«Куда подевалось будущее?» — спрашивали не так давно философы Ник Срничек и Алекс Уильямс. «Оно вернулось, но это вряд ли это вас обрадует», — мог бы ответить им нынешний год.
События 2020-го актуализировали дискурс будущего. Будущее вернулось, но не в той амбициозной версии 60-х, которая до сих пор вдохновляет акселерационистов, и не в виде «бесконечно длящегося настоящего», которое предлагали технооптимисты и неолиберальные элиты в эпоху «конца истории».
Горизонт будущего сузился до момента «после пандемии». Его масштаб — до вопроса о равном доступе к гипотетической вакцине. Технологии уступили место драйвера будущего социальным отношениям и политической организации.
Но самые удивительные трансформации происходят с привычными нам способами мыслить будущее — утопией, дистопией, протопией и «вечным возвращением».
Утопия, дискредитированная социальными экспериментами прошлого века, поставленная «на стоп» после падения Берлинской стены, возвращается в актуальный дискурс —но лишь для того, чтобы… слиться с дистопией в некое гибридное целое. Биополитика, государственное вмешательство в экономику, публичный контроль, ограничение гражданских свобод ради здоровья всех — все это, оставаясь самим-по-себе, становится частью утопии для одних и частью дистопии для других. Утопия и дистопия «схлопываются», оставляя нам лишь выбор оптики восприятия: принять гибрид как неизбежное или противостоять ему без особых шансов на победу.
Протопия — процесс, при котором сегодня вещи лучше, чем вчера, завтра — лучше, чем сегодня, а будущее — «уже где-то здесь» и переживает не лучшие времена. Представляя собой, по сути, «прокачанную» информтехнологиями идею безграничного роста и прогресса, протопия не предполагает и не учитывает возможность драматических разрывов, подобных нынешнему. Тем не менее, она еще жива и пытается по привычке подменить будущее «бесконечным настоящим».
Сегодня мы имеем дело с двумя типами протопических стратегий: «next normality» от McKinzey и «Great Reset» от Давосского форума. Первая предлагает бизнесу адаптироваться к неизбежному — усилению госконтроля и вмешательства, диджитализацией и сокращением спроса. Вторая — предполагает объединение усилий бизнеса и государства в построении «экономики стейкхолдеров», внедрении справедливого налогообложения и подчинения технологий Четвёртой промышленной революции целям борьбы с пандемией и неравенством.
Наконец, мышление в стиле «вечного возвращения» — future-in-the-past — эксплуатирует вполне жизнеспособную иллюзию возвращения к до-пандемическому состоянию: not turn, but return. Однако, дискуссии в этом ключе генерируют раскол по вопросу о том, в какой именно момент «старой нормальности» стоит возвращаться. WSJ недавно отметил этот феномен на примере Байдена и Трампа. Первый предлагает возвратиться в ситуацию неприкосновенности институтов и двухпартийного консенсуса, компромиссов и международных альянсов, политики идентичности.
Второй хочет возвратиться в те времена, когда заложенные отцами-основателями культурные нормы были незыблемыми, а люди работали, не взирая на вирусы. По сути, дискуссия о будущем в США превратилась в борьбу за прошлое. Причём, борьба идёт не между двумя моментами, а фактически между тремя — ибо вдохновлённые гибелью Джорджа Флойда протесты взяли на вооружение третью идею — идею полного отрицания истории и культурных универсалий Америки.
Очевидно, что сегодняшнее возвращение к дискурсу будущего ничуть не облегчает настоящее и вряд ли делает его более осмысленным. Базовые способы мышления о будущем находятся в серьезном кризисе. И вполне возможно, мы подходим к точке выбора: либо нам удастся найти новые (неочевидные) способы мыслить будущее, либо вынуждены будем смириться с «концом будущего», как в своё время смирились с «концом истории». В надежде, что будущее снова актуализируется — на очередном круге «вечного возвращения».
Автор: Денис Семёнов
Источник: koine.community
