Начиная с Аристотеля под политикой понимается коммуникация ради общего блага. Но уже тогда сфера политики ограничивалась зоной ее применения, на это указывает Х. Арендт
«За стенами полиса, а значит и за пределами сферы политики, как ее понимали греки, сильные делали, что могли, а слабые страдали, как им должно» [цит.].
Как я уже неоднократно указывал политические проекты должны быть действенными и востребованными здесь и сейчас, на современном этапе, в указанном регионе и обстановке, среди конкретной общности. Сам термин «общее благо» настолько обширный и многообразный, что конечно же я не буду останавливаться на всех его пониманиях — это неуместно в формате колонки. Остановимся лишь на некоторых аспектах, которые сегодня кажутся уместными.
Например, что можно считать общим благом сегодня на постсоветском пространстве? В странах, в которых «поход к установлению коммунизма» был сопряжен с колоссальными человеческими жертвами, где излишний коллективизм вполне может вызывать отторжение, а «общее» отчасти стало синонимом слова «бесхозное». В тоже время и с другой стороны, если людям предложить безусловный доход в 700 евро в месяц, но при этом нужно сдать паспорт гражданина, сколько ваших знакомых откажется? А вы сами? А сколько родственников поймет и одобрит ваш отказ?
Например, А. Шюц указывал на необходимость понимания того, что мир значит для актора и что побуждает его к действию:
«С самого начала эта ориентация через понимание происходит в кооперации с другими людьми: этот мир имеет смысл не только для меня, но также и для вас, и вас, и для каждого. Переживание мной мира в опыте обосновывается и корректируется переживанием мира в опыте другими, теми, с кем я связан общим знанием, общей работой, общим страданием». [цит.].
Соответственно судить о государствах и народах через призму нас и нашего понимания не совсем правильно. А отвечать на вопрос «почему люди что-то делают и поступают так, а не иначе?» следует исходя из их актуальной действительности, той в которой они непосредственно пребывают.
В прошлой колонке я рассуждал о рисках авторитаризма, в частности о транзите власти и возможности режима воспроизводить себя. И вот представим, уловный авторитарный постсоветский режим не смог воспроизвести себя и пал, начался постепенный процесс установления свободы. Можно ли считать свободу общим благом или хотя бы его частью?
Пожалуй можно, но, во-первых, не все хотят свободы, потому что это бремя. Что с ней делать и как распорядится понимают не все. Во-вторых — человек свободен лишь в тех рамках, в которых не нарушает свободу других. Соответственно необходима единая и равная правовая норма или мерило — замкнутая (в смысле полного цикла) система правосудия:
1) справедливый суд — решения которого имеют легитимность как юридическую, так и моральную;
2) полиция — способная умозрительно воссоздать картину преступления и роли всех участников, а также обосновать каждое свое утверждение доказательствами;
3) прокуратура — оценивающая степень принуждения и применения силы во время сбора подтверждающих фактов;
4) места отбывания наказаний в которых тебя лишают свободы, а не чести, достоинства и здоровья.
На вид идеальная схема, не так ли?
Но немного сменим угол зрения и обратимся к цитате Г. Лебона
«Уже с XV века Фортескью противопоставлял римский закон, наследие латинских народов, английскому закону: один является делом автократизма и весь проникнут тем, чтобы пожертвовать личностью; другой — дело общей воли и всегда готов защищать личность» [цит.].
Свобода человека может быть защищена, а доступ к правосудию получен, но лишь в степени, установленной государством, которое стремится исполнить свои обязательства перед учредившими его гражданами. Спектр методов исполнения обязательств стремится к бесконечности, потому наличие свободы очень легко подменить и выдать за нее что-то другое.
В первую очередь потому, что при борьбе с авторитарными режимами делается упор на разрушение инструментов принуждения, соответственно можно решить, что чем больше таких инструментов разрушено, тем свободнее люди стали. Однако, если все инструменты принуждения разрушены, то что обеспечит цикл правосудия?
Ещё важный момент — люди, которые свергают режим. Так как человек не может выйти за рамки своего опыта, можно сказать, что он продукт авторитарного режима, практически полностью им воспитанный. Приходя к власти «борцы за свободу» получают доступ к авторитарной политической инфраструктуре и огромному количеству бюджетозависимых исполнителей. Кто откажется от такой власти?
Следом политическое участие нивелируется массовостью, через имитацию демократических процедур, например выборов. И получается, что запрос на изменения и модернизацию есть у меньшинства. Внешне выглядит, что каждый «свободен» и имеет доступ к правосудию, но в рамках установленных большинством и соответствующим их критериям «здравого смысла», «психического здоровья», «нормальности» и того, что «само собой разумеется». Происходит принятие «того, что есть» за должное, а не увеличение качества. И приходит осознание, что ненавистный режим никуда не делся, а немного изменил форму и укрепился.
Участие политически активных граждан нивелируется само собой, они привыкают к тому, что мобилизовало их ранее, но так как допуска к государственным процессам у них нет — разрядка не наступает. Идеи остаются только идеями и мобилизационный потенциал превращается в рутину, которая ничего не меняет в действительности.
Поэтому акции протеста становятся невозможными, а большинство активных граждан переходят в позицию — не наступление рая, а предотвращение ада. Не сотрудничество, а недопущение конфликтных ситуаций. Наступает безвременье.
В завершение процитирую Макса Вебера и оставлю финал рассуждения открытым:
«Политика есть мощное медленное бурение твердых пластов, проводимое одновременно со страстью и холодным глазомером. Мысль, в общем–то, правильная, и весь исторический опыт
подтверждает, что возможного нельзя было бы достичь, если бы в мире снова и снова не тянулись к невозможному. Но тот, кто на это способен, должен быть вождем, мало того, он еще должен быть —
в самом простом смысле слова — героем. И даже те, кто не суть ни то, ни другое, должны вооружиться той твердостью духа, которую не сломит и крушение всех надежд» [цит.].
Оформление: гравюра “Против общего права” Энрике Чагойя (1983; источник).
Источник: Koine
