ДМИТРИЙ ГАЛКИН, журнал “Социалист”
Самые разные левые деятели и организации России, Украины и Белоруссии выступили в поддержку режима Каддафи. Расхождения между левыми на этот раз, по сути дела, свелись к тому, что одни заявили свою солидарность с Джамахирией сразу после начала массовых антиправительственных выступлений, другие уже после того, как произошли вооруженные столкновения между властью и оппозицией, а третьи – после вмешательства западных государств, спасших от уничтожения разгромленных мятежников. Суть заявлений и лозунгов, под которыми проводились митинги и пикеты, сводится к объявлению Каддафи государственным деятелем, заботившимся о повышении уровня жизни и проводившем независимую внешнюю политику, против которого устроили заговор империалистические державы. Когда организованный ими мятеж провалился, они перешли к прямой агрессии. Кое-кто договорился до объявления Каддафи сторонником социализма. Правда, большинство относятся к нему довольно сдержанно, но при этом утверждают, что он значительно более ответственный и прогрессивный политики, чем его противники, а потому заслуживает всяческой поддержки со стороны левых.
Мне кажется, что здесь произошла досадная путаница.
Левые организации и движения, выступившие в поддержку Каддафи, в порыве самообмана загнали себя в ловушку, из которой нужно срочно выбираться, пока невольные заблуждения не оказали серьезного влияния на идейную позицию левых сил, не привели их к потере ориентиров и не нанесли серьезного политического ущерба.
Прежде всего, нужно разобраться, действительно ли Каддафи является идейным союзником левых? Его режим смог утвердиться, поскольку ливийское общество не желало превращения собственной страны в часть капиталистической периферии. Это стремление сотен миллионов людей избежать капиталистической эксплуатации было в 60-е годы основой для подъема национально-освободительного движения в различных регионах Земли, и подобные Каддафи армейские офицеры, представлявшие наиболее образованные и патриотически-настроенные социальные группы, практически одновременно с ним пришли к власти и в других государствах. В том же 1969 году в Судане в результате аналогичного переворота к власти пришел Джафар Нимейри. Причем подпольная армейская организация, осуществившая переворот в этой стране, называлась «Свободные офицеры», – также как и та, которую возглавлял Муаммар Каддафи.
Нимейри (как и Каддафи) провозгласил курс на построение социализма. Но уже через два года он разошелся с коммунистами, казнил лидера суданской Компартии Махджуба, начал опираться на институты традиционного общества. Закончилось все это провозглашением Судана исламским государством. В те же годы Каддафи провозгласил, что Ливия избрала особый путь развития и будет строить социализм, основанный на исламе, патриотизме, моральных ценностях и прямом народовластии. При этом в отличие от Нимейри, свергнутого уже в 1985 году, в распоряжении Каддафи оказалось достаточно времени для реализации своего социального проекта.
Трудно сказать, чтобы Каддафи сумел удивить мир чрезвычайно прогрессивным общественным строем, но Ливия, безусловно, является социальным государством, где существуют возможности для вертикальной мобильности и оказывается поддержка малоимущим.
Это, конечно же, очень хорошо, но для левых это не может быть ни целью, ни надежной гарантией социального освобождения. Социальная мобильность может сочетаться с системой подавления и порабощения личности, а патерналистская опека бедных и убогих далеко не то же самое, что подлинная социальная солидарность.
Вообще, выдающиеся политические способности Каддафи и Нимейри не должны закрывать от нас социальную природу режимов, сформировавшихся под их руководством. Они представляют собой два типа наиболее распространенных социально-политических систем, возникающих в странах, правящая элита которых рассчитывает избежать подчинения империалистическим державам, но в то же время не желает идти до конца по пути, ведущему к социализму. В случае Ливии мы имеем дело с режимом, желающим обеспечить себе поддержку за счет направления части контролируемых им ресурсов на социальные нужды, а в случае Судана времен Нимейри (и его продолжателя Омара аль-Башира) с режимом, опирающемся на институты традиционного общества и пытающегося, насколько это возможно, совместить их с современной экономикой.
Бесспорно, такие режимы намного лучше, чем откровенно компрадорские образования, позволяющие транснациональным корпорациям выкачивать ресурсы своих стран, или разного рода «энергетические» и прочие сырьевые империи, скрывающие под патриотической риторикой стремление местной элиты стать равноправным соучастником грабежа собственного народа.
Однако нельзя забывать, что патерналистские и традиционалистские режимы не являются социалистическими.
Более того, они представляют собой не только препятствие для социалистического строительства, но и угрозу для дальнейшего распространения социалистических идей, поскольку дискредитируют их, спекулируя на антикапиталистической риторике, и создают условия для массовых выступлений под либеральными лозунгами, подавляя институты политической демократии.
Ненависть Каддафи к парламентской демократии, выдвигающего против нее приблизительно те же самые аргументы, что и Победоносцев (а также другие традиционалисты, занимающиеся критикой политической системы позднего капитализма), мешает ему увидеть, что бичуемые им пороки связаны с классовой природой органов власти в капиталистическом обществе. При переходе от капитализма к социализму представительные органы власти могут играть прогрессивную роль, если окажутся в руках социалистических сил. Но это неизбежно приведет к резкому ограничению власти правящей бюрократии, которая уже на ранних этапах социалистического строительства должна лишиться права самовольно распоряжаться общенациональными богатствами (в противном случае повторение перекосов и трагедий советского общества, скорее всего, неизбежно). Но этого как раз и не желает Каддафи, фактически передавший ресурсы Ливии под управление семьи и своего ближайшего окружения.
И патерналистские, и традицоналистиские режимы, в конце концов, теряют поддержку общественного большинства, поскольку правящая группировка начинает всерьез опасаться за свое господствующее положение.
Социальная политика из инструмента общественного развития превращается в средство подкупа масс, которое с течением времени становится все менее эффективным.
Режим осознает необходимость компромисса с транснациональными корпорациями, привлекая их к добыче и экспорту сырья, передавая в их распоряжение промышленные мощности, созданные в период социального прогресса. Однако у корпораций, как правило, появляется желание сменить действующее государственное руководство на политических деятелей, не воспринимающихся в качестве борцов с «западным влиянием» и не имеющих никаких обязательств перед народными массами. И политические круги империалистических государств, как правило, с пониманием относятся к такому стремлению и всячески способствуют его реализации. Тем более, что чем дальше заходит сотрудничество режима с международными финансовыми институтами и транснациональными корпорациями, тем больше увеличивается социальное неравенство, тем сильнее становится общественное недовольство. А отсутствие в стране каких-либо влиятельных политических сил, способных предложить реальную альтернативу социально-экономическому курсу режима, открывает безграничные возможности для манипуляции массовыми настроениями и эксплуатации общественных ожиданий.
Подобная судьба ожидает все патерналистские и традиционалистские режимы, которые, выступая на первых порах в качестве противников мировой капиталистической системы, из страха перед реальными социалистическими и демократическими преобразованиями неизбежно заканчивают сотрудничеством с транснациональными корпорациями, что создает предпосылки для их разложения и гибели. Исключения составляют лишь те режимы, с которыми корпорации ведущих империалистических стран не могут сотрудничать по политическим соображениям (наиболее известным примером этого является Зимбабве, где Мугабе удается сохранить контроль над страной в чрезвычайно тяжелых социально-экономических и политических условиях). Но в этом случае расплатой за сохранение режима становится резкое замедление промышленного развития и все усиливающаяся технологическая отсталость. Патерналистские и традиционалистские режимы могли относительно долго сохранять прогрессивный характер, пока существовал мировой социалистический лагерь, на содействие которого они могли рассчитывать. Теперь же они либо быстро утрачивают, либо начинают зависеть от внешнеэкономической конъюнктуры и политической поддержки извне.
Каддафи, несомненно, сохранил популярность (или, по крайней мере, не вызывает сильного общественного раздражения). Мятежники были быстро выбиты из большинства захваченных городов и без военной помощи со стороны западных стран, скорее всего, уже были бы окончательно разбиты. Но режим Каддафи уже давно предпринимает попытки встроиться в мировую капиталистическую систему, активно сотрудничает с транснациональными корпорациями и продемонстрировал полное нежелание даже перед угрозой уничтожения решиться на демократизацию политической системы. А это значит, что даже если Каддафи и устоит на этот раз, ситуация, подобная нынешней, обязательно возникнет снова (если, конечно же, режим не пойдет на полную капитуляцию перед империалистическими державами в обмен на возможность и дальше управлять подконтрольным населением).
Режим Каддафи больше не может быть союзником левых сил, хотя может и попытаться использовать их в своих интересах. Поэтому левым следовало бы вместо поддержки режима потребовать проведения демократических преобразований, главным условием которых является безусловное прекращение огня (в том числе и авиационных налетов, осуществляемых США и странами ЕС) и создания коалиционного правительства, в которое обязательно должны войти и сторонники Каддафи.
Умеренные традиционалисты могут быть союзниками левых только до тех пор, пока они борются за власть и вынуждены противостоять сторонникам капитализма.
Добившись господствующего положения, традиционалисты рано или поздно приходят к компромиссу с правящей верхушкой империалистических стран, плохо осознавая, что тем самым они лишь приближают собственную гибель. Мы не должны отказываться от взаимодействия с традиционалистскими партиями и движениями, но нужно твердо понимать, что, выбирая между социализмом и капиталистическим строем, они так и не решаться сделать шаг в строну социалистических преобразований. Поэтому левым нужно не выступать в поддержку традиционалистов, а вынуждать их присоединяться к социалистическим требованиям. Видеть в традиционалистах, как российских, так и зарубежных, стратегических партнеров сторонников социализма — значит заниматься самообманом. А за него, возможно, придется расплачиваться социальным хаосом или политической диктатурой, эксплуатирующей националистические или популистские лозунги.
