Между формами собственности и политико-правовой системой есть прямая корреляция. Эту связь выражали по-разному. Например, аксиомой либерализма является утверждение, что политическая и экономическая свобода обосновывают друг друга, устанавливая ряд неприкосновенных индивидуальных прав на собственность и на гражданские свободы.
А многообразные левые политэкономические теории сходятся в понимании того, что социальное равенство возможно при экономическом равенстве, обусловленным общественно управляемой собственностью.
Однако практика применения этих теорий в разных обществах дает разные результаты. «Реальный социализм» ХХ века можно описать как государственно-корпоративный капитализм, с минимальными гражданскими и собственническими правами (см., например, тут или тут). После распада «социалистического блока» в Европе и Евразии, постсоциалистические общества вошли в период экономической и политико-правовой многоукладности, совпавшие по времени с политико-правовой неуправляемостью.
Эту неуправляемость долгое время считали «глубочайшей трансформацией», транзитом к либеральной демократии. Однако, и в центрально-восточной Европе, и в постсоветских обществах, период неуправляемости завершился к первому десятилетию ХХI века.
Ценность прав и свобод здесь упала, а на месте «демократически трансформируемых» обществ возникли неожиданные политико-экономические системы, для которых сложно подобрать термин — тут говорят и о мафиозном государстве, и о системной коррупции, и о нелиберальной демократии, и о патрональных моно- или поли-пирамидальных системах.
Но всякая попытка дать всеобъемлющее определение наталкивается на все еще избыточную многоукладность форм экономической жизни, имущества, собственности, политики и само(дез)организации людей и малых и больших групп, живущих в восточной Европе и северной Евразии.
По моему мнению, эта сложность и неопределимость связана с параллельными процессами модернизации и демодернизации, которые подрывают любые наметки на кристаллизацию социальных, политических и экономических структур. Коллективные рывки к свободе заканчиваются все большим числом институтов, контролирующих мысль, речь, чтение и общение, а также подрывом основ конституционной демократии.
Национализация и приватизация в равной мере ведут к единому результату — экономическому выигрышу нескольких семей и проигрышу всего остального населения и госбюджета. Попытки борьбы с коррупцией и установлением верховенства права почему-то ведут к снижению национального суверенитета, и увеличению влияния мир-системного ядра и ряда субнациональных сословий.
В аспекте прав собственности, эта противоречивая проявляется в виде растущей пропасти между имуществом и собственностью. В современной теории собственности различие между имуществом и собственностью является ключевым для понимания социально-экономического развития. Гуннар Хайнзон и Отто Штайгер суммируют это деление так: современные экономики основаны на частной собственности, а традиционные экономики — на имуществе (пользовании благами). Имущество нуждается в неформальных институтах насилия, а собственность — в функциональной правовой системе и развитой финансовой системе.
Неуправляемость 1990-х породила условия для того, чтобы институции собственности и имущества конкурировали между собой. Модернизация работала на первую, а демодернизация — на вторую. Реальная политическая система к 2020 году установилась в виде своего рода двойственной системы, где формальная часть дает шанс на существование собственности, а другая — на эффективность управления имуществом.
В этой связи, у каждого государственного и общественного института есть формальная и неформальная сторона. У полиции — соблюдение прав граждан и политического порядка, и в то же время — обслуживание интересов национальных и местных кланов. У суда — доступность справедливости для граждан и защита владельцев имущества.
У правительства — исполнение государственных конституционных властных полномочий и управление теневой властью-имуществом. У гражданства — реально полноправные граждане, формально полноправное большинство и формально неполноправные не(до)граждане.
Эта раздвоенность, кажется, делает социальную, политическую и экономическую системы нестабильными и хрупкими. Но при этом, они уже третий десяток лет существуют, и воспроизводятся, несмотря на попытки изменения — либо под давлением протестных движений граждан, либо под давлением национальных структур (например, ЕС).
Восточноевропейские и североевразийские социально-экономические и политико-правовые системы эволюционировали и создали особый ареал Мир-Системы, где двойственности и противоречия собственности и имущества — основа, меж- и внутринациональные конфликты — движетель коловращения, не дающего этим системам распасться, а консервативное идеологическое творчество обеспечивают их смыслом существования при полной социальной недоговороспособности.
Источник: Koine
