И СНОВА О НЕРАВЕНСТВЕ

Рост напряженности в мире, социальные потрясения и протесты – заставляют в очередной раз обратиться к теме неравенства, как, возможно самом значимом факторе, лежащем в основании многих проблем.

Ричард Уилкинсон и Кейт Пикетт еще 10 лет назад (в книге The Spirit Level… «Уровень духа: почему более равные общества почти всегда чувствуют себя лучше») изучали социальные последствия неравенства и как социальные условия влияют на разные социальные факторы, к примеру – здоровье. Базируясь на огромном количестве статистических данных, они утверждают, что среди развитых стран, общества с большим уровнем равенства и с меньшим разрывом в доходах между богатыми и бедными – счастливее и здоровее, чем общества с большей разницей в распределении богатства даже если эти общества номинально богаче.

Хотя бедность сама по себе коррелируется с такими социальными проблемами, как преступность, ожирение, подростковая беременность, и т.д. Уилкинсон и Пикетт показали, что социальное благополучие не имеет никакого отношения к самому по себе доходу на душу населения.

Они утверждают, что неравенство одинаково негативно влияет на все слои общества. Психическое здоровье, уровень насилия и наркомании, даже продолжительность жизни зависят от психо-социального стресса, вызванного разрывом в уровне доходов и уровнем тревоги. Последствия неравенства не ограничивается бедными. Все больше исследований показывают, что неравенство повреждает социальную ткань общества в целом.

По данным ООН, со времени глобального финансового кризиса в 2008 году число миллиардеров увеличилось более чем вдвое. По данным финансовой группы «Кредит Свисс», на нижнюю половину жителей планеты в середине 2019 года приходилось менее 1% общего мирового богатства, в то время как самые богатые 10% владеют 82% мирового богатства, а одни только первые 1% владеют 45%.

Есть правда, и позитивная тенденция на уменьшение абсолютной бедности в мире. Сегодня, на долю нижних по доходу 90% населения приходится 18% мирового богатства, по сравнению с 11% в 2000 году. Но эта тенденция не перекрывается ростом диспропорции в распределении богатства.
В бедных странах экономический рост продолжает играть важнейшую роль в повышении уровня жизни. Повышение материального уровня жизни положительно влияет как на объективные показатели, вроде продолжительности жизни, так и на субъективные, вроде ощущения счастья. Но по мере того, как страна переходит в категорию богатых и развитых, влияние роста доходов падает. Как только вы достигли определенного уровня благосостояния, начинает расти уровень тревоги, и все меняется.

Например, продолжительность жизни. Для бедных стран мы видим резкий рост продолжительности жизни по мере повышения экономического уровня. Затем для стран со средним доходом увеличение продолжительности жизни замедляется. По мере роста стандартов жизни и того, как страны становятся богаче, связь между экономическим ростом и продолжительностью жизни ослабевает. И наконец для богатых стран она окончательно исчезает, возрастающая кривая становится горизонтальной. Это говорит о том, что для развитых стран наращивание богатства перестаёт давать вклад в продолжительность жизни.

Стоит еще раз вспомнить исследования французского экономиста Томаса Пикетти (“Капитал в XXI веке”). Пикетти доказывает, что современные политические и экономические дисбалансы являются прямым следствием существующей системы финансового капитализма. Дефект изначально встроен внутрь системы и заложен в принципах современной модели рыночной экономики.

Главный вывод Пикетти состоит в том, что в условиях политически неограниченного свободного рынка доход на капитал (рента) всегда превышает рост реальной экономики. Иными словами, пределом экономического роста в современной рыночной модели является не ограниченность ресурсов или производительных сил, а концентрация капитала.

К примеру, в начале ХХ века, концентрация богатства в Англии и Франции достигла предельного уровня. В руках 10% населения было сосредоточено 80-90% собственности, а 1% контролировал 50-60% общего богатства. Мне кажется, что это был один из основных факторов роста социальных и политических противоречий, которые привели к революциям и войнам ХХ века.
В 50-70-е годы доля общего богатства под контролем 10% населения снизилась почти до 60%, а доля 1% населения упала в два раза, до 30%. После Второй мировой войны имущественное неравенство в Европе беспрецедентно в известной истории снизилось, что привело к образованию обширного среднего класса.

После 1980 года неравенство в доходах росло быстро в Северной Америке, Китае, Индии и России и умеренно в Европе. На Ближнем Востоке, в Африке южнее Сахары и в Бразилии неравенство в доходах оставалось очень высоким.

Пикетти считает, что единственным мирным выходом из создавшегося положения в начале 21-го века – является введение глобального налога на богатство. Например, капитал, хранимый в налоговых гаванях, значительно вырос начиная с 1970-х годов и в настоящее время составляет более 10% от мирового ВВП по самым скромным оценкам. И без осознания опасности ситуации (на которую накладываются экологический кризис, глобальная связанность и, одновременно, хрупкость мира и т.д.), без готовности элит пойти на самоограничения, я думаю, глобальных потрясений не избежать.

Разница в уровне неравенства особенно заметна между Западной Европой и Соединенными Штатами: в этих регионах уровень неравенства был схожим в 1980 году, но резко различается сегодня. Если в 1980 году доля верхней центили (1% самых богатых) составляла около 10% в обоих случаях, то к 2016 году в Западной Европе она выросла всего до 12%, тогда как в Соединенных Штатах взлетела до 20%. В то же время, в Соединенных Штатах доля нижних 50% по уровню доходов сократилась с более чем 20% в 1980 году до 13% в 2016 году.

Недавние протесты в штатах также имеют отношение к неравенству (в дополнение ко всем иным факторам). В США белые семьи имеют значительно больше богатства, чем семьи афроамериканцев. Средний доход для домохозяйств афроамериканцев составляет чуть менее 60% от дохода домохозяйств «белых». Уровень бедности для афроамериканцев составлял 20,8% по сравнению с 8,1% для не-испаноязычных белых. Обе цифры имели тенденцию к снижению во время экономического возрождения последних лет.

В 2016 году в мире, представленном Китаем, ЕС и США, общая доля верхнего 1% по уровню имущества достигала 33%. При сценарии, сохраняющем текущие тенденции, доля верхнего 1% по уровню имущества достигнет 39% к 2050 году, в то время как верхний 0,1% будет владеть почти таким же объемом имущества (26%), что и весь средний класс (27%).

Когда богатство сильно сконцентрировано, общество просто не в состоянии осознать не только его размеры, но и само существование богатства. Оно его не “видит” и начинает искать другие инструменты решения проблемы общей бедности.

Пол Кругман комментируя работу Пикетти, соглашается с тем, что с начала финансового кризиса прибыли корпораций выросли, в то время как заработная плата работников не поднялась.
В последние десятилетия в мире происходит стремительное уничтожение среднего класса, как основы либеральной демократии западного типа. Более того, эпоха роста и стабильности осталась позади, и в настоящее время имеются все условия для возрождения кланового, патримониального капитализма с очень высоким уровнем неравенства, которое при современной системе будет только увеличиваться.

Большинство населения (особенно молодежь) как в США, так и в многих других развитых странах понимают, что они не будут богаче и успешнее чем их родители. И это радикальное отличие от предыдущей эпохи, когда люди ожидали улучшения своей жизни в будущем. Да, уровень доступа к каким-то благам растет (но связанно это прежде всего с изменением технологий, а не социальных отношений), но перспективы будущего – становится все мрачнее. Более того – это будущее несет для подавляющего большинства населения ощущение страха и не уверенности, а не ожидание процветания и улучшения жизни. И именно с этими ожиданиями – играют популисты на разных континентах.

И эта ситуация накладывается на глобальный кризис элит – которые не способны справиться с нарастающими вызовами и противоречиями, но при этом, не готовы поступиться своими привилегиями и преимуществами.

Поэтому специфика нынешнего момента еще и в том, что распадается традиционная социальность. Т.е. прежние социальные договоры – не действуют. А новых еще толком нет. Но есть обязательства – и они преимущественно односторонние. Т.е. системные выгодо-получатели, можно их условно называть элитами, но здесь происходит радикальный разрыв с элитами как они сложились во всяком случае в эпоху модерна, т.к. они в одностороннем порядке избавились от своих социальных обязательств, при этом перенеся издержки на некое социальное «общее».

К тому же, во многих странах выносятся «за скобки» реальные механизмы принятия решений (тут и кризис представительской демократии, и национальных государств и основания для популистской критики бюрократии Евросоюза и т. д). Системы социального управления становятся как бы все более виртуальными, но при этом распределенными. Но при этом, система требований и инструментов контроля остается прежней, при небывалом увеличении технических возможностей контроля.