Художественное высказывание обретает смысл в полной мере в моменте публичности, когда перестает быть личным, приватным делом творческого человека. Это обретение смысла имеет четкий маркер — резонанс. Без него самый шедевральный шедевр зависает в неопределенности статуса: то ли он состоялся, то ли нет. Вопросы снимаются с первым зрителем, читателем, слушателем, открывшимся к восприятию произведения.
Взволнованно внимающая среда — это уже не просто среда, но аудитория. Заполучить таковую мечтает каждый автор. Не потому ли автор рад и критике? По большому счету критика произведения всегда звучат вдогонку — когда оно уже состоялось, и изменить его невозможно.
Содержательные отзывы могут, конечно, услужить автору в процессе созидания следующего шедевра. Но чем особенно дорога критика автору – так тем, что качество критического анализа произведения переходит в количество публики, готовой это произведение почтить своим вниманием. Впрочем, тут и качественный анализ не обязателен — если критик владеет риторикой, чувством юмора или навыком скандализации.
Функционализация критики естественна, и особенно в условиях рыночных. Больший охват аудитории означает лучшую капитализацию творца (хоть тут уместнее было бы говорить в пелевинских категориях — о криейторе, к которому пакетом прилагаются ипостаси ивентмейкера и трендсеттера). А дальше уже аудитория вербует сама себя, по закону снежного кома. И в этой рыночной логике не так важно, что там думает аудитория, главное — что она есть, и прибывает! Да и что, кроме подкормки Эго, могут дать автору отзывы простых, next door, зрителей?
Выскажу догадку, что «народная критика» нужна не так автору, как обществу, в котором происходит рецепция произведения. Даже если автору все равно, что говорят о его творчестве в народе — такое проговаривание идет на пользу, собственно, народу. Который в процессе проговаривания значимых вопросов совместной жизни и перспектив обретает уже черты гражданского общества.
По идее, именно современное искусство призвано намечать такую повестку обсуждения. Причем тематика произведений может быть как абстрактной, так и предельно конкретной. Кстати, конкретизации художники contemporary art не чуждаются, зачастую предъявляя аудитории проблемы современности с максимально возможным (и невозможным тоже) натурализмом и радикализмом. На такие выставки валом валит заинтересованная публика, смотрят «во все глаза»… Но содержательное обсуждение увиденного — скорее исключение, чем правило.
При выраженном тренде современного искусства на демократизацию, оно, как ни парадоксально, редко становится предметом общественных дискуссий, во всяком случае, в Украине. Споры об искусстве ведутся у нас почти исключительно в профессиональной среде — критиков, художников, арт-менеджеров. Для адекватных суждений здесь нужна хоть самая приблизительная, но все же принятая в этом кругу система понятий; ведь критерии оценки современного искусства не являются самоочевидными. Поэтому непосвященному остается беседовать об искусстве самому с собой.
Мы долго жили в «закрытом обществе» СССР, где вмешательство государства в дела искусства было нормой жизни. С одной стороны, художник подлежал функционализации. С другой стороны, стимулировалось внимание аудитории, чтобы транслированные «правильным» искусством нормы были как следует усвоены. Но вот искусство больше не службе у государства, и художник волен сам задавать повестку дня. Теперь дело за аудиторией, способной понимать идеи художника и включаться в продуктивный диалог по этому поводу.
Такой диалог способен оздоровить общественную атмосферу, в том числе выполняя функции громоотвода. Воспаряя над бытовыми неурядицами, общество в такой коммуникации солидарно причащается к прекрасному и возвышенному (притом споря о наполнении этих понятий). А там — уже один шаг и до заключения Общественного договора и, может быть, даже Вечного мира.
Ведь обсуждая искусство, граждане включаются в столь необходимую коммуникацию без угрозы затронуть непосредственные жизненные интересы своих же сограждан, но при этом согласовывая ключевые вопросы совместной экзистенции.
Автор, давая поживу такой коммуникации в виде собственного произведения, тем самым и реализует свою социально-политическую миссию. Миссию, собственно, художника, провозвестника нового, творца — а не пелевинского криейтора.
Свои толкования социальной миссии художника озвучило немало светлых умов. Концепт аффирмативной культуры Герберт Маркузе, левая критика «культурной логики позднего капитализма» Фредерика Джеймисона, идеи Теодора Адорно и Макса Хоркхаймера очертили связь политического активизма и эстетических утопий.
О трансформационном характере искусства и его способности «творить альтернативные конфигурации людских отношений» писал Криштоф Зярек [1], а Шанталь Муфф со свойственным ей радикализмом утверждала миссию искусства в «обретении голоса теми, кто его лишен» [2].
Осмысление миссии современного искусства особенно тяготеет к левым идеям, вне которых уже, кажется, и не артикулируется. Свою дань этой тенденции отдал и украинский критик Константин Дорошенко. Однако, будучи историком, он не склонен ограничивать свое мышление об искусстве рамками доминирующего тренда. В книге «Конец эпохи позднего железа» он предлагает и парадоксальные визии. Например, представление о том, что «Художник — нервная система человечества, улавливающая сигнал боли или наслаждения первой в организме» [3].
Можно спорить относительно принудительности такого сигнала. Если уж соотносить художника с нервной системой, то обидно видеть в художнике низшее рефлекторное начало. Другое дело — высшая нервная деятельность, связанная с осознанием и образностью.
Ключевая ее функция – выделение фигур из фона: ведь кто-то должен увидеть эти фигуры первым, чтоб назвать увиденное и показать его остальным. Восприняв эти различения, аудитория имеет больше шансов организовать общественный диалог относительно распознанных таким образом фигур (гештальтов). И тем самым деятельно причаститься к творению художника, взращивая посеянные им зерна понимания.
Так что догадка Дорошенко не противоречит гипотезе о миссии искусства в организации публичной коммуникации. Более того — сама его книга работает именно на эту гипотезу. Не так даже содержательно, как, можно сказать, перформативно — самим стилем изложения, способом аргументации, раскованностью рефлексии об искусстве. Они заражает желанием говорить о нем, обсуждать его.
Может быть, благодаря таким подвижкам современное искусство станет наконец предметом разговоров не только критиков, но и тех, кто просто интересуется вопросами гуманитарного характера. Ведь обсуждать на художественном, эстетическом материале гуманитарные вызовы современной Украины — не только продуктивно, но и более-менее безопасно. А то сам по себе материал уж больно горючий. А жить вместе как-то надо учиться.
Примечания:
- Ziarek Kr. The force of art. Cultural memory in the present. Stanford: University Press, 2004.
- Mouffe Ch. Agonistics. Thinking the world politically. London: Verso, 2013.
- Дорошенко К. Конец эпохи позднего железа. Киев: Лаурус, 2020.
Источник: Koine
Фотография: проект Крацины Дамиан “Гвозди” (1995; источник).
