Киев. 17 января 2017 года (Facebook, Дмитрий КОСТЕНКО). Дорогие друзья, единомышленники и бывшие единомышленники. Давайте зададимся вопросом: “Кто является самым знаменитым, а заодно и самым успешным в российской истории анархо-синдикалистом”?
Можно конечно устроить интернет-голосовалку, где перечислить всех от Якова Новомирского, Юстина Жука и Алексея Гастева до Андрея Исаева и Вадима Дамье.
Но фаворит, опережающий всех с громадным отрывом, определится сразу, едва мне стоит назвать его имя. Это Георгий Аполлонович Гапон.
Популярный Гапон – длинный пост, где много мелкотусовочной политоты и малоизвестных подробностей первой русской революции.
Конечно, начинал преп. о. Георгий не как идейный анархо-синдикалист, а как легальный тред-юнионист. Не революционер, вожак легального дозволенного полицией, но не желтого «зубатовского» профсоюза: Собрания фабрично-заводских рабочих. К властям лояльного, но не боявшегося вступить в конфликт за своих членов с хозяевами. Из-за одного такого конфликта – увольнения четверых рабочих на крупнейшем в Питере Путиловском заводе началась стачка. Филиалы Собрания на других заводах поддержали и выдвинули свои требования. Вскоре забастовкой были охвачены все предприятия столицы – в городе бастовало 150 тысяч человек. Как пелось в песне тех лет «Весь Петербург забастовался». Везде выдвигали свои требования, и в итоге родилась совместная петиция к царю. В ней ничего синдикалистского не было: охрана труда, страхование рабочих на случай увечья, 8-часовой рабочий день и до кучи – либеральные требования – созыва выборного законодательного органа. В советской мифологии 9 января представляется так: Гапон послал рабочих под пули, а сам где-то прятался. Нет, он был в первых рядах, рядом с ним убило его личного телохранителя молотобойца Филиппова и секретаря Собрания фабрично-заводских рабочих Ивана Васильева. В общем, Гапон буквально выбрался из-под завала трупов.
А потом было бегство за границу. В марте суд консистории лишил его духовного сана: с тех пор он уже не отец Георгий, а Георгий Аполлонович. И он подался в Мекку тогдашних политэмигрантов – Женеву. Современных иностранных языков отец Георгий не знал никаких, поэтому несколько дней ночевал на улице. Потом в русской столовой узнал адрес Плеханова. Меньшевики заперли его в доме, своего вождя, не давали встречаться с представителями других партий и заставляли читать зубодробительно скучные тома по политэкономии. Остальным объявили, что теперь рабочий вождь член их партии. Потом за ним приехал будущий палач, а на тот момент спаситель эсер Петр Рутенберг aka Мартын. Именно он 9 января вытащил батюшку пребывавшего в состоянии шока из-под завала трупов, Завел в подворотню и переодел его в свое пальто, чтобы прикрыть рясу. А потом спрятал и подготовил его уход за границу. Рутенберг перевез его на эсеровскую квартиру, книжек читать не давал, а выдал расстриге браунинг и велел тренироваться в саду, готовя себя к великим делам. С представителями других партий эсеры общаться не мешали. И Гапон довольно тесно сошелся Лениным, на тот момент тоже обитавшем в Женеве. В партию эсеров Гапон вступил, но пробыл ее членом недолго – две недели. В июле он отправляется вместе с большевиком Николаем Бурениным в Лондон, где знакомится с Петром Алексеевичем Кропоткиным. Уставший от напора партийных идеологов бывший батюшка, уроженец восточной Украины, оказался податливым для анархистской пропаганды. Под влиянием князя -анархиста он заявляет, что намерен создать вместо «Собрания» новую организацию «Русский рабочий союз». Программу для нее написал сам Кропоткин. Потом в качестве главы эта программа была включена в сборник программных документов русских анархистов «Хлеб и воля».
Контакт с патриархом отечественного анархизма был кратковременным, зато у Георгия Аполлоновича появился постоянный наставник в синдикалистских идеях – Владимир Александрович Поссе. Он эволюционировал от социал-демократии, к революционному синдикализму. Кроме того он был популяризатором потребкооперации и в отличиии от большинства тогдашних анархо-синдикалистов был противником вооруженного насилия. Поссе отрицал не только индивидуальный террор, но и вооруженное восстание, будучи убежден, что всех целей революции можно добиться одной лишь всеобщей стачкой. Свои взгляды, а также то, почему все прочие социалистические и анархические теории говно он изложил в своем главном труде «Теория и практика пролетарского социализма» – типичном образчике козления политических оппонентов. В отличие от прочих политических течений, за каждым из которых стояла толпа последователей, у Поссе приспешников не было , точнее был один – некто товарищ Михаил типографский наборщик из черты оседлости, фамилию, которого история не сохранила, писавший статьи под псевдонимом М. Белорусец, По воспоминаниям самого Поссе, выглядел он как стереотипный шлимазл: был неуклюж и обладал огромным шнобелем. У Поссе было неоспоримое преимущество перед другими – готовая идеология для рабочего движения и никакой собственной тусовки, которая хотела бы подчинить самого популярного в стране рабочего лидера и его последователя воле своего Центрального комитета. Идею о том, что освобождение рабочих . должно быть делом рук самих рабочих, а не каких-то интеллигентов бывший батюшка принял всей душой. С Поссе Гапон договорился проникнуть в Россию через Финляндию и начать строить рабочую организацию в новых революционных условиях. Для начала двое обретших друг друга единомышленников решили ехать в Стокгольм. Но творческому тандему, который мог подарить пролетарскую революцию России уже в 1905 году, суждено было распасться и причиной тому любовь теоретика синдикализма и его наиболее успешного практика к одной женщине.
Имя прибалтийское имя Мильда роковое для истории нашей страны. Убийство Кирова из ревности к Мильде Драуле дал старт “Большому террору”. Мильда Хомсе стала женщиной, рассорившей Георгия Гапона и Владимира Поссе. Когда Вадим Степанцов поет “Лола королева рок -н-ролла”, вроде бы строчка “дочь латышки и монгола” поэтическая гипербола – пример невозможного брачного союза. Возлюбленная Гапона и предмет страсти Владимира Поссе действительно была дочерью отстзейского немца и монголки. Вообще бульварная пресса времен Первой русской революции пыталась представить отца Георгия кутилой и сладострастником. Проигрывает деньги в казино в Монте-Карло, соблазнил воспитанницу приюта , где служил учителем закона божьего и волочился за юбками.
В казино на Лазурном берегу его – мировую знаменитость репортеры засекли только раз. При всем своем авантюризме сын полтавских кулаков, не то чтоб был прижимист, но деньгами направо и налево не швырялся. Гапон жил гражданским браком с бывшей воспитанницей приюта, где он прежде занимал должность учителя закона божьего, Александрой Уздалевой . Но о. Георгий был молодой вдовец, а жениться вторично священнику не положено. За женщинами он не волочился, хотя в период, когда до рабочего движения занимался благотворительностью ему приходилось вращаться в тогдашней великосветской тусовке. Явно на чернявого 30-летнего красавца в рясе дамы западали, но никаких сведений о скандальных романах до нас не дошло.
А вот с Мильдой вышло все серьезно. И раздражала Поссе и не только ревность к Гапону. Плотно наобщавшись с эсерами, Гапон решил устроить собственное террористическое предприятие. Он готовил Мильду к убийству тогдашнего премьера Сергея Витте , по крайней мере публично обсуждал этот проект , не смущаясь присутствия посторонних. А Владимиру Поссе неоправданное вооруженное насилие и так претило, а тут еще на верную смерть хотели послать женщину , которую он безответно любил. Хотя в общем-то он уже понял, что Гапон позер и фанфарон и скорее всего весь его терроризм – это пустое бахвальство.
Но была и третья причина, приведшая к разрыву – дело “Джона Графтона”. В обличительных материалах про современных леваков авторы- резонеры любят ставить им в пример революционеров начала прошлого века, дескать, то были борцы-титаны, а не грантососы и мелкие интриганы . При несомненном величии большевиков – организаторов стачек и эсеров – террористов, грант перехватить они при случае были не прочь, и могли склочничать и интриговать в борьбе за него ничуть не хуже нынешних левачков.
Роль фонда Розы Люксембург для тогдашней политэмиграции играло посольство воевавшей с Россией Японии в Стокгольме, а распоряжался грантами его военный атташе майор Акаси. Функцию же контактера с подпольем в Российской империи выполнял лидер финской Партии активного сопротивления Конни Циллиакус, известный путешественник, успевший побывать в Японии до начала Русско-русско японской войны. Собственно финном Циллиакус не был, он был представителем шведского меньшинства. Как-то так получилось, что в тот период в партиях активного и пассивного сопротивления состояли в основном финские шведы, а собственно финны, если принимали участие в революционной политике, то предпочитали социал-демократию.
Главным условием получения денег было объединение всех революционных и национальных партий России под руководством единого координирующего центра. Многие революционеры с такой позицией не соглашались, особенно поляки. Лидер ППС Юзеф Пилсудский решил напрямую выйти на Генеральный штаб в Токио. Для финансирования поездки боевка ППС провела головокружительное ограбление ссудно-сбрегательной кассы в Лиде (от погони уходили на моторных катерах). Потом было путешествие пароходом из Манчестера в Нью-Йорк, потом через всю Америку по трансконтинентальной железной дороге. В Сан-Франциско багаж и награбленные деньги погрузили не на тот пароход, и чтобы его догнать пришлось нанимать катер. И вот, пройдя все эти мытарства, приезжает Пилсудский в Токио, приходит в Генеральный штаб, а там в очереди на прием перед ним сидит его главный конкурент, лидер польской партии национал-демократов (эндеков) Роман Дмовский.
То есть, когда в 1917 году кадеты и правые социалисты вопили: Ленин приехал в пломбированном вагоне и берет деньги у немцев, как то быстро они позабыли, как сами дрались за японские фонды. Условием их выделения было объединение всех оппозиционных сил. Поэтому в 1904 году в Париже прошла совместная конференция либералов из “Союза освобождения” (будущих кадетов) и части социалистов. А в 1905 в апреле в Женеве Циллиакус по указанию Акаси собрал только настоящих радикалов, готовых взяться за оружие: социалистов и национал-сепаратистов. Председательствовать на конференции предложили Гапону как удобной компромиссной фигуре. Это было как раз время, когда он перебрался из квартиры Плеханова в дом Рутенберга . Поэтому организацию конференции взяли в свои руки эсеры и позвали с национальных окраин в основном клоны собственной партии – немарксистских социалистов – ППС-овцев, дашнаков, грузинских социалистов-федералистов, либо просто тех, с кем у них были налажены хорошие отношения вроде финских активистов. Приглашениями обошли такие влиятельные партии как Социал-демократия Королевства Польского и Литвы, грузинских и финских социал-демократов. Украинцев не позвали вообще никаких, хотя белорусы представлены были.
Из эсдеков , звали только тех, кого нельзя было не позвать. Меньшевики , например приглашение получили приглашение, но не пошли из-за общей вредности характера. Они видите-ли такие твердокаменные марксисты и догматики, что большую нужду с недомарксистами- народниками на одном поле справлять не сядут. И это несмотря на резолюцию Амстердамской конференции Второго интернационала, рекомендовавшую социалистам в каждой стране объединиться в одну партию. Выполняя ее во Франции, например, поссибилисты Жореса объединились с гедистами. Меньшевики же даже с большевиками , которые еще недавно были их однопартийцами объединяться не собирались.
Ленин на конференцию пошел, но больше, так, поприкалываться и еще больше отточить и без того превосходный навык гнобления политических оппонентов. Но с самого начала вышло так, что большевики и прочие национальные социал-демократии с конференции ушли, громко хлопнув дверью. Выяснилось, что на конференцию с тем же уровнем представительства, что значимая Латвийская социал-демократическая рабочая партия зарегистрирован фейковый Латвийский социал-демократический союз, состоящий из одного отдельно взятого латыша, приятеля кого-то из видных эсеров. И это притом, что молодая латвийская социал-демократия была партией достаточно авторитетной, она почти все водочные магазины в Курляндии ограбила. Дело в том, что определенный кодекс чести тогдашних социалистов запрещал совершать экспроприации частного бизнеса. Частников грабили только анархисты, а иногда даже не грабили, а посылали письмо с требованием денег – “мандат”. Именно такое значение имело это слово до 1917 года. И было даже отдельное течение практиков анархизма – анархисты -мандатчики. Эсеры-максималисты тоже позволяли себе больше чем остальные. Например, признавали, что можно вместе с крестьянами грабить помещичьи усадьбы. Остальные и народники, и марксисты разрешали экспроприировать средства на свою деятельность только у государства. Чистоплюи меньшевики вообще грабежи своим членам запрещали, хотя были непротив поучаствовать в вооруженном восстании.
Вот у начинающих латвийских социал-демократов силенок на ограбление госбанков было маловато, и они грабили лавки, где торговали “хлебным вином” – это же была госмонополия . А еще занимались «революционной гимнастикой» отнимали у городовых на улице револьверы и сабли -“селедки”. Благодаря этим упражнениям спустя пять лет латыши стали настолько опытными, что устроили в Лондоне в 1911 году “бойню на Сидней -стрит” такую, что молодому министру внутренних дел Уинстону Черчиллю не удалось справиться с ними силами одной полиции и пришлось вызывать на подмогу армейские подразделения.
В числе прочих с женевской объединительной конференции ушел Бунд, что дало повод представителю ППС, кстати, еврею, выступить на конференции со спичем в духе Паниковского: “Кто такие “евреи”? Я такой нации не знаю! Где у них территория? А потому и делиться в ними не надо!”
Формальными результатом конференции стали две мало чего значащие бумажные резолюции. Когда на конференции остались только эсеры и близкие им националы за закрытыми дверями и без протокола пошла речь о главном – дележе и распределении японских денег. Майор Акаси поторапливал Циллиакуса, на горизонте уже маячил Портсмутский мир, после которого неосвоенные средства на русскую революцию просто бы списали, а потом, по закону Паркинсона, никогда бы уже больше бы ему не выделили. И поэтому их следовало пустить в дело в пожарном порядке.
В кулуарах решено было закупить винтовки и револьверы, взрывчатку, и везти все это в Россию на пароходах. Один – ” Сириус” должен был из Турции привезти оружие в Кутаиси. Этот груз, кстати, благополучно доставили и передали грузинским социалистам-федералистам. Но в Кутаиси во все времена творился полный кавардак . С одной стороны это была грузинская Одесса, где все разворовывалось и тут же продавалось на базаре. С другой стороны кавказский наместник граф Воронцов-Дашков, известный либерал, назначил кутаисским губернатором немного-нимало реального члена РСДРП(б) агронома Старосельского. В сельской местности там бесчинствовали гурийские “красные сотни”, которые собирались, во-первых, внедрить в местное самоуправление, а, во-вторых, вырезать всех русских и армян. В такой ситуации пароход с оружием – песчинка в пустыни, капля в море и неважно продали ли ловкие бичо-федералисты те винтовки местным абрекам на рынке или честно раздали рабочим дружинам. Там сам губернатор рабочим дружинам казенные винтовки из арсенала бесплатно раздавал. И это оружие потом тоже оказалось на рынке. Но от центра это было далеко, и когда волнения были подавлены в городах и весях вдоль транссибирской магистрали, руки у карателей дошли и до этого глухого угла, на том история Кутаисской республики и закончилась.
Гораздо интереснее сложилась судьба другого парохода “Джон Графтон”, который должен был доставить груз винтовок в столицу. В начале 80-х еще до перестройки об этом даже телесериал сняли. “Графтон” должен был доставить 16 тысяч винтовок три тысячи револьверов и три тонны динамита для восстания питерского пролетариата. Потенциальными грузополучателями значились русские эсеры, финские активисты и рабочие-гапоновцы. Именно для того чтобы принять и распределить груз Гапон и отправился на родину северным путем через Стокгольм и Финляндию, чтоб эти винтовки принять и распределить, а Поссе ничего не сказал.
Но финны- активисты, долго кочевряжились : то мы будем делиться, то не будем. Сами гапоновские рабочие принимать оружие готовы не были. Требовался авторитет самого батюшки, чтобы разрулить все конфликты. Гапон с Поссе сели в Стокгольме на прогулочную яхту, чтобы плыть в полунезависимое Великое княжество Финляндское, до которого с одной стороны руки русской полиции не дотянутся, а с другой Питер вот он – рукой подать как от Мытищ до Москвы. А по прибытии Гапон поручил пацифисту-Поссе разруливать дела с приемкой оружия.
До самого мирного революционера в России, рассчитывавшего обойтись одними забастовками уже на яхте дошло, что Гапон, устроивший одну из самых кровавых боен в истории страны, втравил его в подготовку новой. Напряжения в отношениях добавило и то, что во время скитания по финским шхерам ложка, на которой плыли Поссе с Гапоном, затонула. Гапона это приключение только позабавило, кому суждено быть повешенным, тот не утонет, а вот Поссе пережил сильнейший стресс. Плавать синдикалистский теоретик не умел.
Гапон и Поссе наговорили друг другу массу обидного и разбежались врагами. Делить тоже было особо нечего, часть с «Джона Графтона» удалось снять примерно треть груза, после чего судно село на мель, терпящими бедствие заинтересовались местный власти и экипаж предпочел взорвать судно и на шлюпках уйти за кордон. Содержимым схронов активисты с питерским пролетариатом делиться не стали , сказав: «Нам и самим мало». И растащили винтовки по хуторам, как вещь в хозяйстве крайне необходимую . Так и пролежали они без дела до самого начала Гражданской войны в Финляндии в начале 1918 года.
А Гапон взялся из Финляндии возрождать свою рабочую организацию . Тем более его слава успела уже поблекнуть, а в столице на первый план вышли совсем другие рабочие лидеры и рабочие организации. Первым Советом созданным в России официальной советской историографией считался совет рабочих депутатов созданный 12 мая 1905 года в Иваново-Вознесенске. Это не так. Просто большевики не хотели отдавать пальму первенства в создании того, что подарило название их власти идеологически сомнительным фигурам. Первый Совет под названием Совет рабочих делегатов был создан на рубеже зимы и весны 1905 года в Санкт-Петербурге. Возглавляли его будущий теоретик федерации «Набат» и махновщины анархо-синдикалист Всеволод Волин (Эйхенбаум) и рабочий-гапоновец Петр Хрусталев. Занимался этот Совет в основном сбором помощи жертвам 9 января. А потом полиция взяла за жабры рабочего Хрусталева, арестовав его ненадолго, и тогда выяснилось, что под его личиной скрывается дипломированный юрист, помощник присяжного поверенного Георгий Носарь. Что, кроме неблагозвучности фамилии, заставило его выдавать себя за рабочего Хрусталева – загадка.
В начале ХХ века умственные рабочие ценили мнение заботящихся о них интеллигентов и для того, чтобы завоевать у них авторитет опрощаться вовсе не требовалось. Рабочие сперва предложили возглавить совет Волину. Но тот отказался, потому что и не рабочий, и еврей. А вот рабочий Хрусталев вышел всем и сословным положением, и вероисповеданием. Но успехи того первого Совета были скромными. Зато когда в середине октября вспыхнула Всеобщая политическая стачка. Для ее координации был сформирован уже Петербургский Совет рабочих депутатов с постоянно действующим исполкомом и газетой «Известия». Де-факто руководили им внефракционные социал-демократы Александр Парвус и Лев Троцкий, а в качестве зицпредседателя пригласили того же Хрусталева-Носаря с подходящим пятым пунктом и легендой о рабочей профессии. После 1917 года он станет городским головой в маленьком украинском городе Переяславе, в 1919 он будет расстрелян большевиками. Шульгин писал, что из-за зависти Троцкого.
А в конце 1905 года его славе модного рабочего лидера, завидовал рабочий лидер, вышедший в тираж – Георгий Гапон. Отставной батюшка провел встречу со своей бывшей паствой. Собрал приехавших к нему бывших членов «Собрания» на своей квартире в Финляндии. И перед бывшими соратниками он позволил себе расслабиться и высказался в сердцах о наболевшем: «Товарищи я разочаровался в революционных партиях в них одни ж..ды , и заняты они интригами да дележкой денег. Даже глава Боевой организации – ж…д да еще какой жирный». И тут его взгляд падает на затесавшегося среди гапоновцев единственного последователя Поссе «товарища Михаила» карикатурного местечкового шлимазла, который слушал эти откровения, разинув рот. «Ну вы же понимаете, съехал темы Гапон, что я это не обо всех евреях среди них есть и замечательные люди – вот товарищ Михаил, например. Кстати говоря, деньги на личные нужды в те дни Гапон имел от гонораров за издание брошюры с моральным осуждением еврейских погромов, выплаченных ему спонсорами-евреями.
Эта сцена, словно скопированная из «Града обреченного» Стругацки,х ценна не своей комичностью, а информацией, которую она несет. Гапон, гостивший в Париже в доме Азефа, прекрасно знал, что тот является главой эсеровской Боевой организации. Он знал об этом задолго до то откровений Бурцева отставному главе Департамента полиции Лопухину. Знал это в то время, когда в департаменте считали, что Азеф – их агент Раскин -Виноградов, член БО, но мелкая сошка, знающий лишь крупицы информации о боевой работе, а вовсе не организатор покушений на министра внутренних дел Плеве и московского генерал-губернатора Великого князя Сергея Александровича. Если бы Гапон действительно стал штатным агентом полиции и сообщил бы ей правду об истиной роли Азефа, и его бы озолотили.
А на той встрече он развернул перспективы новой Рабочей организации Русского рабочего союза построенного на основе программы Кропоткина, Впрочем харизматичный проповедник понял Петра Алексеевича несколько по-своему, не так как его понимают его твердые последователи. Скорее это напоминало построения теоретиков автономизма появившиеся на рубеже 70-х – 80-х годов ХХ века Андре Горца и Антонио Негри. Гапон вел речь о создании автономных зон с новой экономикой на основе профсоюзов и связанной с ними торговой потребкооперации. Стартовый капитал для построения альтернативного общества Георгий Аполлонович собирался, отправив своих активистов скупать по деревням шерсть, которую потом намерен был втридорога перепродавать в Англии. На вырученные деньги в городах должны были открываться пекарни, и мастерские, принадлежащие союзу рабочих. Таким образом, коллективный синдикалистский сектор экономики постепенно потеснил бы частный капитал. На случай если власти спохватятся и решат пресечь деятельность синдикалисткой экономики , рабочие должны были сделать в городах и деревнях схроны с оружием, чтобы в случае необходимости дать отпор репрессивному аппарату государства. Рассорившись лично с Поссе, Гапон сохранил верность усвоенным от него принципам синдикализма.
Между тем в России был обнародован манифест 17 октября, легализовавший деятельность рабочих союзов и даровавший неприкосновенность личности. И амнистию политическим. В январе 1905 года у «Собрания фабрично заводских рабочих» имелись немалые активы – счета, помещения частично собственные, частично арендованные на условиях длительной аренды с внесением залога. Гапон, воспользовавшись дарованной свободой, прибывает в Санкт-Петербург и возобновляет деятельность своей организации. Ему самому и через посредство рабочих и лично приходиться общаться с правительственными чиновниками, полицейскими чинами, лично премьером Витте, на которого еще летом собирался подготовить покушение, чтобы вернуть средства или получить компенсацию.
В этих хлопотах Георгию Аполлоновичу на свою беду довелось выйти на бывшего главу заграничной агентуры Департамента полиции, а на тот момент заместителя главы этого ведомства Петра Рачковского. Это был непревзойденный мастер провокации и вербовки, а по совместительству автор одного из величайших бестселлеров всех времен и народов «Протоколов сионских мудрецов». Книги, чьи тиражи сопоставимы с тиражами Библии, Корана, «Капитала», «Майн Кампфа» и «Атланта, расправившего плечи».
Как литератор, литератору Петр Иванович пообещал отставному батюшке, что все его уладит проблемы с легализацией своей деятельности и денежной компенсацией, а Гапон за это должен помочь бороться со злодеями, умышлявшими против государства. И тут полтавский хитрован Гапон, словно кузнец Вакула решил, что он может перехитрить самого полицейского Сатану, отца лжи. Среди эсеров у него был верный приятель Рутенберг-Мартын, человек вытащивший его из-под пуль 9 января. Гапон пошел к нему с предложением: «Давай мы инсценируем подготовку покушения на министра внутренних дел Дурново. Я сообщаю об этом полиции , а вы вовремя скрываетесь, оставив массу улик. Я в шоколаде, доказываю свою лояльность, получаю назад имущество «Собрания», начинаю деятельность «Русского рабочего союза» и вы в накладе не останетесь».
Рутенберг рассказал обо всем этом Азефу, а и тот был в шоке. Кто-то помимо него осмеливается вести двойную игру и обводить полицию вокруг пальца. Азеф в свою очередь начал давить на то, что со связавшимся с полицией Гапоном следует покончить, причем прямого приказа об убийстве не отдавал. А с другой стороны его психику расшатывал Гапон. Рачковский его подначивал: «Ваша ценность как агента равна нулю, вот если бы завербовали кого-то из бывших эсеров –террористов. Все ваши проблемы решились бы чудесным образом». Гапон начал подначивать Рутенберга на встречу с Рачковским: «Скажем, что ты готов завербоваться ты в результате получишь выход на Дурново и Витте, сможешь на них покуситься, заодно потребуешь с Рачковского пять тысяч рублей единовременно, только за согласие сотрудничать». С другой стороны Азеф наконец велел Рутенбергу пойти на встречу и на ней совершить двойное убийство Гапона и Ррачковского. Осторожный Рачковский на эту встречу не пришел и Рутенберг, решил, не дожидаясь санкции партии, готовить убийство одного Гапона. К тому же Гапон в последние дни жизни много пил, а когда напьется он себя не контролировал и часто делал глупости, то закажет оркестру в парижском ресторане играть «Реве та стогне Дніпр широкий», то в кругу революционеров по пьяной лавочке заявит, что династия Гапонов была бы ничуть не хуже чем династия Голштейн-Готтропов, которых все именуют Романовыми. Теперь же, выпивая с Рутенбергом, порой сбивался с террористических фантазий на импровизации на тему о выгоде работы на полицию.
Все это общеизвестно и десятки раз пересказано в мемуарах.
А вот о чем не упоминается или упоминается вскользь – это то, что за два дня до петли ожидавшей его в шкафу дачи в Озерках Георгий Аполлонович обнародовал «Программу русского синдикализма», на основании которой должен был действовать создаваемый Русский рабочий союз. И там было все, альтернативное содружество рабочих – «государство в государстве», профсоюзы, управляющие производством, либертарная педагогика – свободные школы.
В день своей смерти, за час до того как оказаться в петле он все еще разворачивал перед своим убийцей перспективы деятельности рабочего союза который уже открыл собственную кузницу, а вскоре должны были открыться коллективная булочная и слесарная мастерская, управляемые рабочими.
К чему этот длинный пост. Обычно нам преподносят как истину, что революцию делают герои. Но иногда герои оказываются неэффективными, а во главе масс встают честолюбцы, прохиндеи или то и другое вместе. При этом несмотря на свое честолюбие и прохиндейство, они могут быть вполне преданы идеалам, и лучше умеют завоевать популярность широких масс чем благородные герои все в белом.
Вот и получается, что самым успешным практиком синдикализма, человеком, добившимся самого серьезного успеха в юнион органайзинге, был Георгий Аполлонович. И все люди, исповедующие синдикалистские убеждения должны с гордостью носить имя продолжателей дела «попа Гапона».
А судьба Владимира Поссе сложилась на удивление благополучно для жесткого века-волкодава. В 1934 году, в год убийства Кирова, он из пенсионера республиканского значения, превратился в пенсионера союзного значения. В расстрельном 1937 году получил в Ленинграде отдельную квартиру в Доме специалистов на Лесном проспекте, наверняка доставшуюся ему от кого-то из жертв Большого террора. И скончался в 1940 году, благополучно не дожив до войны и ужасов блокады.
