В тексте «Логическое время»[1] Лакан напоминает читателю, что субъект психоанализа происходит не из некоего места или же связи с пространством, но из интервала, то есть из логики времени. Софизм, который Лакан анализирует в названном эссе, проливает свет на природу необходимой связи между возможным знанием субъекта бессознательного и субъективным опытом времени.
Лакан начинает с логической задачи: начальник тюрьмы подвергает трех заключенных испытанию, в результате которого только один сможет обрести свободу. К спине каждого из них прикреплен один из пяти дисков — всего есть два черных и три белых. Следовательно, каждый заключенный в отдельности не может видеть, какой диск у него на спине, а двое других могут.
Освобожден будет тот, кто на основе наблюдений за остальными догадается, какого цвета диск ему достался. Выходит, что за исключением случая, когда участник игры видит на спинах своих сокамерников два черных диска, вывести правильный ответ, не учитывая помимо цветов, которые видит каждый, реакций и колебаний остальных, невозможно.[2]
Оставляю читателю возможность прибегнуть к оригинальному тексту, если он желает следовать за линией рассуждения Лакана, образующей его теорию логического времени. Я же возьму из этого текста лишь два утверждения, которые представляют интерес для моей темы.
Правильное решение предложенной тюремщиком логической задачи требует трех временных тактов: мгновения взгляда, времени, необходимого для понимания, и момента принятия решения. Из этих трех интервалов первый и третий молниеносны. Лишь второй «предполагает длительность времени размышления», необходимую для того, чтобы подтолкнуть субъекта в направлении третьего момента, момента заключения. Лакан не приводит количественного измерения этой длительности,[3] однако ясно дает понять, что она предшествует уверенности субъекта о самом себе, то есть о цвете своего диска, узнать который он может, лишь связав свое положение с реакциями других и обдумав их.
Время принятия решения — это стремительная, толкающая субъекта в направлении свободы вспышка, связанная с никогда не гарантированной полностью уверенностью о себе самом. Неслучайно, на мой взгляд, в приведенной Лаканом задаче наградой, обещанной тому, кто первым сможет назвать цвет прикрепленного к его спине диска, является свобода. На самом деле, в момент принятия решения производится нечто вроде освобождения от знания другого о субъекте. Момент заключения — это время пришествия субъекта как такового,[4] который высвобождается из регистра идентификации со своими сокамерниками, чтобы на свой страх и риск заявить о том, кто он есть.
Важно помнить то, о чем напоминает Антонио Кинет. «Кто он есть» (в данном случае — «носитель белого диска») не является окончательным решением дилеммы бытия. «На уровне языка нет означающего, которое было бы атрибутом, способным закрепить субъекта навечно, закрепить то, что составляет его бытие».[5] Бытие — символический эффект досрочной уверенности желающего субъекта.
Тем не менее чистое устремление, не поддержанное длительностью предшествующего размышления, не производит бессознательного знания, которое в задаче Лакана освобождает субъекта от зависимости зеркальных отношений со своими сокамерниками. Какова природа этого знания?
В докладе, посвященном отношению субъекта ко времени, Габриэл Ломбарди [6] утверждал, что бессознательное знание имеет качество týche, аристотелевской судьбы. В «Физике» Аристотель различает autómaton, случай, происходящий с существом, не способным принимать решения, и судьбу, týche, как атрибут существ, способных выбирать.
Способность выбирать подразумевает активную позицию субъекта, при которой он оказывается «в месте и времени, необходимых для встречи с чем-то, о точном нахождении чего он не знает, но что он при этом желает обрести» [7]. Речь идет не о простой случайной встрече, но о повторной встрече с объектом, способным направить субъекта к причине его желания.[8] Поэтому предвкушение этого момента отмечено тревогой, аффектом, который «подготавливает» субъекта к встрече с желанием.[9]
Мгновение повторной встречи имеет темпоральную природу греческого Kairós, «благоприятного момента», отличного от линейного времени Krónos. Кронос — это второе имя бога Сатурна, который в римской мифологии дал начало понятию хронологического, протяженного и линейного, времени, ведущего к созреванию и к концу.[10]
Таким образом, длительность может быть одним из необходимых условий производства искрометного мгновения события, без которого субъект останется в потемках и сведет свой выбор к опрометчивой спешке. Не каждый темпоральный опыт имеет качество логического времени. На конференции о времени психоаналитических сессий и конце анализа Колетт Солер определила время понимания как «нелогическое время»: «нелогическая переменная, которая мешает предвидеть время, необходимое для завершения анализа, темное время, в котором нуждается каждый, чтобы оплакать свой перенос» [11].
Солер предлагает психоаналитической практике, ориентированной учением Лакана, оценить по достоинству этот необходимый для историзации субъекта отрезок нелогического времени, без которого, по ее мнению, анализ невозможен. Нелогическое время создает ту «грань свободы, за которой каждый был бы лишь марионеткой своего бессознательного».[12]
На основе этих соображений мы заключаем, что время заблаговременной уверенности не следует путать с временем простой спешки. Противопоставив аналитическую ценность спешки вечной отсрочке встречи с желанием, свойственной невротику, Антонио Кинет утверждает, опираясь на Лакана, что «спешка — подруга заключения» [13].
Думаю, такое заявление следует принять во внимание, учитывая, что решение задачи, приведенной в «Логическом времени», непременно строится на трех временных тактах, из которых время понимания — промежуточный: он не может отрешиться от длительности. Ценность истины, о которой свидетельствует спешка узника, бросающегося заявить о том, кто он есть, зависит от этой длительности, равно как и от отношений взаимности, необходимых для того, чтобы субъект идентифицировал себя с другими, — пусть и с тем, чтобы в конце концов от них освободиться.
Исходя из этого, логично предположить связь между увеличением количества случаев депрессии и поспешностью, которой общественная жизнь наделяет субъективный опыт времени. Темпоральность, сплетенная из последовательности мгновений, которые друг за другом рождают импульсы к действию без опоры на знания, полученные из предыдущего опыта длительности, — это пустая темпоральность, в которой ничего не создается и которая не оставляет ни одного значимого воспоминания, способного придать ценность прожитому.
Истина столкновения с бессознательным знанием зависит не от импульса, но от диалектики длительности и завершения: той самой диалектики, что дает начало психической темпоральности в виде напряжения между ожиданием удовлетворения, провоцирующим психическую работу по представлению, и (повторной) встречей с мнемическим следом объекта. Неотложность импульсов к действию способствует, по выражению Габриэла Ломбарди, ошибочным встречам, при которых есть свидание (отмеченная встреча), но нет (повторной) встречи: «При депрессии переход из Krónos в Kairós затруднен, потому что в месте благоприятного случая, времени события, депрессивный субъект сталкивается с пустотой. Именно поэтому Krónos кажется ему неподвижным временем» [14].
В том же смысле Луис Искович отличает торопливость, переход к действию вследствие срочности требования Другого, от «медленной спешки», определяющей «отношение субъекта с объектом, вызывающим желание».[15]
«Поспешай медленно» (festina lente) — эту латинскую максиму усвоил в молодости Итало Кальвино для обозначения «интенсивности и постоянства интеллектуального труда».[16] Так как Кальвино был писателем, можно предположить прочную связь между упомянутым интеллектуальным (в данном случае — литературным) трудом и его позицией по отношению к желанию, из которой он не исключил скорость, значащуюся в заголовке второй части его лекции «Шесть заметок для будущего тысячелетия»: «Целью моей писательской деятельности с самого начала было запечатлеть вспышки различных нейронных сетей, которые связывают между собой точки, отдалённые в пространстве и времени».[17]
Такой опыт скорости ума в процессе творчества приятен сам по себе, независимо от своей практической полезности, говорит Кальвино.
Идея скорости, связанной с удовольствием от процесса творчества, отсылает читателя к известному тексту Фрейда об остроумии,[18] где он описывает встречу субъекта с темпоральностью бессознательного в момент сочинения шутки. В шутке, пишет он, «предсознательная мысль на момент подвергается бессознательной обработке, и результат этой обработки вскоре постигает сознательным восприятием» [19].
Удовольствие от лаконичности произнесенной шутки происходит из экономии психического времени, которое было на нее затрачено. Экономия становится результатом известного процесса сгущения, который Фрейд описывает в работе «Толкование сновидений». Шутка в мгновение ока выводит на свет срез темпоральности бессознательного, сохранивший не только представление о вытесненном, но и то, что Фрейд называет «первоначальным удовольствием от игры» [20].
В тексте Кальвино апология скорости не исключает «удовольствий от опоздания», которые в литературе хорошо представлены отступлениями:[21]
В повседневной жизни время — это роскошь, которой мы не разбрасываемся. В литературе время — это богатство, которым мы вольны распоряжаться по собственному усмотрению. Нам незачем спешить первыми пересечь финишную черту. Напротив, нам выгодно экономить время, ведь чем больше мы сэкономили, тем больше можем позволить себе потерять.
Этот фрагмент предлагает интересную альтернативу абсолютной ценности спешки, которую можно встретить в некоторых трактовках лакановской теории. Дело не в том, чтобы, как случается при неврозе, отсрочить «час истины желания» [22]. Спешка представляет интерес для жизни лишь в той степени, в какой она чередуется с различными способами замедлять течение времени — этими хитростями его растраты, которые являются ключом к обладанию им ради удовольствия и/или творчества. Короткой китайской притчей Кальвино иллюстрирует тесную связь между медлительностью и скоростью, равно необходимыми для (творческого) утверждения субъекта:[23]
Помимо прочих своих умений, Чжуан-цзы также был искусным рисовальщиком. Однажды император попросил его нарисовать краба. Чжуан-цзы ответил, что ему нужно пять лет, загородный дом и двенадцать слуг. Пять лет спустя рисунок по-прежнему не был начат. «Мне нужно еще пять лет», — сказал Чжуан-цзы. Император выполнил его просьбу. Когда десять лет подошли к концу, Чжуан-цзы взял кисть и одним молниеносным мазком нарисовал самого совершенного из когда-либо виденных крабов.
В этой китайской притче тоже присутствуют три временных такта из лакановского текста. Мгновение взгляда, когда Чжуан-Цзы понимает, что способен нарисовать краба, предшествует десяти годам, которые художник испросил для постижения, и стремительному движению руки, в заключительный момент материализовавшему совершенное изображение.
Эта история ярко показывает, что не существует разумной длины среднего промежутка времени. Промежуток, во время которого субъект освобождается от идентификаций и на свой страх и риск воспринимает бессознательное знание, не сводится и не может быть сведен к срочному требованию Другого.
В работе «Толкование сновидений» Фрейд дает понять, что праздное время, предшествующее творческим открытиям, спонтанным, на первый взгляд, «находкам», которые приходят к нам независимо от сознательных процессов подсчета и рассуждения, — это время бессознательного мышления (не обязательно вытесненного) [24]. Момент возгласа «Эврика!» в художественном творчестве, в интеллектуальном поиске, в аналитическом сеттинге и т. д. зависит от предшествующего времени, уникального для каждого субъекта и не поддающегося определению. На основе тех самых процессов сгущения, которыми отмечена работа сновидения, Фрейд улавливает высокую степень «непроизвольности» и в сочинении шутки.
Насмехаясь над цензурой, отделяющей бессознательное от предсознания, она может способствовать встрече субъекта с бессознательным знанием. «Еще за один момент до этого человек не знает, — пишет Фрейд, — какую он создаст остроту, которую потом останется лишь облечь в словесную форму» [25]. Так, «вспышки различных нейронных сетей», о которых говорит Кальвино, не сопровождаются и не могут сопровождаться сознанием, поскольку они выстраиваются не в линейном времени вторичных процессов, а в синхронической темпоральности процессов первичных.
Современная темпоральность, зачастую переживаемая как чистая спешка, попирает необходимую для момента понимания длительность, которая не может быть определена абстрактно, при помощи часов. Отсюда неустойчивая поддержка знания субъекта, которая предрасполагает его и дальше пребывать в депрессии, какой бы ни была его невротическая структура. Поэтому путь анализа, необходимого для того, чтобы анализанд смог наконец найти гармонию с путем следования своему желанию, — чтобы заявить подобно Пикассо: «Я не ищу. Я нахожу», — занимает долгое время. «Не бывает анализа, — говорит Колетт Солер, — без диахронического времени историзации истины субъекта» [26].
На протяжении диахронического времени, установленного психоанализом, этой «медленной магией», депрессивные субъекты обретают успокоение без спешки, понимая, что именно такая растянутая темпоральность нужна им, чтобы освободиться от губительного давления требований Другого.
Вторая идея «Логического времени» состоит в том, что акт утверждения субъектом момента решения невозможен без тревоги, которая, согласно Лакану, предстает здесь в своей «онтологической форме»: тревоги перед тем, что сильные колебания при получении знаний, задержка в присвоении времени приведут субъекта к ошибкам. Тот, кто сделал заключение и берется действовать, одинок в своем акте умозаключения, даже если оно зависит от связи с другими.
Он находится уже не в отношениях взаимности, а, скорее, в отношениях соперничества с другими: побеждает тот, кто сделает умозаключение раньше других. Именно в момент заключения субъект отделяется от отношений «зеркального транзитивизма» с двумя своими сокамерниками, установленных в два предыдущих временных такта, и утверждается в акте как Я — je, субъект бессознательного.
Что за онтологическую форму тревоги имеет здесь в виду Лакан? Ту, что лежит у истоков всех последующих форм так называемой «тревоги кастрации», то есть тревогу субъекта, освобождающегося от зеркальной связи с другим — или Другим, — чтобы в одиночку сделать ставку, которая никогда не будет гарантией, предохраняющей от вероятной ошибки. Время размышления не защищает субъекта от нехватки — нехватки истины, нехватки знания. Однако, чтобы иметь шанс узнать, требуется выдержать это необходимое столкновение с тревогой.
Речь идет не о столкновении с тревогой перед смертью, которая ощущается в момент опасности исчезновения субъекта, поглощенного наслаждением Другого, но о столкновении с ее полной противоположностью — тревогой перед кастрацией. Столкновение с ней необходимо для того, чтобы Я завершило свой психический генезис, избавившись от Другого и начав ту работу, которая однажды позволит ему сказать: я знаю, кто я есть. Я тот, кто желает, — именно так, в непереходной форме. Желание как метонимия бытия.
Тот факт, что подобная уверенность желающего существа является согласно модели, предложенной в задаче о «логическом времени», уверенностью предварительной, говорит о пропасти, пересекая которую субъект бросается к несуществующему объекту желания. Именно от того, кто бросается в пустоту, назвав себя желающим, зависит создание означающего пути, который позволит ему заявить a posteriori о том, чего же именно он желает.
Запомним, имея в виду проблемы, которые ставит перед нами клиника депрессий, этот аспект, отмечающий универсальную конституцию субъекта желания для психоанализа.
Однако мы не можем не заметить, что в избранной Лаканом логической задаче связь между тремя субъектами, вопреки их изначальной взаимозависимости, устанавливается на основе очень специфического условия, выдвинутого начальником тюрьмы, — условия радикального соперничества. Лишь вместе, наблюдая за реакциями друг друга, трое узников могут прийти к заключению о том, что все они являются носителями белых дисков, однако свободу получит только тот из них, кто первым даст верный ответ.
Этот второй аспект, при котором отношение людей ко времени отмечено тревогой в форме «субъективации конкуренции с другим в согласии с логическим временем»,[27] зависит, на мой взгляд, не столько от универсального образования субъекта, сколько от весьма частной его формы, которая включает субъекта бессознательного (je) в связи с Я (moi) и его аватарами.
Это модерная форма индивидуализма,[28] прекрасной метафорой для которой служат условия, установленные начальником тюрьмы. Согласно этим условиям, логическое и имперсональное заключение, резюмированное следующим образом: «Он может понять, что он белый, если двое других дважды не решатся выйти»,[29] — оказывается снабжено воображаемой версией, которую Лакан формулирует в куда более драматичной манере:[30]
Я поспешил сделать вывод, что я белый, потому что в обратном случае они должны были бы первыми признать друг друга белыми (и если бы я дал им на это время, то они, благодаря моему заключению, заставили бы меня ошибиться).
В конце своего текста Лакан резюмирует это в трех пунктах:[31]
1. Человек знает, что он человек.
2. Люди получают признание от людей, среди себе подобных.
3. Я заявляю, что я человек, из страха перед тем, что люди убедят меня в обратном.
Для психоанализа вторая онтологическая форма зависимости очевидна с самого начала. Человек начинает признавать себя человеком, только если, войдя в мир (людей), он будет принят и признан таковым теми, кто ввел его в жизнь, то есть в язык. Нельзя приписать ту же универсальность третьему условию, которое предполагает господство соперничества над всеми другими условиями социальных отношений. Тем не менее, мы признаем его предельную актуальность, а также депрессивный эффект этого постоянного «страха перед тем, что люди убедят меня в том, что я не человек».
Книга Марии Риты Кель «Время и собака. Депресии современности» можно прочитать на платформе Bookmate.
Примечания
1. El tiempo lógico y el aserto de certitumbre anticipada: un nuevo sofisma. // Lacan J. Escritos. Madrid: Siglo Veintiuno, 1994. V. I, p. 187-203.
2. Есть три возможных решения этой задачи: 1) два черных диска и один белый: в этом случае носитель белого незамедлительно угадает свой цвет на основании наблюдения за двумя другими; 2) два белых, один черный: два носителя белых дисков не знают, прикреплен ли к их спине черный диск; если один из них поспешит, то второй на тех же основаниях, что и в и первом решении, заключит, что он тоже является носителем черного диска; 3) три белых диска: после краткого промежутка сомнений все устремляются к двери. Лакан следующим образом описывает подсчет, который ведет к этому решению: «Я белый, и вот как я об этом узнал. Поскольку все мои товарищи белые, то, если бы я был черным, каждый из них сделал бы следующий вывод: „Если бы я тоже был черным, то другой, так как он должен был бы немедленно понять, что он белый, тут же вышел бы; то есть, я не черный“. Следовательно, они оба вышли бы вместе, убежденные, что они белые. Если они этого не сделали, то это потому, что я белый, как и они. Поэтому я побежал к двери, чтобы озвучить мое решение» (Lacan J. El tempo lógico. (cit). P. 188).
3. Ibid. P. 195: «Время, необходимое для понимания, может быть сведено к мгновению взгляда, однако этот взгляд в своем мгновении может включать в себя все время, необходимое для понимания».
4. В тексте Лакана три заключенных занимают позицию субъекта.
5. Quinet A. Que tempo para a análise? // As 4+1 condições da análise. Rio de Janeiro: Jorge Zahar, 2002. P. 58.
6. Lombardi G. La cita y el encuentro. // Anais do Congresso «Os tempos do sujeito do inconsciente: a psicanálise no seu tempo e o tempo na psicanálise». São Paulo: Escola de Psicanálise dos Fóruns do Campo Lacaniano, 2008. P. 46.
7. Ibid.
8. Подобная встреча направляет субъекта к причине его желания, но не более того. Объект а, объект-причину желания, найти (заново) невозможно. Любая встреча, похожая на встречу с утраченным объектом, не приносит субъекту ничего кроме самой изнурительной тревоги.
9. Луис Искович напоминает, что наличие изначальной тревоги превращает эту встречу в травматическое событие. Izcovich L. La prisa y la salida. // Anais do Congresso «Os tempos do sujeito do inconsciente: a psicanálise no seu tempo e o tempo na psicanálise». São Paulo: Escola de Psicanálise dos Fóruns do Campo Lacaniano, 2008. P. 41; Quinet A. Que tempo para a análise? // As 4+1 condições da análise. Rio de Janeiro: Jorge Zahar, 2002. P. 64.
10. Вспомним об изображении Сатурна в виде бога, пожирающего своих собственных детей.
11. Soler C. Le temps pas logique. // Anais do Congresso «Os tempos do sujeito do inconsciente». (cit.). P. 69.
12. Ibid.
13. Quinet A. Que tempo para a análise? (cit.). P. 64.
14. Lombardi G. La cita y el encuentro. (cit.).
15. Izcovich L. La prisa y la salida. (cit.).
16. Calvino I. Rapidez. // Seis propostas para o próximo milênio [Rapidità. // Lezioni americane. Sei proposte per il prossimo millennio]. São Paulo: Companhia das letras, 1990 [1988]. P. 60.
17. Ibid. P. 61. Пер. Р. Шевчука.
18. Фрейд З. Остроумие и его отношение к бессознательному. М.: АСТ, Мн.: Харвест, 2006.
19. Там же. Пер. Я.М. Коган, М.В. Вульф. С. 160.
20. Там же. С. 132.
21. Calvino I. Rapidez. (cit.). P. 59.
22. Quinet A. Que tempo para a análise? (cit.). P. 64.
23. Calvino I. Rapidez. (cit.). P. 67.
24. Фрейд З. Толкование сновидений. (цит.), гл. 6: «Работа сновидения» и «Вторичная переработка». См. там же историю Французской революции, представшую в сновидении Мори.
25. Фрейд З. Остроумие и его отношение к бессознательному (цит.).
26. Soler C. Le temps pas logique. (cit.).
27. Lacan J. El tiempo lógico. (cit.). P. 197.
28. См. главу I.
29. Lacan J. El tiempo lógico. (cit.). P. 200.
30. Ibid.
31. Ibid. P. 203.
_______
Источник: syg.ma
