Греки изобрели сменяемость власти, превратили тайную магию в открытую религию и отрегулировали жизнь полисов с помощью законов — а для того, чтобы осмыслить происходящее, им пришлось научиться рационально познавать мир.
Микенское царство
Древняя Греция не всегда была такой, какой мы ее себе представляем. Периоду развитой общественной жизни и публичной политики, который сопровождался расцветом всевозможных ремесел, музыки, театра, скульптуры, архитектуры, философии и риторики, предшествовала совершенно другая эпоха. В науке ее принято называть микенской цивилизацией.
Начало она берет примерно в XVI в. до н. э. Тогда на территории материковой Греции в результате смешения ахейских племен, минойцев и пеласгов образовалось государство, сильно походившее на своих ближневосточных соседей. В центре общественного устройства находилась фигура могущественного царя, анакса.
Основным занятием были военные походы, из которых крито-микенцы привозили драгоценные камни, металлы, ювелирные изделия, ткани, ковры, посуду и оружие (оно тогда делалось из бронзы и потому было ценным). Вся добыча наравне с казной и продовольственными запасами хранилась во дворце и служила символом безграничной царской власти.
Власть царя поистине была безграничной и простиралась на все сферы жизни — от экономической и административной до военной и религиозной.
Но для ее осуществления царю требовались писцы, которые в итоге образовали привилегированную касту, связанную с царем узами верноподданичества. Чтобы оценить размах находящихся под их контролем областей деятельности, приведем фрагмент из книги французского историка и антрополога Жан-Пьера Вернана:
«Писцы ведут учет всего, что касается скота и земледелия, подсчитывают оплату за аренду земель, выраженную в мерах зерна (будь то выплаты по долговым обязательствам или семенные запасы); выделяют ассигнования на сырье и заказы на готовую продукцию; определяют количество свободной и занятой рабочей силы среди рабов — мужчин, женщин и детей (как принадлежащих отдельным лицам, так и двору), всякого рода налоги, накладываемые царским двором на отдельных людей и на общины (как уже доставленные, так и те, что еще предстоит собрать), количество рекрутов для комплектования гребцов на царских судах, состав, командование, передвижение войсковых соединений, жертвы, приносимые богам, и т. д. и т. п.».
Для какой бы то ни было самостоятельности либо инициативы — идет ли речь о политике или о частной, промышленной и торговой жизни — в Микенском царстве практически не оставалось места. Все было подчинено царской регуляции и находилось в ведении чиновников.
Эта жесткая иерархия отразилась даже на городской планировке: царский дворец, напоминавший крепость, возвышался над городом и был обнесен шестиметровыми стенами. Внутри жила царская семья, высшие чиновники и военная знать. Дома простых людей и ремесленников, выполнявших работу строго по царскому заказу, располагались за стенами. В случае войны они могли выступать в качестве дополнительных сооружений, препятствующих захвату дворца.
Подобный уклад жизни, однако, не смог защитить крито-микенцев от нашествия дорийских племен в XII в. до н. э., разрушивших как Микенское царство, так и сам тип дворцовой культуры. Вместе с фигурой полновластного царя исчезли писцы, а заодно и крито-микенская письменность. Средиземное море, соединявшее когда-то микенскую цивилизацию с Востоком торговыми путями, стало непреодолимым препятствием. Настали «темные века».
Рождение новой Греции
Мы плохо осведомлены о том, что происходило в Древней Греции с XI по IX в. до н. э. Причиной тому служит отсутствие письменных памятников, которые могли бы поведать нам о том, как жили микенцы после дорийского нашествия. Тем не менее мы знаем, что некоторые из них бежали в Ионию, на восточный берег Эгейского моря, другая их часть осталась на материке и ассимилировалась с дорийцами.
Удивительно, но и те и другие отказались заново отстраивать тот тип политического устройства, в рамках которого они жили на протяжении нескольких веков. Вместо того чтобы вернуть фигуру царя, в задачи которого входило бы урегулирование возникающих конфликтов между сословиями, греки решили установить институт архонтов, руководителей города.
Первое время эта должность была пожизненной, но впоследствии архонтов стали избирать — сначала на десять лет, а потом и вовсе на год. Каждый из архонтов отвечал за свою область: военную, религиозную, исполнительную или судебную, — и его власть была ограничена.
Предпосылки для такого, казалось бы, неожиданного разделения полномочий можно обнаружить в прошлом. В Микенском царстве существовали люди, чей образ жизни оставался относительно независимым от дворца. То были крестьяне и земледельцы, составлявшие сельские общины. Конечно, они должны были выплачивать царю определенную дань — за этим следил басилевс, царский наместник. Но помимо него сельской жизнью руководил совет старейшин, в который входили представители самых знатных родов.
Именно по этой модели и было решено отстраивать новое общество, потому что греки поняли, что лучший способ разрешения политических конфликтов — не возврат к единоличной, беспредельной власти, а разделение этой власти между группами интересов.
Это открытие оставило отпечаток и в древнегреческой мифологии: согласно преданию, когда царь Афин Пандион скончался, его сыновья Эрехтей и Бут благоразумно поделили между собой царскую и жреческую власть. Что-либо подобное сложно отыскать, например, в восточных или скифских легендах: династические кризисы в них обычно преодолеваются за счет еще большей концентрации власти в одних руках.
За установлением института архонтов последовал расцвет публичной политики: отныне вопрос о том, кто будет руководить городом, решается путем выборов, в собраниях, на рыночной площади. А это, в свою очередь, подразумевает борьбу мнений, споры, дискуссию и дебаты, поэтому достойный гражданин полиса должен теперь убедительно отстаивать свою позицию и критиковать позицию противника, находя в ней слабые стороны. В этот момент рождается риторика — как результат отстраненного, рефлексирующего взгляда на слово, являющееся с этих пор главным политическим инструментом.
Но оживленными устными спорами на площадях дело не ограничивается. Система голосования требовала от граждан хотя бы зачатков письменной грамотности: грек должен написать на черепке имя того, за кого голосует. На рубеже IX–VIII вв. до н. э. греки заимствуют у финикийцев их консонантный алфавит, но переделывают его таким образом, что на письме теперь можно обозначать и гласные. Эта модификация упрощает письменную речь и в то же время расширяет ее возможности. Письменность постепенно становится достоянием каждого отдельного гражданина, а не привилегированной касты писцов, как было раньше.
В отсутствие неограниченного царского контроля состязательный дух, или агон, начинает проявлять себя не только в политике, но и в частной, торговой и промышленной жизни. Грек во всем стремится превзойти соседа:
Зависть питает гончар к гончару, и к плотнику плотник,
Нищему нищий, певцу же певец соревнует усердно. (Гесиод, «Труды и дни», 25-26)
То, что мы сегодня назвали бы свободным рынком, вынуждает торговцев, ремесленников и земледельцев быть расчетливыми и осмотрительными, но одновременно — брать инициативу в свои руки и идти на риск. Как следствие, в греческом обществе растет самостоятельность и общий интеллектуальный уровень граждан. Наступает экономический расцвет.
В VIII в. до н. э. греки возобновляют контакт с восточными государствами, а начиная с VII в. активно занимаются внешней торговлей. Как раз в это время в Лидии, богатой залежами драгоценных металлов, начинают чеканить монету — эквивалент стоимости того или иного предмета, помогающий совершать товарообмен. Это изобретение быстро приходится грекам по душе, и каждый полис приступает к чеканке собственных денег.
Со временем на палубы кораблей вместе с торговцами поднимаются новые пассажиры. За морями они ищут уже не ценные товары, а сведения о мире. Их цель — познакомиться с культурами других стран и расширить кругозор. Именно эти путешественники привозят из Египта и Вавилона математику, астрономию, географию и метеорологию, а также египетский папирус, вкупе с новой письменностью позволяющий сохранять и распространять знания с невиданной ранее скоростью.
Однако с достижениями ближневосточных цивилизаций в Грецию проникают и «восточные» пороки: обогатившиеся граждане, как и представители знатных родов, кичатся предметами роскоши и изобилием, проявляют высокомерие и заносчивость по отношению к менее состоятельным согражданам и ведут разнузданный образ жизни. Между имущими и неимущими растет напряжение, и пошатнувшиеся традиционные устои больше не помогают улаживать общественные разногласия.
Реакцией на социальное брожение становится светская политическая мысль. Самые выдающиеся из греков, прозванные впоследствии семью мудрецами, задумываются над тем, как вернуть равновесие и порядок в расколотое общество, как положить конец кипящим в нем распрям и объединить граждан.
Одним из этих мудрецов был знаменитый поэт и афинский архонт Солон, который с 594 г. до н. э. провел ряд реформ и кодифицировал законы, выставив их на всеобщее обозрение.
Отличие этих законов от законов, например, Хаммурапи заключалось в том, что их мог увидеть и внимательно прочитать любой грамотный желающий. Для этого ему не нужно было обращаться к специальным знатокам клинописи, которые растолковали бы написанное. Более того, эти законы можно было свободно, открыто подвергать критике и обсуждать на собраниях, поскольку закон (νόμος, «номос») — это не обычай (ήθος, «этос»), требующий безоговорочного почитания в силу того, что он был завещан предками и освящен богами. Закон — это человеческое установление, отражающее представление о том, как должно быть устроено общество, та идеальная норма, которая присутствует в мире, но которую необходимо все время искать, и ее поиском заняты мудрейшие люди:
Сердце велит мне афинян наставить в одном убежденье —
Что беззаконье грозит городу тучею бед,
Благозаконье же всюду являет порядок и стройность.
В силах оно наложить цепь на неправых людей,
Сгладить неровности, наглость унизить, ослабить кичливость,
Злого обмана цветы высушить вплоть до корней,
Выправить дел кривизну, и чрезмерную гордость умерить,
И разномыслья делам вместе с гневливой враждой
Быстрый конец положить навсегда, и тогда начинает
Всюду, где люди живут, разум с порядком царить. (Солон, «Благозаконие»)
Безличный закон, а не монарх, сконцентрировавший в своих руках всю власть, — вот что главенствует в разумно устроенном обществе, вот что его скрепляет и гарантирует «порядок и стройность». И до тех пор, пока всякое превышение меры будет рассматриваться как нарушение закона, пока соблюдается пропорция, греческий полис сможет сохранять свою целостность, не распадаясь на образующие его части.
На поддержание этого порядка, объединяющего полис в нечто целое, были направлены и судебные реформы Солона. Отныне судебный иск может подать любой гражданин, независимо от того, является он лично потерпевшей стороной или нет, поскольку совершенное преступление — угроза для целостности и благополучия всего города, а не оскорбление отдельного рода или семейства. По этой же причине сам судебный процесс становится открытым и публичным. Дело судьи и присяжных, представляющих надличный закон, — установить, опираясь на факты и выслушивая показания сторон, объективную истину, а не «правоту» той или иной группы.
«В прежние времена племенные роды решали свои проблемы, сталкиваясь лицом к лицу, вооруженные ритуальными формулами и традиционными приемами доказательств: присягой, совместной клятвой, свидетельством. Эти доказательства, обладавшие религиозной силой, имели решающее значение: при корректном использовании они автоматически обеспечивали успех в споре. Необходимости в судье, который бы установил предмет спора, изучил факты и вынес бы в конце концов решение, просто не было». (Ж.-П. Вернан, «Происхождение древнегреческой мысли»)
Та же мысль о городе как о целом, состоящем из множества упорядоченных элементов, повлекла за собой изменения и в военно-оборонительной сфере. Городские стены возводятся теперь вокруг всего города, а не только вокруг царского дворца. На защиту города могут выступать как всадники-аристократы, так и те граждане, которым хватает средств на экипировку и снаряжение: они становятся гоплитами — пешими тяжеловооруженными воинами.
Меняется и способ ведения боя: на смену беспорядочным схваткам доблестных героев — которые так вдохновенно воспевал Гомер в «Илиаде» — приходят фаланги: регулярные построения из нескольких шеренг, требующие от воинов, тех самых гоплитов, не ярости и отваги, а дисциплины, благоразумия и выносливости.
Греческому представлению о разумно организованном обществе отвечало и устройство греческих кораблей, триер, на которых можно встретить то же разделение функций и обязанностей, что и в городе. Во главе судна стоял триерарх, избираемый из числа богатых граждан: в его задачи входило построить и снарядить корабль.
Помощником триерарха был кормчий, или кибернетес (отсюда наука кибернетика о рациональном управлении), которому, в свою очередь, подчинялся келевст, отбивавший деревянным молотком специальный ритм для слаженной работы гребцов, сидевших для распределения нагрузки в три яруса.
При этом надо не забывать, что древнегреческое общество оставалось рабовладельческим. В нем точно так же, как и в восточных государствах, большая часть труда ложилась на плечи бесправного населения — особенно в классическую и тем более в эллинистическую эпохи. Вопрос лишь в том, как греки распоряжались теми благами, которые давало рабство, а именно — свободным временем. Лучшее времяпрепровождение для грека — теоретическая беседа с мудрейшими согражданами за чашей разбавленного вина. Вспомним, что древнегреческий досуг, или σχολή, — прародитель сегодняшней «школы».
Когда в 499 г. до н. э. разгорелись Греко-персидские войны, начавшиеся с Ионийского восстания на восточном берегу Эгейского моря, именно фаланги и триеры вместе с демократическим управлением позволили грекам одержать победу над численно превосходящим их противником.
Эта победа ознаменовала новый этап в истории Греции — период ее наивысшего расцвета в культуре, ремеслах, политике и науках, с торговым владычеством на Средиземном море и Афинами в центре. Но первые философские школы формировались на ионийских окраинах, и как раз в то время, когда Греция только обретала свое могущество.
Первые философы
Большую роль в рождении первых философских школ сыграла демократизация религии, вызванная установлением института архонтов. Если раньше за соблюдением календаря, исполнением различных ритуалов, обрядов и жертвоприношений отвечал все тот же один-единственный верховный правитель, анакс, утверждавший таким образом свою личную связь с богами, то теперь эта функция отводилась одному из избираемых гражданами должностных лиц, басилевсу, и вопросы религиозного культа приобрели общественный, гражданский характер.
Отныне божества покровительствуют не отдельным знатным родам, а всему городу. Греческий храм становится открытым, доступным для всех пространством. Предметы культа, вроде статуй, гербов, деревянных резных изображений, символов и талисманов, выносятся из царских и жреческих тайников и выставляются на всеобщее обозрение.
Магические формулы и тайные сказания, необходимые для свершения обрядов, теряют мистическую силу и превращаются в известные каждому ребенку истории о богах — мифы. Доступ в духовный мир получает все больше граждан.
Десакрализация священного знания привела к двум, противоположным по своей сути, вещам. С одной стороны, официальная религия и ее олимпийские боги перестали удовлетворять чаяния и запросы мистически настроенных граждан. Люди, требовавшие более близкого, интимного контакта с божественным, начали обращаться к патриархальным, деревенским или иноземным культам.
Результатом новой, пробудившейся религиозности греков стали исступленные вакхические оргии, прославлявшие фракийского бога Диониса, и элевсинские таинства в честь богинь земли Деметры и Персефоны, нашедшие богословское оформление в орфических кружках.
«Орфическая теогония представляет значительное сходство с „Теогонией“ Гесиода, являясь как бы ее развитием, но это уже не просто родословие богов, объединяющее внешним образом различные предания и божественные образы, чтимые в отдельных местных культах. Это своего рода богословская система, в основании которой лежит представление о едином и всеобъемлющем божественном начале, поглощающем в себе различные божества — греческие, фракийские, фригийские, новые и старые, мужские и женские, — представление, несомненно получающее пантеистический характер». (С. Н. Трубецкой, «История древней философии»)
С другой стороны, десакрализация знания открывала путь свободному исследованию и рациональной критике. Греческий рассудок, воспитанный в атмосфере спора, дискуссии и дебатов, не мог больше в вопросах познания безоговорочно полагаться на миф. Ему нужно было точное, ясное и строгое суждение о возникновении и устройстве мира, суждение, которое допускало бы тщательный анализ и публичное обсуждение и не зависело бы от народных верований.
Особенность древнегреческой культуры заключалась в том, что мистицизм и рационализм не исключали, а, наоборот, успешно сосуществовали и взаимно дополняли друг друга.
Пример тому — упоминавшиеся семь мудрецов, которые совмещали функции как законодателей и политических мыслителей, так и проводников божественной воли и истин. Советник Солона по части реформ, Эпименид Критский, в конце VII в. до н. э. был призван в Афины, чтобы очистить их от скверны, нависшей над городом после убийства Килона — заговорщика, пытавшегося установить тиранию. Ему же приписывают орфическое учение о том, что началами всего являются Воздух и Ночь.
Один из первых философов, Пифагор, занимавшийся арифметикой, геометрией, астрономией и космологией, был в то же время основателем религиозно-политической секты. Пифагор родился около 570 г. до н. э. на острове Самос, что находится на юго-востоке Эгейского моря, но примерно в 532 г. до н. э. бежал оттуда от тирана Поликрата в южноиталийский город Кротон.
Там он организовал политическое содружество, которое должно было поддерживать аристократический порядок: Пифагор категорически не принимал тиранию и считал, что власть должна принадлежать самым достойным. Благодаря этому союзу к 510 г. до н. э. Кротон превратился в самый могущественный город Южной Италии, а остальные города получили из рук Пифагора законы.
Но одной политикой дело не ограничивалось. Пифагор очень рано приобрел сверхъестественный статус, и еще при жизни его стали называть божьим человеком. От своих сторонников он требовал не только умственного и физического, но и нравственного совершенствования, поэтому в пифагорейском союзе существовал ряд строгих этических предписаний: бороться против роскоши и неумеренности, не употреблять в пищу мясо животных и некоторых рыб, не хоронить в шерстяной одежде, избегать бобов и т. д.
Подробнее о духовных практиках, распространенных в содружестве Пифагора, можно прочитать в развернутом очерке, посвященном его философии. Мы же подчеркнем, что все эти требования имели религиозное обоснование: Пифагор полагал, что душа бессмертна, и верил в такое явление, как метемпсихоз, переселение душ — отсюда требование нравственной чистоты. Говорят, что это представление Пифагор заимствовал у орфических сект, с которыми его собственное общество впоследствии сблизится до неузнаваемости.
Важнее всего то, что в научной и философской деятельности Пифагора проявилась общая для древнегреческой культуры тенденция к поиску законов, то есть тех начал и оснований, в согласии с которыми, по мысли греков, должна быть организована человеческая жизнь. Но на этот раз речь шла не просто о политических законах, но о законах бытийных, онтологических, то есть тех, в согласии с которыми устроен весь мир.
Если верить легендам, Пифагор, перед тем как отправиться в Южную Италию, проходил обучение в Египте и Вавилоне. Обе восточные цивилизации славились развитой, богатой архитектурой, поэтому любой мудрец отправлялся туда, чтобы познакомиться с зачатками арифметики и геометрии. Там он узнавал, например, что существуют такие наборы простых чисел — скажем, 3, 4 и 5, — из которых образуются прямоугольные треугольники, столь полезные при постройке сооружений и проектировании разных фигур.
Это знание, сугубо практическое, прикладное, веками передавалось от одних книжников к другим, и только Пифагор вдруг выявил общий, абстрактный закон, лежащий в основании этих соотношений, — закон, который известен сегодня как теорема Пифагора: a2 + b2 = с2.
Пифагор придал математике дедуктивный характер, при котором частные случаи выводятся из общих посылок.
Он же, приложив математические знания к музыке, обнаружил, что с помощью числовых соотношений можно выразить и гармонические интервалы: октава — 2:1, квинта — 3:2, кварта — 4:3. Это открытие подтолкнуло Пифагора к мысли о том, что отношения между числами и есть тот закон, которому подчинены все вещи и явления в мире: от круговращения небесных тел, издающих при движении собственную музыку, так называемую гармонию сфер, до круговорота перерождающихся человеческих душ. В пифагорейской традиции число стало тем началом, которое кладет предел беспредельному и тем самым организует из неупорядоченного хаоса космос, то есть мировой порядок.
Политическая, религиозная и научно-философская линии преломились и в воззрениях милетской школы. Ее основатель Фалес родился в 640 г. до н. э. в ионийском городе Милет и был выдающимся государственным деятелем, одним из семи мудрецов. По свидетельству Геродота, он предлагал объединиться всем ионийцам и построить общий дом для совещаний в городе Теос, который находился ровно в центре Ионии. Остальные города при этом сохраняли бы свою автономию.
Как и Пифагор, Фалес изучал геометрию в Египте и доказал несколько теорем, вроде той, что углы при основании равнобедренного треугольника равны. Там же он познакомился с астрономическими и метеорологическими наблюдениями жрецов, которые помогли ему предсказать солнечное затмение в 585 г. до н. э.
Позже Фалес написал астрономическое руководство для моряков, в котором, вероятно, предложил при плавании ориентироваться на созвездие Малой Медведицы. Считается, что благодаря ему астрономия приобрела светский, очищенный от религиозных и астрологических напластований характер.
От устной философии Фалеса сохранилось два основных положения: «Всё произошло из воды» и «Всё полно богов». Несмотря на то, что из второго, несколько демонологического, утверждения следовало, что весь мир пронизывает живая душа, Фалес тем не менее в качестве первоначала признает не кого-либо из богов, но материальный элемент — воду.
Таким образом, Фалес становится первым, по определению Аристотеля, «материалистом», открывающим греческой космологии путь рационального исследования, свободного от драматических рассказов о божественных схватках за господство над миром.
В полной мере задачу такого исследования осуществил Анаксимандр, ученик Фалеса, заговоривший о происхождении мира не просто в натуралистических терминах и в отрыве от мифологии, но с использованием политического словаря и переносом политических представлений своего времени на природу.
Так, он ввел в употребление ключевое для всей древнегреческой философии понятие ἀρχή, «начало», которое наряду с хронологическим значением несло в себе значение политическое: начало как точка отсчета и начало как руководящий принцип. Таким началом и была у Фалеса вода.
Однако Анаксимандр признавал за начало не какой-либо конкретный элемент, а некое «беспредельное», ἄπειρον. В результате возникших внутри апейрона вихрей из него выделились физические противоположности — влажное и сухое, горячее и холодное, которые, вступив в противоборство, создали расчлененный космос, а в его центре образовалась шарообразная Земля.
Последняя удерживает свое положение именно за счет того, что находится в центре: ей, как центру окружности, равноудаленному от точек окружности, нет надобности отклоняться влево или вправо, вверх или вниз. В космологии Анаксимандра ни одна из стихий не господствует над другой, но все они подчинены общему закону — закону равновесия и наказания за превышение меры: «Из каких начал вещи возникают, в те же самые им и погибнуть суждено, ибо они дают справедливое возмездие ущерба в установленное время».
Свои взгляды Анаксимандр изложил в трактате «О природе», опубликованном около 546 г. до н. э. Этот текст, дошедший до нас лишь в пересказах, — первое в истории европейской цивилизации научно-философское сочинение, написанное в прозе.
«Как и писание прозой первых законов, писание первого прозаического научного сочинения — дело трудное и абсолютно непривычное: Анаксимандр явно использовал в своем сочинении глубокомысленные поэтические метафоры. Но все-таки самым важным было то, что с появлением прозаического сочинения такого рода возникала реальная основа для формирования научной традиции, то есть фиксации, передачи и воспроизведения определенных мыслительных ходов, приобретавших при этом неприкладной, самостоятельный и вполне самодовлеющий смысл». (Ю. А. Шичалин, «История античного платонизма в институциональном аспекте»)
К своему трактату Анаксимандр приложил первую географическую карту, положившую начало греческой картографии: Земля на ней была круглой, располагалась в центре и омывалась со всех сторон океаном. По свидетельству Диогена Лаэрция, Анаксимандр соорудил также первый глобус. Придание миру пространственных форм, ориентация на геометрию — важная черта ранней греческой мысли.
Платон неспроста напишет над входом в свою Академию знаменитые слова — «Не геометр да не войдет!»: мир, расположенный в пространстве, способствует отвлеченному, незаинтересованному созерцанию, в то время как мир, разворачивающийся в истории, мифе, сказании, принуждает к действию и активному участию.
Представления о космосе, которые высказал Анаксимандр, нашли развитие и в других областях. Врач-пифагореец Алкмеон, автор первого медицинского трактата, живший в V в. до н. э., перенес идеи Анаксимандра на организм человека: он считал, что здоровье сохраняется при равноправии или равновесии пар противоположностей — влажного и сухого, горячего и холодного, горького и сладкого, — а болезнь наступает при единовластии (μοναρχία) одной из них.
В свою очередь, афинский архонт Клисфен в VI в. до н. э. уничтожил деление города на четыре родовых округа и учредил, основываясь на чисто территориальном принципе, десять фил. По замыслу Клисфена, пятьдесят человек от каждой филы должны были поочередно нести обязанности постоянной комиссии совета, сменяя друг друга раз в месяц. Для этого он разделил административный год на десять месяцев по 36 и 37 дней и увеличил число заседающих в совете с четырехсот до пятисот человек.
Пожалуй, сочетание философской, мистической и политической мысли с наибольшей силой воплотилось в Гераклите. Этот философ родился около 540 г. до н. э. в ионийском городе Эфес. По праву наследства он получил сан царского жреца, басилевса, но отказался от него в пользу младшего брата.
Гераклит не терпел как официальную религию с ее чинными обрядами, так и народную веру, оформлявшуюся в оргастических культах, полагая, что все это — суета и неразумие толпы. При этом сам он считал себя тем, кому открылась истинная мудрость и кто приблизился к богам.
Оригинальность Гераклита проявлялась не только в его поведении (подробнее об этом — здесь), но и в способе выражаться. Для своего трактата «О природе» он избрал афористическую речь, перенасыщенную поэтическими метафорамии напоминающую чем-то изречения оракулов.
Этот трактат, от которого до нас дошли только фрагменты, он разделил на три главы: «Обо всем», «О государстве» и «О божественном» — и поместил в храм Артемиды, то есть в самый центр религиозной и общественной жизни. Подобный жест, с одной стороны, придавал сочинению Гераклита статус божественного откровения, а с другой — делал его публичным достоянием, доступным для критики и обсуждения.
Аристократ по происхождению, Гераклит презирал и народную власть. Человеческие законы для него — ошибка, возникающая из человеческой же слепоты. По мысли Гераклита, существует лишь единый настоящий закон, к которому необходимо прислушиваться, — божественный Логос: отличный от всего, но всем управляющий, он сопрягает в гармонии мировые противоположности, но гармония эта — гармония вечной борьбы.
Этот Логос Гераклит отождествлял с «мерами вспыхивающим и мерами затухающим» Огнем — носителем космического правосудия (δῐ́κη), которое покарало бы даже Солнце, если бы то посмело выйти за свои пределы (F 94).
В одном из фрагментов Гераклит сумел точнее других выразить общий для древнегреческой культуры пафос поиска общего начала, или закона, в согласии с которым должен жить человек, и сравнил борьбу за него с борьбой за городские стены:
Должно народу биться
в пользу закона —
в пользу исконного —
словно за стены.
Гераклит, F 44
Пока в древнегреческом обществе жил этот пафос, поддерживаемый тем, что Иммануил Кант, ознаменовавший собой второй расцвет философии, называл свободой «публично пользоваться собственным разумом», до тех пор жила знакомая нам Греция — с ее культурой, политикой и философской мыслью.
Автор: Костя ГУЕНКО, филолог, исследователь античной философии, публицист, журналист
Источник: knife.media
