Роберт Бреннер, журнал “Прогнозис”
Нынешний кризис вполне может оказаться самым разорительным со времен Ввеликой депрессии. Он обнажает глубокие нерешенные проблемы в реальной экономике, которые на протяжении десятилетий удавалось скрывать благодаря долгам, и менее продолжительный финансовый кризис масштабов, невиданных со времен Второй мировой войны. Из-?за слабости базового процесса накопления капитала и краха банковской системы этот спад оказывается таким неподатливым для властей, а его катастрофический потенциал таким серьезным. Волна взысканий по закладным и брошенных домов — нередко разграбленных подчистую, включая выдранную «с мясом» медную электропроводку, — захлестнула Детройт и другие города Среднего Запада.
Человеческая катастрофа, которую это означает для сотен тысяч семей и их соседей, может оказаться лишь первой ласточкой настоящего капиталистического кризиса. Стремительный рост финансовых рынков в 1980?х, 1990?х и 2000?х с их эпохальным перераспределением доходов и богатства в пользу наиболее обеспеченного процента населения отвлек наше внимание от долгосрочного ослабления передовых капиталистических экономик.
Экономические показатели Соединенных Штатов, Западной Европы и Японии практически по всем стандартным параметрам — росту производства, инвестиций, занятости и заработной платы — снижались, десятилетие за десятилетием, цикл за циклом, с 1973 года. Годы, прошедшие после начала текущего кризиса в 2001 году, были худшими из всех. Рост ВВП в Соединенных Штатах был самым медленным за любой сопоставимый период времени с конца 1940?х годов, а рост числа новых предприятий, оборудования и количества рабочих мест был на одну и две трети ниже послевоенных средних показателей. Реальная почасовая заработная плата на производстве для рядовых работников, составляющих 80 % всей рабочей силы, оставалась почти неизменной с конца 1970?х.
В Западной Европе и Японии ситуация с экономическим ростом была ненамного лучше. Замедление экономического роста в развитом капиталистическом мире связано с серьезным снижением доходности, вызванным прежде всего хронической тенденцией к созданию избыточных производственных мощностей, восходящей в своих истоках к концу 1960?х — началу 1970?-х годов. К 2000 году в Соединенных Штатах, Японии и Германии норма прибыли в частном секторе все же немного выросла, хотя уровня 1970?х годов достигнуть так и не удалось.
В условиях падения доходности предприятия имели меньшую прибыль для приобретения оборудования и меньше стимулов для роста. Снижение доходности с 1970?х привело к постепенному падению инвестиций в процентах от ВВП во всех передовых капиталистических экономиках, а также снижению роста объемов производства, средств производства и занятости.
Продолжительное замедление темпов накопления капитала, а также отказ корпораций повышать заработную плату, позволявший поднять норму прибыли, наряду с мерами государства по сокращению социальных расходов (с тем, чтобы увеличить капиталистическую прибыль) привели к замедлению темпов роста инвестиций, потребительского и государственного спроса и, следовательно, роста спроса в целом. Слабость совокупного спроса, которая была следствием сокращения доходности, долгое время служила главным препятствием для роста в развитых капиталистических экономиках.
Для преодоления устойчивой слабости совокупного спроса правительствам западных стран во главе с Соединенными Штатами пришлось пойти на значительное увеличение долга, используя для этого все более разнообразные и изощренные каналы. Поначалу — в 1970 – 1980?х годах — для поддержания роста государства создавали огромный государственный дефицит. Но поддерживая относительную стабильность экономики, этот дефицит в то же самое время делал ее все более застойной: правительства получали все меньшую отдачу, все меньший рост ВВП в обмен на все большие кредиты.
От урезания бюджета к экономике пузырей
Поэтому в начале 1990?-х годов в Соединенных Штатах и Европе государственные власти совершили правый поворот и руководствуясь неолиберальными идеями (приватизация и урезание социальных программ), попытались преодолеть стагнацию, создав сбалансированные бюджеты. И хотя данный факт не выглядит таким уж страшным в большинстве исторических описаний этой эпохи, на самом деле подобный сдвиг имел весьма неприятные последствия в долгосрочной перспективе. Поскольку доходность еще не восстановилась, сокращение дефицита, вызванное попытками достичь сбалансированного бюджета, крайне отрицательно сказалось на совокупном спросе, вследствие чего в первой половине 1990?-х годов и Европа, и Япония пережили серьезнейшие рецессии, а американская экономика испытала подъем, но без создания рабочих мест. С середины 1990?х годов Соединенные Штаты стали применять все более сильные и рискованные средства для борьбы с этими застойными тенденциями.
В частности, они заменили государственный дефицит традиционного кейнсианства частным дефицитом и инфляцией активов, то есть, по сути, кейнсианством в ценах на активы или просто экономикой пузырей.
При стремительном росте фондовой биржи 1990?х годов корпорации и состоятельные домохозяйства видели, что их богатство на бумаге существенно выросло. Поэтому они смогли брать огромные кредиты и благодаря этому поддерживать рост инвестиций и потребления. Бум так называемой «новой экономики» был прямым выражением биржевого пузыря 1995 – 2000 годов. Но поскольку курс акций рос несмотря на падение нормы прибыли, а новые инвестиции вели к созданию еще больших объемов избыточных производственных мощностей, вскоре последовал биржевой крах и спад 2000 – 2001 годов, когда доходность в нефинансовом секторе упала до самого низкого уровня с 1980 года.
Нисколько этим не напуганные, Гринспен и ФРС при поддержке других крупных центральных банков начали бороться с новым циклическим спадом, снова раздувая цены на активы, что, собственно, и привело нас туда, где мы сегодня находимся. Снизив за три года реальную краткосрочную процентную ставку почти до нуля, они способствовали исторически беспрецедентному росту заимствований домохозяйств, который одновременно подстегивал и сам подпитывался растущими ценами на жилье и увеличением благосостояния домохозяйств.
По данным The Economist, мировой пузырь в сфере недвижимости 2000 – 2005 годов оказался крупнейшим пузырем в истории и превзошел даже пузырь 1929 года. Благодаря ему стал возможен устойчивый рост потребительских расходов и инвестиций в жилье, которые были движущей силой роста. Личное потребление и строительство жилья составляли 90 – 100 % роста американского ВВП в течение первых пяти лет нынешнего экономического цикла. В тот же период времени один только жилищный сектор отвечал за 50 % прироста ВВП — 2,3 % против 1,6 % без учета жилищного сектора.
Из-за этого рекордного дефицита домохозяйств в сочетании с бюджетным дефицитом рейгановских масштабов, созданным при Буше-?младшем, не видно было, насколько незначительным на самом деле было восстановление экономики. Рост потребительского спроса и распространение сверхдешевых кредитов не только привели к оживлению американской экономики,
но и вызывали новую волну импорта и увеличения дефицита текущего баланса до рекордного уровня — и этот дефицит позволял поддерживать то, что казалось впечатляющим глобальным экономическим ростом.
Грубое наступление корпораций
Вклад потребителей в этот рост, бесспорно, был весьма значительным, чего нельзя сказать о частном бизнесе, несмотря на сильнейшие экономические стимулы.
Гринспен и ФРС раздули жилищный пузырь, чтобы дать корпорациям время избавиться от избыточного капитала и возобновить инвестиции. Но вместо того чтобы заняться восстановлением своей нормы прибыли, корпорации начали грубое наступление на работников. Они повышали рост производительности не столько за счет инвестиций в передовые предприятия и оборудование, сколько за счет сокращения рабочих мест и изматывания оставшихся работников. Поддерживая заработную плату на низком
уровне и повышая выработку на одного рабочего, они присваивали себе в форме прибыли исторически беспрецедентную долю роста ВВП в нефинансовом секторе.
Во время этого роста нефинансовые корпорации существенно увеличили свои нормы прибыли, но так и не вернулись даже к не слишком впечатляющим показателям 1990?х. Кроме того, принимая во внимание степень, в которой рост нормы прибыли был достигнут просто за счет усиления эксплуатации, за счет принуждения рабочих трудиться больше и уменьшения им оплаты
за час работы, имелись веские основания для сомнений, что это может продолжаться долго. Но прежде всего, повышая доходность за счет отказа от создания рабочих мест, увеличения инвестиций и повышения заработной платы, американские компании сдерживали рост совокупного спроса и тем самым лишали себя стимулов для роста.
В то же самое время вместо увеличения инвестиций, производительности и занятости для повышения доходности компании стремились использовать сверхдешевые кредиты с тем, чтобы улучшить свое собственное положение и положение своих акционеров путем финансовых манипуляций, выплачивая свои долги и дивиденды и скупая собственные акции для увеличения их стоимости. В Соединенных Штатах за последние пять лет дивиденды и выкуп собственных акций в нераспределенной прибыли достигли самого высокого уровня в послевоенную эпоху. Подобные вещи происходили во всей мировой экономике — в Европе, Японии и Корее.
Лопающиеся пузыри
В результате в Соединенных Штатах и во всем развитом капиталистическом мире с 2000 года наблюдался самый медленный рост в реальной экономике начиная со Второй мировой войны и самый значительный рост в финансовой или бумажной экономике в американской истории. Не нужно быть марксистом, чтобы понимать, что это не могло продолжаться всегда.
И, конечно, точно так же, как и биржевой пузырь 1990?х, ипотечный пузырь в конечном итоге лопнул. Как следствие, циклический рост теперь обернулся спадом. Сегодня цены на жилье уже упали на 5 % в сравнении с пиком 2005 года, и это только начало. К тому времени, когда в начале 2009 года ипотечный пузырь сдуется окончательно, цены на жилье упадут на 20 % в номинальном выражении (и еще больше в реальном), что станет самым серьезным падением в послевоенной американской истории.
Точно так же, как положительный эффект богатства ипотечного пузыря толкал экономику вверх, так и отрицательный эффект ипотечного краха тянет ее вниз. Когда стоимость жилья падает, домохозяйства больше не могут использовать свои дома как банкоматы, кредиты под залог жилья падают и потребление домохозяйств снижается.
Главная опасность заключается в том, что неспособные больше «сберегать» за счет роста стоимости своего жилья, американские домохозяйства внезапно начнут сберегать на самом деле, повышая уровень личных сбережений, который в настоящее время низок как никогда прежде, и снижая потребление. Понимая, как лопнувший ипотечный пузырь скажется на покупательной способности потребителей, компании сокращают наем новых сотрудников, вследствие чего с начала 2007 года наблюдается серьезное снижение темпов роста занятости населения.
В результате нарастания ипотечного кризиса и замедления роста занятости, уже во втором квартале 2007 года приток средств в домохозяйства, который в 2005 – 2006 годах рос темпами около 4,4 % в год, упал почти до ноля. Иными словами, если сложить реальный доход домохозяйств после вычета налогов, кредиты под залог жилья, потребительские кредиты и доход от прироста
капитала, то окажется, что деньги, которые домохозяйства должны потратить, перестали расти. Рост почти прекратился задолго до финансового кризиса.
Спад существенно осложняет и делает его еще более опасным кризис субстандартной ипотеки, который возник в результате раздувания пузыря на рынке недвижимости. Механизмы, связывавшие огромное число недобросовестных заемщиков, массовое лишение прав выкупа по закладной, крах рынка ценных бумаг, обеспеченного субстандартными закладными, и кризис крупных банков, которые имели огромное количество подобных ценных бумаг, требуют отдельного рассмотрения.
