Пандемия коронавируса вызвала тектонические сдвиги в социальной материи: перекраивание нормативного поля, проседание систем управления (в разных сферах и на разных уровнях), резкое нарушение экономической устойчивости, выпячивание и обострение социального неравенства, провал целых групп в бездны социальной незащищенности. Благодаря ежедневной коллективной рефлексии, включая многочисленные дневники рядовых обитателей сети, вся эта социальная тектоника предстает перед нами фактически в её актуальном разворачивании, отслеживая которое мы все больше ощущаем степень собственной вовлеченности (и уязвимости).
Пандемия подтвердила всем известную истину: кризисная ситуация вскрывает слабые места и изъяны в общественном устройстве: плохо работающие институты, дефицит материальных средств, различные формы социальной несправедливости. Читая многочисленные критические материалы в этой связи, в какой-то момент осознаешь, что новым в них являются не диагнозы, а новый режим негодования в отношении социальных зол, о которых мы, в сущности, давно знаем, к которым привыкли и которые принимаем как факт.
Глобальное распространение вируса сработало как усилитель восприятия: оно обострило нашу этическую, социальную и политическую чувствительность, вызвав новую волну критического неприятия по отношению к тому, о чем мы и ранее уже знали. Что есть особо уязвимые группы —старики, тяжело больные, безработные, бездомные, — которые не получают должную социальную поддержку. Что богатые обладают привилегированным доступом к качественному медицинскому обслуживанию. Что коррупция препятствует развитию социальных институтов. Что неолиберальный капитализм не способствует социальному равенству. Что авторитарное правление склонно к иррациональным решениям и злоупотреблению кризисной ситуацией. — Вирус словно навел увеличительное стекло на все эти «общие места» современного мира, заставив нас с новой силой обозначить, что они не являются чем-то само собой разумеющимся, что они не должны становиться чем-то привычным, что они — предмет нашего общего несогласия.
Это временное обострение нашего восприятия содержит в себе потенциал социальных перемен, придавая историческую уникальность текущему моменту в глобальном масштабе. Поэтому, когда читаешь тексты из разряда «как изменится мир после пандемии», задаешься вопросом, при каких условиях этот потенциал может быть реализован? Ведь резонно предположить, что вместе с восстановлением социально-экономической стабильности «коронный» режим коллективной чувствительности станет фактом прошлого.
В политическом отношении критическая рецепция текущей ситуации фокусируется на соответствующей локальной конфигурации обстоятельств: США и Италия, Венгрия и Великобритания — эти и другие страны выступают как особые случаи на глобальной карте политических контрмер. Весьма специфическим случаем является и Беларусь. Примечательно, что после избрания Трампа президентом США, мы получили убедительный повод для сопоставления наших — в чем-либо другом едва ли сопоставимых — государств. Поведение президента РБ поразительно точно описывается словами, которыми Батлер охарактеризовала президента своей страны, подчеркнув его unethical or criminal self-aggrandizement. Поведение президента, несомненно, симптоматично для положения дел в стране. Анализируя эту симптоматику, Батлер косвенно выявляет, чем президентская позиция в США отличается от этой же позиции в РБ: Трамп понимает что для победы на выборах ему нужно реальными делами и убедительными успехами завоевывать популярность граждан, и что в государстве, которое он возглавляет, на него, фигурально выражаясь, «есть управа». В результате, схожая одиозность в поведении оборачивается существенно разными политическими жестами: в то время как Трамп пытается приобрести эксклюзивную вакцину для американской нации, Лукашенко отчитывает умерших, а здоровым рекомендует в качестве превентивных мер «трактор и водку». В ситуации пандемии подобные «манеры» уже нельзя привычным образом списать на колоритность фигуранта, так как они происходят на фоне вскрывшейся неготовности госуправленцев решать масштабные проблемы такого рода — брать на себя ответственность и выполнять возложенные на них должностные обязанности.
Недееспособность и безответственность беларусских чиновников — тоже не новый диагноз. Но вместе с трусливым сокрытием информации и трусливой попыткой оказывать административное давление на врачей — эти типологические черты чиновничества в условиях авторитаризма вызывают у нас новое возмущение — новое в своей категоричности и непримиримости. Это порождает наше понимание того, что у нас нет государства, которое мы могли бы обоснованно называть res publica. Нет государственного аппарата, который бы служил интересам своего народа.
Сегодня наша “рес-публика” формируется там, где множество граждан выступают с самостотяельными инициативами, помогающими справляться с реальными проблемами реальных людей — врачей, госпитализированных, пожилых людей, семей умерших. Говорить о кризисе доверия по отношению к власти уже неактуально. Своей солидарной решительностью и дееспособностью беларусские граждане “по умолчанию” отправляют в отставку бездействующий и цинично лживый аппарат: они действуют, исходя из презумпции “не можете и не нужно, мы справимся сами”. Новый режим восприятия привел наше гражданское общество в тонус.
Когда эпидемия затухнет, затухнет ли вместе с ней и наша дееспособность — наша воля к настоящей res publica?
Источник: koine.community
