Я заболел в Париже, в среду, 11 марта, накануне того, как французское правительство распорядилось отправить население на карантин. А когда я выздоровел 19 марта, чуть более чем через неделю, мир уже изменился.
Когда я слег, мир был близким, общим, липким и грязным. Когда я встал с постели, он стал далеким, индивидуальным, сухим и гигиеничным. Во время болезни я не мог оценить происходящее с политической и экономической точки зрения, потому что лихорадка и дискомфорт высосали всю мою энергию. Невозможно философствовать с разрывающейся на части головой. Иногда я смотрел новости, но они только усиливали раздражение.
Реальность была неотличима от дурного сна, а первые полосы газет пугали больше, чем кошмары, вызванные лихорадочным бредом. В течение целых двух дней в качестве рецепта против тревоги я не заходил ни на один сайт. Я приписываю заслугу за исцеление именно этому, а также эфирному маслу душицы. Мне не было трудно дышать, но было трудно поверить, что я буду продолжать дышать. Я не боялся смерти. Я боялся умереть в одиночестве.
В лихорадке и на нервах я подумал, что условия организованного социального поведения навсегда изменились и теперь будут такими всегда. Эта мысль показалась мне настолько убедительной, что она пронзила мою грудную клетку, пусть даже к тому моменту мне уже стало легче дышать. Все навсегда останется так, в той форме, которую сейчас все приняло.
Отныне у нас будет чрезмерно неограниченный доступ ко всевозможным формам цифрового потребления, но наше тело, наш физический организм будет лишен всякого контакта с другими и вместе с этим какой бы то ни было жизненной силы. Мутация манифестировала себя в качестве кристаллизации органической жизни, дигитализации труда и потребления и дематериализации желания.
Женатые теперь обречены жить двадцать четыре часа в сутки с человеком, с которым они поженились, независимо от того, любят ли они друг друга, ненавидят ли они друг друга, или то и другое одновременно, что, кстати, наиболее типично. Супружеские пары живут по законам квантовой физики, согласно которым нет противоречия между противоположными терминами, а есть скорее диалектическая одновременность присутствия обоих фактов. В этой новой реальности те, кто потерял любовь или не нашел ее вовремя, то есть до КОВИД-19, обречены провести остаток жизни в полном одиночестве.
Мы бы выжили, но без прикосновений, без ощущения кожей. Те, кто не осмеливался сказать любимому человеку, что любит его, не могли больше контактировать с ним, даже если бы они могли выразить свою любовь, и теперь им пришлось бы вечно жить в предвкушении невозможной физической встречи, которой никогда не сосоится. Те, кто решил отправиться в путешествие, навсегда останутся по ту сторону границы, а богачи, которые уехали на морское побережье или в провинцию, чтобы провести период самоизоляции в своих любимых вторых домах (бедолажки!), никогда не смогут вернуться в город.
Их дома будут реквизированы для размещения бездомных, которые, на самом деле, в отличие от богатых, жили круглые сутки в городе. В этой новой и непредсказуемой форме, которую все приняло после появления вируса, все останется неизменным. То, что казалось временным запретом, останется до конца нашей жизни. Может быть, все снова изменится, но не для тех из нас, кто старше сорока. Это новая реальность. Жизнь после великой мутации. Поэтому я и задумался, а стоит ли жить такой жизнью?
Первое, что я сделал, когда встал с постели после того, как переболел вирусом в течение недели, которая была такой же огромной и странной, как будто передо мной открылся целый новый континент, – это спросил себя: каковы теперь условия, чтобы жизнь стоила того, чтобы быть прожитой? Второе, что я сделал, прежде чем найти ответ на этот вопрос, это написал любовное письмо. Из всех теорий заговора, с которыми я ознакомился, больше всего меня заинтриговала та, согласно которой вирус был создан в лаборатории, чтобы все лузеры со всего мира смогли вернуть своих бывших, которые иначе не были бы обязаны вернуться.
Переполненное лиризмом и волнением, накопленным за неделю болезни, страха и неопределенности, письмо моей бывшей было не столько поэтическим и отчаянным признанием в любви, сколько позорным документом для его подписавшего. Но если ничто больше не изменится, если те, кто был далеко друг от друга, никогда не смогут снова прикоснуться друг к другу, то что здесь такого нелепого? Что значит сейчас сказать человеку, которого вы любите, что вы любите его, в то же время прекрасно осознавая, что, по всей вероятности, он уже забыл вас или у него нашелся кто-то другой, если вы в любом случае никогда не сможете его снова увидеть? Новый, неподвижный подобно скульптуре порядок возвел в квадрат даже саму смехотворность выражения “какого черта?..”
Я переписал это одновременно прекрасное и ужасно жалкое письмо от руки, положил его в белоснежный конверт и на нем, лучшим почерком на который только способен, написал имя и адрес своей бывшей. Я оделся, надел маску, надел перчатки и туфли, которые оставил у двери, и спустился ко входу в дом. Там, в соответствии с правилами самоизоляции, я не стал выходить на улицу, а направился к контейнерам с мусором. Я открыл желтый контейнер и положил туда письмо своей бывшей – ведь бумага пригодна для вторичной переработки.
Я медленно поднялся в свою квартиру. Я оставил свои туфли у двери. Я вошел, снял штаны и положил их в пластиковый пакет. Я снял маску и повесил её на балкон, чтобы она проветрилась; я снял перчатки, выбросил их в помойку и в течение двух бесконечных минут мыл руки. Всё, абсолютно всё, оставалось таким, каким оно стало после великой мутации. Я вернулся к своему компьютеру и открыл электронную почту: и там было оно, сообщение от нее под названием “Пока идет этот кризис с вирусом я думаю о тебе”.
Источник: ArtForum
