Во время культурного слома в Европе на рубеже XIX-XX веков признаки растущего влияния масс в политике, экономике, искусстве выглядели как необъяснимое вторжение в общественную жизнь вульгарных вкусов и интересов «низших классов». Этот взгляд основывался на иерархической модели общества, упрощенной до дуального противопоставления «мы — они (массы)», и находил в происходящем не совсем оптимистическое подтверждение (см., напр., Герман Гессе. Степной волк).
Спустя сто лет стало привычным иное: в современном массовом обществе — с господствующей массовой культурой, нет места для группы людей с особыми общественно маркированными взглядами и формами их публичного проявления. В наше время политики актерствуют там же, где актеры строят свою политику — на экранах медиаплощадок.
Профессор университета теперь — такой же служащий, как и программист. Разумеется, индивиды различаются характерами, талантами, обученностью, доходами. Но они — не группа, находящая себя вне основных контуров современной массовой культуры.
В этом нет ничего странного. Наоборот, было бы странно, если бы в мире всеобщей массовости сохранялись сегодня «касталийские» (Гессе) островки инокультурья. Как если бы средневековые монастыри или университеты, короли или торговцы каким-то образом были не средневековыми по самосознанию и по мотивам деятельности — вопреки миропредставлению средневекового общества в целом. Хотя, современные правящие бюрократические и олигархические кланы обычно склонны видеть себя «элитой» общества, в них нет ничего инокультурного.
В начале ХХ века Вильфредо Парето ввел в употребление термин «элита» в духе оформлявшейся тогда массовой культуры. Вот, что он писал:
«Введем класс, в который будут входить те, кто имеют наиболее высокие показатели в своей области деятельности. Назовем его «элитой». При этом подразумевается, что нет четких границ, отделяющих его от остальной части населения, как не могут быть четкими границы, отделяющие годы юности от зрелых лет».
«Нет четких границ» — значит, что Парето никак не связывает понятие «элиты» с культурно исключительной, групповой позицией в обществе, обеспеченной особой системой взглядов.
Парето видел в составе элиты индивидов, которых предлагал выявлять средствами вполне обычного сейчас имморального рейтингового подхода:
«Тому, кто сумел заработать миллионы, какими угодно способами, хорошими или плохими, дается десять баллов; кто зарабатывает тысячи лир — шесть баллов; кто едва не умирает от голода — один балл; кто был помещен в дом призрения для нищих — ноль баллов». <…> «Опытному мошеннику, который обманывал людей и находил способ избежать уголовного преследования, можно выставить восемь, девять или десять баллов с учетом количества обманутых им простаков и суммы выуженных у них денег»(см. §792 «Элиты и их циркуляция» в «Компендиуме по общей социологии», 1920).
Поскольку Парето не имел в виду «элиту» как групповую позицию, он не придавал термину политического значения. Но и классик политологии Гаэтано Моска в его «Элементах политической науки» (1896) предпочитал понятию «элита» термин «правящий класс» и обсуждал его властную функцию, а не культурную внеположность «политического класса» обществу в целом.
Таким образом, понятие элиты (если не сводить ее к почтительному одобрению чем-то известных людей) может обозначать группу, культурно обособленную системой своих базовых представлений. Но ее существование возможно лишь в цивилизационном разрыве, в момент культурного перехода (иначе, кризиса культуры), когда старая и новая культурные системы еще имеют возможность видеть друг друга. Элита, я бы сказал, это — общественная позиция, специфическая для периода цивилизационного перехода, и, одновременно, группа людей, ее занимающая.
Из этой элитарной позиции были сделаны первые описания наступающего массового общества классиками социологической мысли — Гюставом Лебоном, Габриелем Тардом, Хосе Ортегой-и-Гассетом. Эта элита породила в первой половине ХХ века обширную литературу (вспомним хоть «Собачье сердце» Булгакова).
Ее глазами мы до сих пор видим образ минувшей эпохи, финал Нового времени. А само слово вошло в широкое распространение в 1930-е годы, в пору расцвета «культурной элиты» довоенного происхождения.
Не вполне осознаваемая обусловленность этого явления ситуацией культурного перехода довольно скоро дала себя знать множественностью интерпретаций и теоретических уточнений. Современный специалист в области теории элит Геннадий Ашин писал, что «творчество основателей элитологии, приходится, главным образом, на первую четверть XX века». А в дальнейшем «элитология претерпевает сложную, временами весьма причудливую эволюцию и в настоящее время представляет собой весьма пестрый конгломерат различных направлений и течений, порой остро полемизирующих друг с другом» (Элитология, М., 2010, с. 109).
Всё так, всё сходится по времени. И это значит, что может быть не стоит расширять понятие «элиты» до бесконечности, оставив за ним значение, связывающее элиту с кризисным цивилизационным переходом.
Автор: Марк Найдроф
Источник: Koine
