Киев. 22 июля 2016 года (Sputnik.Azərbaycan). В целом, Brexit имеет символическое значение своеобразного “геостратегического симптома” общих проблем европейской интеграции, считает украинский политолог Алексей ПОЛТОРАКОВ.
Великобритания не активирует в этом году статью 50 Лиссабонского договора, официально запускающую выход страны из Евросоюза и определяющую правила этого выхода. Фактически, это означает, что Лондон не намерен начинать выход из ЕС в этом году. О том, как дальше будут складываться отношения Великобритании с Евросоюзом, Sputnik побеседовал с украинским политологом, кандидатом политических наук, советником Национального института стратегических исследований Алексеем Полтораковым.
– Почему Британия передумала?
— Если изначально Brexit задумывался как процесс “уйти, чтобы остаться”, то сейчас он развивается скорее, как “уйти, чтобы вернуться”.
Не то, чтобы Британия вдруг “передумала”, скорее она скорректировала свои позиции и подходы под влиянием внутренних и внешних обстоятельств. Ведь “общественное мнение торжествует там, где дремлет мысль”, — вспомним Оскара Уайльда.
Внутренние обстоятельства – это крайне невысокий перевес британских “европессимистов” над “еврооптимистами” (буквально несколько процентов, то есть практически на грани “статистической погрешности”). Иными словами, большинство не подавляющее и даже не “квалифицированное”, а более чем условное.
Внутренним партийно-политическим фактором было стремление премьер-министра Дэвида Кэмерона получить крайне значимую для себя победу сторонников членства Великобритании в ЕС. Однако, это намерение наложилось на неоднозначные социально-психологические настроения и специфику национального характера современного британского общества, особенно на провинциальном уровне.
В этом контексте следует вспомнить прежде всего то, что в 1975 году в Великобритании уже проходил сопоставимый референдум – о получении членства в Европейском сообществе; на нем “за” ЕС проголосовало 67%.
В частности, агитаторы за выход из Евросоюза с самого начала жестко критиковали британский и европейский истеблишмент с его тягой к глобализации и бюджетным сокращениям; особый резонанс эта пропаганда получила в более бедных регионах Великобритании.
Коррупционные скандалы, больно ударившие по самому Кэмерону и его политической карьере, стали дополнительным усугубляющим фактором недоверия как к самому премьер-министру, так и к европейскому истеблишменту вообще.
Внешним фактором влияния на социальные настроения стала череда серьезных кризисов внутреннего характера, с которыми сталкивался в последнее десятилетие Евросоюз как таковой и Великобритания как его значимый участник. Это прежде всего масштабный геофинансовый кризис, от которого Евросоюз до сих пор не оправился, а также проблема внешней миграции, вынудившая Лондон взять на себя социально-экономическую нагрузку в рамках общей политики ЕС (квоты на мигрантов и тому подобное).
В таких непростых и неоднозначных условиях альтернативный вариант Brexit предлагал населению внешне более чем простой и однозначный план политического избавления от значимых экономико-социальных проблем, вполне отвечавший национальной социально-исторической и культурно-идеологической парадигме.
Кроме того, наиболее проблемные внутренне сегменты Объединенного Королевства – Шотландия и Ирландия – в большинстве своем проголосовали скорее за то, чтобы остаться. Иными словами, неосторожная практическая реализация Brexit может катализировать сложные процессы внутреннего раскола государства.
К слову, формально результаты референдума формально ни к чему особо не обязывают правительство, а тем более новоприбывшее. Иными словами, Кэмерон, как противник выхода из ЕС, в принципе мог бы так или иначе проигнорировать волеизъявление, устроив “взамен”, скажем, голосование в парламенте, где острожное большинство, пожалуй, предпочло бы остаться. Этот вариант остается – по крайней мере теоретически – открытым и для Терезы Мэй.
Примечательно, что организаторы Brexit практически на следующий день после оглашения его результатов заявили, что отнюдь не настаивают на скорейшей практической имплементации социальных решений события.
Действительно, согласно предварительному сценарию отделения от ЕС (Статья 50 Лиссабонского договора 2007 года), для Великобритании предусматриваются два года на переговоры об условиях выхода. Однако, это практически первый случай выхода из Евросоюза.
Можно вспомнить лишь весьма специфический прецедент Гренландии (автономная территория Дании, чье население составляет около 50 тысяч чел., а около половины доходной части бюджета – ежегодная финансовая дотация от Дании) – ее отделение в 1982 году от Европейского Экономического Сообщества (ЕЭС), которое, подчеркнем, тогда еще формально-нормативно не было Евросоюзом.
Это подразумевает, что реальную процедуру “развода Лондона и Брюсселя” только еще предстоит испытать в действии. Нет сомнений, что серьезно разрывать отношения с Брюсселем Лондон не будет, – а тем более в ускоренном темпе; своеобразный “бракоразводный процесс” в целом займет долгие годы, если не десятилетия.
– Есть ли во всем этом влияние нового премьер-министра?
— В замедлении реализации Brexit доминирует влияние не столько новоназначенного премьера Мэй, лишь начинающей активно действовать в действительно “большой политике”, сколько общие более чем сложные факторы и контексты. Ведь “выход из Евросоюза”, тем более такого масштабного и значимого субъекта как Великобритания, это действительно беспрецедентное событие, принципиально новое для ЕС.
“Государственные отношения” Мэй с той же канцлером Германии Ангелой Меркель и прочими лидерами Евросоюза только начинают складываться. И Мэй не может не учитывать факторы значимости и опыта своих европейских контрпартнеров, для которых результаты Brexit – это крайне сложная проблема, в том числе политико-психологического плана.
– Выйдет ли в конечном итоге страна из ЕС?
— Думаю, однозначного ответа на этот вопрос не знает никто – потому что его пока что даже не существует. На сегодняшний день можно утверждать лишь то, что, несмотря на результаты референдума и формальное начало процессов его политической реализации, он может быть постепенно замедлен, трансформирован или вообще остановлен. Также отнюдь не исключена возможность проведения еще одного референдума, результаты которого могут быть иными.
Налицо лишь процесс значимого отдаления Великобритании от Евросоюза, но отнюдь не Лондона от Брюсселя. И это отдаление может приобрести разные формы и виды, которые способны даже привести к обратным результатам.
При оценочном анализе британского референдума на среднесрочную стратегическую перспективу следует прежде всего исходить из того, что Великобритания изначально имела в Евросоюзе (еще со времен ЕОУС и ЕвроАтома), членом которого стала лишь во второй половине 1970-х годов (то есть примерно через четверть века после начала европейской интеграции!) особые статус и положение, дистанцирующие ее от ядра Объединения. В практическом преломлении это воплотилось в том, что Великобритания не вошла ни в зону евро, ни в Шенгенскую.
В силу этого присутствие Великобритании в Евросоюзе носит скорее политический и социальный, чем экономический и финансовый характер. (В первое правление кабинета Кэмерона-Клегга ключевое противостояние как раз касалось необходимости ограничить взносы в бюджет Европейского союза. В частности, Великобритания практически не платила взносов ЕС в помощь Ирландии и Греции, поскольку сама в то время лишь начинала оправляться от геоэкономического кризиса.)
Референдум Brexit существенно осложнил и ослабил позиции Великобритании как значимого регионального (европейского) игрока. Однако, он практически не повлиял на ее роль, значимость и статус в глобальном контексте (как постоянного члена СБ ООН и т.п.).
Кроме того, “контр-европейский” Brexit косвенно расширяет Великобритании “пространство для маневра” в плане развития отношений с США, избавляя оное от дополнительных ограничений, накладываемых рамками и форматами ЕС.
Для поддержания своего традиционно высокого международно-политического реноме Лондону придется действовать активнее, постоянно напоминая о себе и демонстрируя обоснованность претензий на относительно новую роль в системе международных отношений.
В целом, Brexit имеет прежде всего символическое значение своеобразного “геостратегического симптома” общих проблем европейской интеграции как таковой.
Необходимая имплементация его результатов отнюдь не является “проигрышным вариантом” ни для самой Великобритании, ни для Евросоюза – особенно если они достаточно оперативно подберут и адаптируют обновленные правила взаимоотношений и взвешенной политики в своих внутренних (двусторонних) и внешних (трансъевропейских) измерениях.
