Краеугольный камень тоталитаризма — намеренное подавление любых негосударственных объединений. С точки зрения социалистического фанатика, несанкционированное сообщество — клуб, кружок, семинар, ассоциация или религиозная группа — это сборище тунеядцев, занятых не пойми чем.
Дальше «не пойми чем» превращается в антиправительственную агитацию, подготовку диверсии или создание шпионской сети. Ну а дальше? Дальше «принимаются меры».
В этом вывернутом мире сохранение естественных форм человеческой жизни становится политическим вызовом. Позвать друзей на вечеринку, организовать домашнюю ридинг-группу, просмотр кино, совместную прогулку или обсуждение статьи — это экстрим.
Чешский католический диссидент, участник антикоммунистического подполья, входивший в близкий круг Гавела, Вацлав Бенда называл подобную деятельность параллельным полисом.
Параллельный полис — это альтернативный набор социальных структур, в рамках которых возможна интеллектуальная и культурная жизнь, не нуждающаяся в официальной санкции. Именно эти структуры помогли диссидентскому движению выжить. Создание параллельного полиса Бенда считал главной долгосрочной стратегией сопротивления режиму.
Ключевым для чешского параллельного полиса был домашний семинар. Там диссиденты читали лекции по истории и литературе. Бенда подчеркивал, что помимо сохранения культурной памяти, параллельный полис должен активно поддерживать неполитические бытовые активности: совместные трапезы, прогулки, пикники.
Настоящее сопротивление — это не демонстрация против правительства. Это память о том, что кроме правительства и демонстрации есть другая жизнь.
Сегодня мало где в Европе можно встретить политическое давление, подобно коммунизму разрушающее саму ткань социальной жизни. Тем не менее, мы видим новый тип давления, волей-неволей на эту ткань покушающийся, — давление санитарное.
Пандемия коронавируса не просто застала врасплох мировые системы здравоохранения. Она также помогла обнаружить критические уязвимости наших культурных систем.
Оказалось, что обмен свободы на безопасность — сделка, в которой охотно поучаствует большинство людей. При этом упускается из виду, что гарант сделки — государство — является одной из ее сторон. Да и вряд ли какая-либо власть способна обеспечить вам стопроцентную безопасность. А вот изъять часть вашей свободы… — В этом у властей большой опыт.
Государствам мы все-таки умеем не доверять. Наученные еще Просвещением, мы знаем, что такое подозрение по отношению к религии. А двадцать первый век научил, как сомневаться в том, что «продают» медиа.
Но открытый пандемией «резервуар доверия по отношению к науке», о котором еще прошлой весной триумфалистски говорил писатель и футуролог Юваль Ной Харари, — это что-то новое. Наука и научные институты заняли позицию беспрекословного политического авторитета, «единственного взрослого в комнате».
Сегодня мы живем так, потому что ученые сказали жить так. Конечно, за их словами стояли факты. Но есть простое правило: если что-то может быть использовано во зло, оно будет использовано во зло. В недалеком будущем за какими-то из слов ученых фактов не будет, а подчинение — будет.
Отсюда — некомфортная истина: нам еще предстоит научиться не доверять науке. Ситуацию немного облегчает европейский опыт подобных мыслей — мыслей, снимающих с пьедестала. Религию. Монархии. Традиционные медиа. Неужели мы решили, что машина по производству и разрушению идолов начала барахлить?
Впрочем, мы не знаем, в какой форме придет первое научное «превышение полномочий» и что будет точкой невозврата. Мы знаем другое — лучше, чтобы к этому моменту существовал параллельный полис, в котором можно спастись.
В оформлении использован кадр из фильма Жана-Поля Жене “Город потерянных детей (1995).
Автор: Антон ТАРАСЮК
Источник: koine
