«Зашквар», как мы выяснили ранее, — это орудие семантического взлома реальности, с помощью которого делается невозможным социальный контакт с лицами, по тем или иным причинам нежелательными для использующих данное орудие. Секрет его эффективности заключается в том, что негативная аура «зашкваренных» может передаваться контактирующим с ними, что ведёт к максимальному ограничению контактов и к исключению из сообщества — ведь никто не хочет «зашквариться» сам.
Наряду с максимально широким распространением этого инструмента гегемонии, с его освоением разными группами, можно говорить и об интенсивной стороне его триумфа, о поступи его «вглубь» общества. «Зашквары» множатся не только на уровне индивидуальных случаев, но и на уровне новых принципов. Постоянно создаются новые поводы, по которым можно объявить человека носителем негативной энергии «зашквара», а значит, и новые категории, потенциально подлежащие социальному исключению.
Социальная сплочённость в окружении расползающегося облака «зашкваров» достигается путём постоянного сужения и усечения сообщества тех, с кем можно иметь дело. У имеющего несчастье подвергнуться «зашквару» нет шанса на «очистку» растолкованием своих действий или взглядов, так как их содержание и мотивы не имеют значения.
«Зашквар» – сила безличная и безразличная, и его носители сводятся теми, кто бежит этой силы, именно к своему качеству его носителей. Они «распространители нарративов», чьи-то «агенты» либо «полезные идиоты», «соросята» либо «кремлёвские подстилки». Места для истолкования и понимания (а стало быть, и принятия) не остаётся: важно только осознать, по какому принципу человека можно признать излучающим «зашквар», источник которого — вне человека, вне его сознания и воли.
Понимание, а тем более принятие «зашкваренного» «зашкваривает» понимающего и принимающего; попытка в понимании и принятии отрицать самую логику «зашкваров» включает его в эту логику, ставшую объективной социальной силой, неумолимой и непробиваемой, как кинематографические зомби. В результате кольцо вокруг каждого сообщества ещё не «зашкваренных» сжимается.
Общество, в котором идиосинкратическая категоризация вытеснила прояснение и истолкование в общем пространстве смыслов, стремится к полюсу полной атомизации — тотального недоверия и взаимного избежания.
Почему же украинское «гражданское общество» — кажется, именно его представители запустили орудие «зашквара» в широкий обиход — при всём многообразии выразительных средств взяло столь неприглядное словечко из уголовного жаргона? Почему он вообще пользуется популярностью в этой довольно образованной среде?
Сама тяга к уголовному жаргону не нова — так, блатные песни, сочинявшиеся и исполнявшиеся герметичным языком «малины», бытовали далеко за пределами уголовных кругов как минимум с 20-х годов прошлого века, а в 1960-х, после возвращения многих политзаключенных из лагерей, так полюбились советской интеллигенции, что Евгений Евтушенко заклеймил эту страсть в стихотворении «Интеллигенция поёт блатные песни…» и противопоставил ей «революционную мелодию».
Популярность блатного жаргона, видимо, уходит корнями в советский ещё период, частично черпает там свой политический и социальный смысл и в то же время находит новые способы его применения. С одной стороны, есть образованная прослойка, понимающая себя как совесть нации, претендующая на артикуляцию её интересов и пытающаяся говорить от имени общества в целом. Речь эта часто убедительна, так как обязательно противостоит власти, непременно аморальной.
С другой стороны, есть уголовный мир с его подчёркнуто невнятным и аполитичным языком, мир, лишённый доступа к артикуляции политических интересов и не претендующий на неё, целиком поглощённый индивидуальными и клановыми делишками. Апелляция к этому антиподу выгодно оттеняет причастность говорящего к общему интересу.
Само употребление блатного жаргона отсылает к изолированному пространству уголовного мира, которое исключено из общества и противопоставляется обществу, но в то же время в качестве опасности существует как бы в его порах. Поэтому, применяя блатной жаргон по отношению к оппонентам, можно символически вытеснить их за пределы политического сообщества и намекнуть на необходимость их изоляции, на нежелательность социальных контактов с ними.
В то же время, заимствование подобной лексики не привносит нежелательных коннотаций, связанных с какими-либо политическими проектами. Очень действенное средство для того, чтобы закрепить за собой монопольное право на артикуляцию общего интереса, загодя обезвреживая альтернативы.
Картина: “Неприкасаемые” Сави Саваркара (2010; источник).
Автор: Алексей Ведров
Источник: Koine
