Об Андрее Ермаке сказано очень много, но серьезная доля из этого множества высказываний cтроится на домыслах и попытках реконструировать пробелы в информации о нем и его деятельности и окружении.
Об Андрее Ермаке сказано очень много, но серьезная доля из этого множества высказываний cтроится на домыслах и попытках реконструировать пробелы в информации о нем и его деятельности и окружении. Заполнение этих лакун Ермак предпочел отдать на откуп не в меру старательным специалистам – лояльным интервьюерам и авторам темников, уже не раз вызывавшим бурное обсуждение в экспертной среде. Эти тексты достаточно очевидно раскладываются на похожие мотивы.
Интервью Ермака “Левому берегу” (первое и пока что единственное большое публичное высказывание от первого лица) содержит множество описательных конструкций, и должно быть воспринято как попытка словесно нарисовать собственный портрет.
Ермак пытается говорить о себе как о “стороннике жесткой вертикали”, объясняя этот термин как ситуацию, в которой “каждый понимает за что он отвечает”. Но вряд ли это на деле может называться жесткой вертикалью – скорее, конкретным разделением обязанностей. И поэтому использование формулировки “жесткая вертикаль” смотрится достаточно симптоматично в отношении того, где Андрей Ермак ищет образцы для подражания.
Его попытки концентрировать максимальное количество разноплановых вопросов под своим контролем не дают оценить это высказывание иначе. Отсюда и желание объяснять свое очень яркое присутствие во внешней политике – в роли советника Владимира Зеленского в нормандском формате, координатора украинской делегации в ТКГ. Много говорит об ответственности – cвоей собственной ответственности как качестве, и ответственности лично перед Зеленским.
Из текста интервью выводится, что Ермак – крайне нетерпим к критике. Хоть и пытается представить себя ее приветствующим, человеком, “внутренний критик которого очень силен”, и дающим “жесткую оценку” собственным действиям. В ходе беседы эти описательные конструкции трансформируются в прямое высказывание, практически директиву – “Мне не надо каждый раз подчеркивать красные линии, они у нас внутри прошиты на подкорке – и у меня, и у президента”. Показательна не только последовательность упоминания президента и главы его Офиса, но и то, что заявление о “прошитых на подкорке” красных линиях откровенно расходится с действительностью.
Одна из самых ярких тенденций, прослеживающихся в высказываниях Андрея Ермака – попытки обозначить собственные провалы как маневры. Например, крайне печальная история Консультативного совета подается Ермаком как “идея, которую не помню уже кто предложил во время переговоров”. Хотя совершенно очевидно, что у каждого плана капитуляции есть имена и фамилии, да и министр Резников крайне настойчиво пытался представить Консультативный совет украинской инициативой, и совершенно не тем, чем он являлся согласно тексту проекта решения о его создании.
Ответ на этот вопрос в действительности несколько сложнее: Консультативный совет позиционировался как инструмент пересмотра смысла слов “представители отдельных районов Донецкой и Луганской областей” представителями Банковой и МинРеинтеграции, но текст проекта решения о создании Консультативного совета содержит формулировки, которые явно готовили в Москве.
Вместо того, чтобы признать, что авторы этой концепции из Киева допустили серьезную ошибку, и не просчитали всех тех рисков, которые сумела заложить Россия в проект решения о Консультативном совете, Ермак принялся говорить о том, что это была та самая пресловутая “многоходовая комбинация”, которая позиционировалась его основным рабочим инструментом в прочтении авторов последних опубликованных темников (чью достоверность автор этого текста не берется ни подтверждать, ни опровергать). Якобы именно решение о Консультативном совете позволило освободить 20 человек из плена боевиков, и все изначально было задумано именно так.
Даже если хотя бы на секунду предположить, что Ермак действительно такой “многоходовый комбинатор”, каким пытается себя изобразить – то почему же эта сложносочиненная комбинация, стоившая власти более чем месяца протестов против КС, и напрочь сожженного к ней доверия, не была дооформлена до приглядного вида? Почему в ходе того освобождения заложников на подконтрольную территорию попали и люди, не имеющие отношения к конфликту?
Почему после этой новости на улицы вышли родственники пленных, которых сначала обнадежили, а потом даже не удостоили внятных объяснений почему все прошло именно так, попытавшись отделаться замечанием – мол, “своими протестами вы повышаете ценность своих близких для боевиков и, тем самым, цену их освобождения, и потому – лучше бы вам ждать молча”.
В целом, тратить столько времени на оправдания тех проектов, которые автор высказывания не считает “зрадой”, сколько это делал Ермак, имеет смысл лишь в том случае, если проект имел персональное серьезное значение, напрямую связан с неким серьезным личным обязательством.
И можно сколько угодно повторять, что подписи под проектом Консультативного совета (или слово “согласен”, на чем настаивал Ермак), не имеют никакого значения, но последующие события в рамках ТКГ показали обратное: российская сторона, увидев готовность украинской делегации уступать в целом, согласилась не называть свои инициативы Консультативным советом в дальнейшем и только. От намерения заставить Украину вести прямой диалог с представителями НВФ, подконтрольными России, в Москве не отказались и не откажутся в обозримом будущем.
Все попытки Офиса президента трубить об очередной “перемоге” и “сложной тактической комбинации”, которая “вот-вот, еще немного, и сыграет” будут неизбежно натыкаться именно на такой подход.
Равно как и все обсуждения темников, отражающих попросту неприличные задачи, стоящие перед исполнителями, попытки играть в стратега и “творца новых геополитических смыслов” в пространных интервью, и через трансляцию этого образа журналистами и “экспертами” из пула, обречены сталкиваться с тем, что думает о происходящем российская сторона. И с тем, как именно транслирует эти мысли визави Ермака в нормандском формате – Дмитрий Козак.
Казалось бы, есть два переговорщика с на первый взгляд похожим подходом к работе с медиа. Оба они отдают предпочтение, чтобы говорили о них, а не они. Оба хотят превратить свои выходы к СМИ в повод к широким обсуждениям и дискуссиям. Но есть серьезное отличие: Ермак изо всех сил стремится говорить о себе. Козак же предельно жестко доводит мысли своего начальства. Или, в данном случае уместнее сказать – командования.
И сводятся они к тому, что Россия и ее руководство не стали видеть свои задачи в переговорном процессе иначе: несомненно, им нужна такая форма реинтеграции ОРДЛО, которая будет оказывать максимально серьезный дестабилизирующий эффект на жизнь Украины.
И не так важно, через что именно она будет достигнута – через “настолько радикальную и привлекательную децентрализацию” или “особый статус”. Вывеска, под которой будет оформлена украинская капитуляция, никогда не волновала Козака, и все процессы, связанные с Консультативным советом и последующим отказом от оформления этой идеи показали это предельно наглядно. Последнее высказывание Козака также очертило контуры грядущих событий: терпение России заканчивается, но не так быстро, чтобы в Москве могли пойти на открытый демарш, чего упорно и предельно открыто добивалась действующая украинская переговорная команда.
Но в качестве точки Козаком демонстрируется позиция, которая была озвучена Путиным еще по итогам Парижского саммита – Минские соглашения являются основой для урегулирования, а “попытки придумать новые инструменты урегулирования содержат реальную опасность отодвинуть разрешение конфликта на многие годы”.
Из всего сказанного Козаком можно сделать только один вывод: сколько бы в Киеве ни говорили о скором проведении нового нормандского саммита как панацее ото всех наших нынешних бед, и сколько бы ни говорили о своих успехах – позиция России на деле остается неизменной. Русскими переговорщиками допускается лишь изменение вывесок, под которыми будут приняты продиктованные РФ условия, и незначительные стилистические правки.
На этом фоне неизбежен вопрос: сознает ли Андрей Ермак, что сегодня речь идет не о его персональной карьере, медиа-позиционировании, а о том, как будет жить вся наша страна? Что можно отдать приказы “придумать образ жесткого и эффективного переговорщика”, можно публиковать бесконечное количество победных реляций – как от своего имени, так и от имени лояльных “аналитиков”, но реальность от этого не изменится.
Никакого урегулирования за год с начала вхождения президента Зеленского в этот процесс не будет.
Россия настроена продавить свои условия “реинтеграции” ОРДЛО, напрочь отказавшись даже возвращаться к вопросу Крыма.
В сухом остатке, Украина получает не так много вариантов: способствовать форсированной реинтеграции оккупированных территорий востока и преподносить сдачу своих национальных интересов как большую победу, попытаться заморозить этот конфликт – но этот процесс снова-таки кажется малореализуемым, так как он категорически невыгоден РФ, либо же принять реальность – эта война надолго.
И если мы хотим вернуть свои оккупированные территории – как Крыма и Севастополя, так и Донбасса – не нужно пытаться вписаться в откровенно нереалистичные дедлайны, теша свое самолюбие громкими заявлениями в процессе. Нужно иметь единую стратегию деоккупации и реинтеграции этих территорий.
А слава “многоходовых комбинаторов” придет после.
Источник: hvylya
