммы благодаря привлечению большого количества вкладчиков.
Так на свет появились две компании: English East India Company (основана в 1600 году) и Dutch East India Company (основана в 1602 году). Вообще-то это были не первые компании с ограниченной ответственностью, но именно их успехи в доставке специй и пряностей из Ост-Индии, а со временем и в управлении индийскими и индонезийскими колониями соответственно (да-да, изначально колониями владели не страны, а компании) дали мощный импульс институту ограниченной ответственности.
Сегодня ограниченная ответственность воспринимается как норма, но до конца XIX века она была привилегией, которую «корона» (а после отказа от абсолютной монархии — правительство) даровала только особо рискованным предприятиям общенационального значения, таким как торговля с дальними территориями и колониальная экспансия.
Сначала многие отнеслись к этой идее скептически, даже если речь шла о таких исключительных случаях, как рискованная торговля специями. К скептикам, например, принадлежал Адам Смит. Отец современной экономики считал компании с ограниченной ответственностью явлением негативным. В частности, он указывал на то, что благодаря им люди, которые этими компаниями управляют, играют в азартные игры «на чужие деньги» (его слова). Он также утверждал, что управляющий, по определению не владеющий всеми 100% своей компании, непременно пойдет на чрезмерный риск, потому что в случае провала ему не придется расплачиваться по всем счетам кредиторов.
И это, безусловно, абсолютно верно, только вот дело в том, что ограниченная ответственность позволяет также мобилизовать капитал в гораздо большем масштабе, чем при ответственности неограниченной. Вот почему Карл Маркс, этот ярый критик капитализма, восхвалял общество с ограниченной ответственностью как «капиталистическое производство в его высочайшем развитии». Правда, признаться, делал он это со скрытыми мотивами, считая, что более быстрое развитие капитализма ведет к скорейшему появлению социализма (так как, согласно его теории, наступление социализма возможно только после того, как капитализм пройдет все фазы своего развития).
Вскоре после сделанных в середине XIX века громких заявлений Маркса начался бурный подъем «тяжелой и химической отраслей промышленности», требовавший крупномасштабных инвестиций (речь о производстве железа и стали, машиностроении, фармацевтике и так далее). В таких условиях институт ограниченной ответственности инвестора оказался еще более востребованным. Когда же в крупномасштабном финансировании нуждается львиная доля ключевых отраслей, а не только торговля заморскими товарами или открытие предприятий в далеких колониях и управление ими, то, согласитесь, выдачей соответствующих разрешений на индивидуальной основе уже не обойтись. В результате в конце XIX века ограниченная ответственность стала в большинстве стран правом (даруемым при соблюдении определенных минимальных стандартов), а не привилегией. И с тех пор компании с ограниченной ответственностью (или корпорации) считаются локомотивом капиталистического развития.
Однако теперь этот некогда могучий двигатель экономического прогресса все чаще становится для него препятствием. В результате финансового дерегулирования в последние несколько десятилетий появилось так много финансовых возможностей, что акционеры больше не несут долгосрочных обязательств перед компаниями, акциями которых они законно владеют. Например, средний период владения акциями в Великобритании сократился с пяти лет в 1960-х до менее года по состоянию на сегодня. А если вы не можете вложить свои деньги в компанию даже на год, можно ли сказать, что вы действительно являетесь одним из ее собственников?
Дабы удовлетворить непоседливых акционеров, профессиональные менеджеры начали выделять им чрезвычайно высокую долю прибыли в виде дивидендов и предоставлять возможность выкупа акций (это практика, при которой компании выкупают собственные акции, таким образом повышая цены на них, а их акционеры при желании могут обналичить принадлежащие им акции, продав их). В последние лет двадцать в США и Великобритании доля корпоративных прибылей, передаваемая таким образом акционерам, достигала 90–95%, хотя до 1980-х годов она недотягивала и до половины этого объема. А принимая во внимание, что нераспределенная прибыль (понятно: это прибыль, которую не распределяют между акционерами) является основным источником корпоративных инвестиций, такое изменение серьезно ослабило инвестиционный потенциал компаний, особенно их способность инвестировать в проекты, отдача от которых предполагается лишь в весьма долгосрочной перспективе.
Таким образом, если мы хотим и впредь пользоваться преимуществами института ограниченной ответственности, уменьшив при этом его вредные побочные эффекты, пришло время его реформировать.
Прежде всего можно изменить правила так, чтобы этот институт поощрял долгосрочное владение акциями: например, привязать право голоса к продолжительности периода владения акциями, благодаря чему те, кто долго владеет акциями, будут иметь более «громкий» голос при принятии решений. Некоторые страны, например Франция и Италия, уже практикуют это, но только в очень усеченных формах (скажем, акционер, остающийся с компанией более двух лет, получает еще один голос; что-то в этом роде). Нам необходимо существенно усилить право голоса долгосрочных акционеров, добавляя, например, им право предоставлять один дополнительный голос на одну акцию за каждый дополнительный год владения (возможно, с «потолком», скажем, в двадцать голосов на одну акцию). В общем, наша задача — найти способ вознаграждать инвесторов за долгосрочную приверженность компании.
Кроме того, нам пора ограничить власть акционеров, даже долгосрочных, предоставив большее право голоса в управлении компанией другим «заинтересованным сторонам», или, как сегодня говорят, стейкхолдерам — работникам, поставщикам ресурсов и местным сообществам, в которых эти компании расположены. Проблема (как, впрочем, и преимущества) владения акциями заключается в том, что даже долгосрочный акционер может в любое время уйти. Расширив власть намного менее мобильных стейкхолдеров, мы перераспределили бы ее в пользу тех, кого долгосрочное развитие компании на самом деле волнует гораздо больше, чем ее предполагаемых «владельцев», то есть акционеров.
И наконец, последнее по порядку, но отнюдь не по важности: нам необходимо ограничить опционы для акционеров, чтобы больше заинтересовать их в долгосрочном будущем компаний, акциями которых они владеют. Этого можно добиться путем ужесточения финансового регулирования в более спекулятивной части спектра финансовых продуктов, что позволит снизить вероятность зарабатывания быстрых денег и таким образом усилить стимул к долгосрочной приверженности компании.
Как мы уже говорили, институт ограниченной ответственности — это один из важнейших инструментов, когда-либо придуманных капитализмом. Однако сегодня, в эпоху дерегулированных финансов и крайне нетерпеливых акционеров (или, если использовать специальный термин, в эпоху финансиализации), он из локомотива экономического прогресса уверенно превращается в препятствие. И нам нужно реформировать сам этот институт, равно как и все, что его окружает, в том числе подход к финансовому регулированию и механизмы влияния заинтересованных сторон.
Так же как одна и та же специя может оживить одно блюдо и совершенно уничтожить другое, один и тот же институт может хорошо функционировать в одном контексте, но превратиться в большую проблему в другом.
Источник тут
