Труд британского антрополога Мэри Дуглас «Как мыслят институты», впервые вышедший в 1986 году. Публикуем фрагмент этой замечательной книги, посвящённый взаимному недоверию и взаимной зависимости между обществом и социальными институциями.
Отрывок из классической книги антрополога Мэри Дуглас
Писать о сотрудничестве и солидарности — значит в то же время писать об отвержении и недоверии. Солидарность подразумевает, что индивиды готовы страдать за группу и ожидают того же самого от других индивидуальных членов. Об этих вопросах сложно рассуждать хладнокровно. Они затрагивают сокровенные чувства преданности и сакральности. Любой, кому доверяли и кто требовал жертв или кто сам добровольно доверял и приносил жертвы, знает силу социальных связей. Идет ли речь о поддержке властей, о ненависти к тирании или о чем-то между этими крайностями, сами социальные связи не ставятся под сомнение.
Попытки сделать их видимыми и изучить сталкиваются с сопротивлением. И все же их нужно исследовать. Качество доверия вокруг человека напрямую сказывается на нем или ней. Иногда слепая уверенность позволяет лидерам игнорировать общественные потребности. Иногда доверие непродолжительно, хрупко и легко обращается в панику. Иногда недоверие настолько глубоко, что сотрудничество невозможно.
Чтобы сделать эти абстрактные вопросы более осязаемыми, возьмем современный пример. Ядерная медицина демонстрирует высочайший уровень взаимного доверия и сотрудничества. У ученых есть надлежащие средства проверки утверждений друг друга, они верят в свои методы и результаты, а врачи и пациенты доверяют друг другу. Если силу солидарности можно измерить простой силой достижений, это отличный случай сильной солидарности.
Розалин Ялов недавно опубликовала статью об истории этой субдисциплины, которой она занималась всю свою профессиональную жизнь. Ее текст был вызван появлением признаков того, что данная работа вот-вот будет прекращена. Она подвергается нападкам из-за боязни вреда от радиации. Никакие высказывания ученых в защиту этой работы не способны развеять недоверие.
В 1940-е Ялов создала в ведомственной больнице Администрации по делам ветеранов в Бронксе радиоизотопную службу, которая использовала радиоактивные метки для изучения заболеваний. С тех пор служба добилась невероятных успехов. Первые врачи использовали радиоактивный йод для изучения физиологии щитовидной железы и ее лечения. Одновременно они применяли его для измерения объема крови, циркулирующей в организме. Это позволило им разработать экспериментальные методики оценки скорости синтеза и деградации белков плазмы в крови. Применение этих техник для изучения циркуляции инсулина в организме привело к серьезному пересмотру существовавших тогда представлений о диабете.
Благодаря успехам в лечении щитовидной железы и диабета был изобретен принцип радиоиммуноанализа (РИА). РИА представляет собой способ визуализации физиологических процессов путем введения пациентам радиоизотопов и отслеживания их поведения в организме. РИА широко применяется во всех областях медицины. Он используется в общегосударственных программах выявления недостаточной активности щитовидной железы у новорожденных. Это расстройство, не поддающееся выявлению клиническими методами, поражает 1 из 4 000 новорожденных в США и 4 из 100 в так называемом зобовом поясе к югу от Гималаев. Если его не начать лечить вскоре после рождения, оно приводит к необратимой умственной отсталости. РИА можно применять везде, начиная с выявления и лечения злокачественного рака и заканчивая выявлением и лечением болезней сердца.
Обратной стороной этих впечатляющих медицинских достижений было то, что миллионы людей подвергались воздействию низких доз радиации, а сотни тысяч — воздействию умеренных доз. Накопленные данные показывают, что резкое воздействие высоких доз может быстро приводить к летальному исходу, а хроническое воздействие более умеренных доз может приводить к злокачественным новообразованиям или ранней смерти. Нынешняя критика, которая угрожает применению РИА в медицине, указывает на эти опасности. Насколько низкими должны быть низкие дозы? Какова продолжительность краткосрочного или долгосрочного воздействия? Оправдан ли страх? На эти вопросы и призвана ответить статья Ялов.
Предмет спора очень сложен. С момента возникновения человечества наши предки подвергались воздействию радиации из почвы и пищи, обладающих естественной радиоактивностью, и от внеземных космических лучей. Существуют различные уровни естественного фонового излучения, которые варьируются от региона к региону. В среднем воздействие медицинской радиации добавляет величину, примерно равную естественному фону. Чтобы узнать, опасно ли это для здоровья, можно легко провести исследование в регионах мира, где естественная фоновая радиация особенно высока, и выяснить, приводит ли она к более высокому уровню заболеваемости раком.
В США в семи штатах уровень естественного фонового излучения выше, чем в остальных, но уровень заболеваемости раком ниже, чем средний уровень заболеваемости раком по стране. На большой высоте воздействие радиации выше, но в США отмечается обратная зависимость между высотой над уровнем моря и лейкозами и лимфомами. В Китае было проведено тщательное обследование 150 000 ханьских крестьян, ведущих близкий образ жизни и имеющих близкий генетический состав. Половина из них жила в регионе с радиоактивной почвой, где они подвергались почти втрое большему облучению, чем другая половина.
В исследовании было выявлено множество возможных влияний радиации на здоровье, но не было обнаружено никакой разницы между жителями двух регионов. Таким образом, эти и другие исследования указывают, что радиационное воздействие, превышающее естественный фон в три или даже в десять раз, не наносит вреда здоровью.
В настоящей книге меня не интересует, насколько обоснован «фобический страх радиации», как его называет Ялов. Приведенный пример проливает свет на некоторые другие моменты, которые обсуждаются на последующих страницах. Печальное разногласие между учеными, практикующими ядерную медицину, с одной стороны, и частью широкой публики, с другой, иллюстрирует избирательную глухоту, когда ни одна из двух сторон спора не слышит, что говорит другая. В последующих главах невозможность изменения своего мнения под влиянием рациональных аргументов будет объясняться влиянием институтов на наши процессы классификации и узнавания. Специалисты по ядерной медицине утверждают, что они не играют жизнями своих пациентов и не подвергают остальное население опасности.
Радиофобы отрицают это, поскольку знают, что медицина сопряжена с риском. Отмахиваться от этого было бы нечестно. Медицинских знаний и навыков никогда не бывает достаточно. Отвергая заявления о том, что никакой опасности нет, радиофобы делают основной упор на сопоставлении больных, которых удалось спасти, и всего населения, которое было поставлено под угрозу: никто не имеет права решать, кто должен быть принесен в жертву во благо других. На это им возражают, что радиофобы сами безосновательно берут на себя право принимать подобное решение, так как они ставят права здоровых выше жизней больных раком, диабетом, болезнями щитовидной железы, заболеваниями сердца и новорожденных, которым грозит умственная отсталость и которых спасли бы новые мощные методы диагностики и лечения.
Стратегический ответ на это возражение заключается в отказе от чести выбора между теми, кто будет принесен в жертву: подчеркивается, что альтернативная медицина и правильное питание повысили бы наши жизненные шансы не меньше, чем ядерная медицина, если бы им предоставили равные возможности. Спор между специалистами по ядерной медицине и радиофобами представляет собой яркий пример плюсов и минусов солидарности в острой современной форме. Солидарность — всего лишь жест, если она не предполагает жертв.
<…>
Кто спасется, а кто умрет, определяют институты. Это можно сформулировать даже более категорично: индивидуальные логические рассуждения не способны решать подобные задачи. Ответ кажется правильным, только если он поддерживается институциональным мышлением, которое уже протекает в сознаниях индивидов, когда они пытаются принять решение.
Для иллюстрации несовпадающих ответов философов на проблему того, следует ли жертвовать собой ради сохранения жизни других, был придуман вымышленный пример — «дело спелеологов». События разворачиваются в Верховном суде государства под названием Ньюгарт в будущем, в 4300 году. Четверо мужчин были осуждены за убийство в суде низшей инстанции, и их дело было передано в Верховный суд по апелляции. Главный судья кратко пересказывает их историю. Пять членов Общества спелеологов отправились исследовать глубокую пещеру; камнепад полностью заблокировал единственный вход; большая группа спасателей начала рыть туннель через скалы, но работа была тяжелой и опасной.
Десять рабочих погибли при попытке спасения. На двадцатый день их заключения с ними была установлена радиосвязь, и пойманные в ловушку люди спросили, сколько времени потребуется, чтобы их освободить. Было сказано, что нужно еще как минимум десять дней. Они попросили врача оценить, на сколько хватит оставшейся еды, и выяснили, что не смогут продержаться еще десять дней. Тогда они спросили, есть ли шанс выжить, если они съедят одного из своих товарищей, и им неохотно сказали, что да, но никто — ни священник, ни врач, ни философ — не захотел дать им совет, как поступить. После этого радиосвязь прервалась. На тридцать второй день их погребения заблокированный вход удалось открыть и из пещеры выбрались четверо мужчин.
Они рассказали, что один из них, Роджер Ветмор, предложил съесть плоть одного из членов группы, сделав выбор путем бросания жребия, и достал игральные кости, которые случайно оказались у него с собой. Другие в конце концов согласились и уже собирались претворить план в жизнь, когда он, Роджер Ветмор, передумал, сказав, что предпочитает подождать еще неделю. Однако они не остановились, бросили кости за него и, когда жребий пал на него, убили его и съели.
Открывая прения, главный судья выразил мнение, что суд присяжных, который объявил их виновными, поступил правильно, поскольку, с точки зрения закона, факты были однозначны: они умышленно отняли жизнь у другого человека. Он предложил Верховному суду подтвердить приговор и попросить помилования у главы исполнительной власти. Затем последовали заявления остальных четырех судей.
Первый судья сказал, что было бы несправедливо осуждать этих людей за убийство: вместо прошения о помиловании он предложил оправдать их. В своей аргументации он апеллировал к двум отдельным принципам. Пойманные в ловушку люди оказались географически недосягаемы для действия закона; отделенные непроницаемой стеной камней, они словно очутились на необитаемом острове на чужой территории. В этих отчаянных обстоятельствах они морально и юридически находились в естественном состоянии и единственным законом, который распространялся на них, была хартия или договор, который они заключили между собой.
Поскольку, чтобы их спасти, десять рабочих пожертвовали своей жизнью, желающие осудить подсудимых должны быть готовы привлечь к ответственности спасательные организации за убийство рабочих. Наконец, он обратил внимание на различие между буквой закона и толкованием его цели: в цели закона, в котором дается определение убийства, не входило осуждение голодающих людей, которые, можно сказать, действовали в целях самообороны.
Следующий судья категорически не согласился с этими аргументами, поставив вопрос: «Какая власть уполномочила нас стать Естественным Судом?», и устранился из процесса принятия решения.
Третий судья тоже не согласился с первым, подчеркнув, что все факты свидетельствуют о том, что обвиняемые преднамеренно отняли жизнь у своего товарища. Но он также не согласился с предложением главного судьи обратиться с прошением о помиловании. Судебной власти не подобает переписывать законы или вмешиваться в деятельность других ветвей власти.
Последний судья заключил, что обвиняемые невиновны, но не в силу фактов или согласно закону, а потому, что «людьми управляют не писаные слова или абстрактные теории, а другие люди»: в данном случае опросы общественного мнения показали, что 90 процентов представителей общественности были за помилование. Однако он не поддержал рекомендацию главного судьи, поскольку, как ему известно, глава исполнительной власти, если оставить вопрос на его усмотрение, не подпишет помилование и еще менее благосклонно отнесется к прошению о помиловании, если соответствующая рекомендация поступит из Верховного суда, поэтому он высказался против рекомендации помилования, но одобрил оправдательный приговор.
Только главный судья поддерживал идею прошения о помиловании. Двое судей выступали за оправдательный приговор; двое выступали за подтверждение обвинительного приговора; один устранился. Поскольку Верховный суд разделился в мнениях поровну, обвинительный приговор суда низшей инстанции был подтвержден, и мужчин осудили и приговорили к смертной казни через повешение.
В перипетиях этой небылицы Лон Фуллер представил стандартный диапазон юридических точек зрения от эпохи Перикла до времени ее написания. Двое из его судей испытывают сильную симпатию к подсудимым и рекомендуют отменить приговор, но по разным причинам. Первого судью явно не заботят законы (как жалуется один из его ученых собратьев). Его привлекает идея естественного состояния, ограниченного только договором между индивидами. Он говорит взволнованно, как будто сам оказался в пещере, где заключает договор и бросает кости, рискуя проиграть и потерять все.
Его либеральные взгляды соответствуют той форме общества, в которой его склонность к риску и готовность к переговорам окупились бы. Идея договора настолько ему близка, что он игнорирует тот факт, что жертва вышла из договора, а выдвигая аргумент самозащиты, он игнорирует даже тот факт, что жертва не представляла никакой угрозы для жизни обвиняемых. Его коллеги-судьи без труда находят основания для несогласия с ним.
Последний судья, который тоже рекомендовал оправдательный приговор, вряд ли вообще мыслит как юрист. Он хочет отбросить глупые юридические формальности. Он считает, что умеет читать мысли подсудимых, и полагает, что было бы возмутительно осуждать их после всех тех ужасов, которые они пережили. Для него важны мотивы и эмоции. Он также читает мысли главы исполнительной власти, с которым у него семейные связи. Направление действий, которое он предлагает, призвано обойти преграду в виде предубеждений главы исполнительной власти. Этот хитроумный и благожелательный судья чтит эмоциональную правду. Его позиция соответствует взглядам, выражаемым в эгалитарных сектах, которые создаются, чтобы отказаться от бессмысленных ритуалов и доносить нужные слова прямиком до человеческих сердец.
Третий судья не демонстрирует ни симпатию, ни антипатию. Для него важны закон, обязанность судьи отправлять правосудие и существующее распределение функций в сложно устроенном государстве. Он конституционалист, которому по душе иерархическое общество.
Эти три суждения отражают три различные философии права. Неслучайно Фуллер выбрал повторяющиеся сюжеты из истории юриспруденции. Эти сюжеты повторяются, потому что они соответствуют повторяющимся формам социальной жизни. В другом месте мы описали эти формы как формы индивидуалистические, сектантские и иерархические. Ничто никогда не заставит этих судей согласиться по поводу запутанного вопроса жизни и смерти. Они мыслят своей институциональной приверженностью. Эта книга написана как раз для того, чтобы побудить к более внимательному изучению отношений между сознаниями и институтами.
Чтобы сделать элементарные принципы солидарности и доверия еще более выпуклыми, вернемся к тому моменту истории, когда пятеро мужчин узнают, что имеющейся у них еды не хватит, чтобы выжить. Они могли быть группой туристов из маленькой и солидарной деревни. Предположим, что они, как и последний судья, привержены иерархическим принципам. Тогда они согласились бы, что один из них может быть по праву принесен в жертву ради выживания других. Идея выбора жертвы с помощью броска костей показалась бы им иррациональной и безответственной.
Лидер первым взял бы на себя почетную ответственность и предложил бы себя в качестве жертвы. Поскольку лидер играет важную роль дома, другие стали бы возражать. Они никогда бы не смогли показаться на людях, если бы убили и съели сквайра, священника или лидера скаутов. Тогда самый молодой и наименее важный член предложил бы себя; другие стали бы возмущаться, потому что он молод и у него впереди целая жизнь.
Затем настал бы черед самого старшего, на том основании, что он уже прожил жизнь, а потом настал бы черед отца большого семейства. На протяжении последних десяти дней своего заточения они бы тщательно искали удовлетворительный иерархический принцип, который бы позволил им выбрать жертву, но не смогли бы его найти.
А теперь давайте предположим, что узники пещеры являются членами религиозной секты, отправившимися на совместный отдых. Узнав, что 500 тонн валунов заблокировали выход, они бы начали ликовать, потому что решили бы, что настал Судный день и их запечатали в пещере, чтобы защитить от Армагеддона и обеспечить им вечное спасение. Поэтому они бы просто ждали, распевая хвалебные гимны.
И только индивидуалисты, ничем не связанные друг с другом и не придерживающиеся принципов солидарности, решили бы, что нужно сыграть в каннибальскую игру.
В той мере, в какой мы исходим из разных предпосылок, мы сможем расширить свое понимание, только если проанализируем и переформулируем свои допущения.
Источник: gorky.media
