Что же важного показала эта ситуация с «пандемией» в контексте социальных и политических процессов? Собственно, это оказался прежде всего вирус, поражающий способность критического мышления обществ.
Собственно, нынешнюю «пандемию» и реакции на нее, я бы рассматривал как, возможно первый такого уровня глобальности, социальный эксперимент. Собственно, с этой точки зрения эта ситуация и наиболее интересна. Как население ведет себя в ситуации тотального карантина? Что необходимо и какого уровня нужна паника, чтобы подавляющее большинство населения добровольно себя держало «арестованным» ну и т. д.
Самый, пожалуй, важный вопрос, который поставила всемирная «пандемия» – это вопрос этики и вопрос «границ» мышления.
Первое, тотальное отсутствие критического мышления в публичном пространстве. Т.е. есть и мыслители, есть и критика, но доминирующим является отнюдь не это. И эта ситуация показывает, насколько легко, с помощью глобальных медиа и эмоций страха, создается паника и подменяется критическая рефлексия.
Второе, это актуализация целого ряда тем связанных с этическими нормами в изменяющемся мире. И дело не столько в отношении к инфицированным, или даже вопроса ценностей «голой жизни», это всего лишь начало долгого разговора человечества о том, как оно будет мыслить себя в эпоху нарождающегося мира где возможно клонирование, редактирование генов, создание разных типов людей, обладающих не природным биологическим неравенством, но создаваемым искусственно, киборгов ну и т.д. Скажете это все далекая фантастика не имеющая отношения к нынешним реалиям? Возможно, для сегодняшнего дня да, но уже не завтрашнего.
А ведь КОРОНА вирус это всего лишь один из многих (и, собственно, далеко не самых страшных) с которыми человечество сталкивалось и будет дальше сталкиваться. А что будет если завтра появится более опасный вирус? А он точно появится просто исходя из логики биологического развития, особенно на фоне глобального экологического дисбаланса, вызванного человеческой деятельностью. (Несколько примеров тут, тут, тут – ну а желающие найдут массу научных публикаций на эту тему и сами).
Например, некоторые страны уже обговаривают введение «паспорта иммунитета», сертификата для тех, кто выздоровел от COVID-19 и был объявлен невосприимчивым к вирусу. А в соответствии с предложением, содержащимся в записке от Военного командного управления США (MEPCOM), военные прекратят набор кандидатов, которые дали положительный результат на COVID-19.
Поэтому современная трактовка американской Конституции должна бы звучать тогда приблизительно так: Все люди равны, но те, у кого нет определенного набора антител/генов/ ну и т.д., лишаются ряда природных прав… Вариации здесь возможны разные.
Последствия могут разделить общества на две части: те, кому позволено вести нормальную жизнь, и те, кто находится в своих домах в течение неопределенного периода времени. И можно себе лишь представить общества, которые будут жить в ситуации «отнормированного» биологического неравенства, которое лишь увеличит социальное, имущественное и т.п.
Власть над «коллективным телом»
Традиционно, биополитика власти понималась как попытка воздействовать на человеческое тело, не принимая во внимание собственно личность, с целью политического и социального контроля.
В свое время философ Мишель Фуко ввел в обиход понятие биополитики и сформулировал задачу установления различных механизмов власти, существующих внутри самого дискурса. По мысли Мишеля Фуко это и есть собственно способ существования власти, которая делает возможным и продуцирует истины, а эти производства истин сами оказывают властные воздействия, которые нас связывают. Под истиной Фуко понимал не просто общепринятую норму, а некую совокупность практик и приёмов, задающих горизонт нашего понимания, которые воспринимаются как истина. Собственно, сегодня в эпоху «пост-правды» нет необходимости даже оперировать понятием «истины», достаточно добиться доминирования определенных тем и значений. Поэтому в формуле Фуко термин истина – можно смело заменить слово «мем».
Одно из главных свойств современного этапа развития биополитики то, что индивидуальное тело становиться коллективным и глобальным.
«Мое» тело не принадлежит мне, во имя выживания человечества – я обязан предоставить его коллективному распоряжению, к тому же «добровольно».
Государство обосновывает свое вмешательство во все сферы «заботой», гарантирующей безопасность. За заботой скрывается неограниченный ресурс для контроля и подавления. Собственно, в контексте биополитики, объектом власти становится сама жизнь, а ее важнейшая задача — управление жизнью. Более того, эта забота выводится на совершенно новый уровень, это уже не забота о индивидуальном теле – это забота о некоем коллективном теле. Поэтому и биополитика выводится на новый уровень – уровень управления коллективным и «глобализованым» телом.
Индивидуум расщепляется на биологические составляющие, на которые он уже не имеет эксклюзивного права. В «ситуации» пандемии – люди должны принять свое тело в качестве «неблагонадежного». Опасность таится в самом теле, и каждое тело – «под подозрением».
По сути рассмотрение людей как набора био-маркеров, удаленный контроль состояния
тел (и уже не суть важно больных или здоровых – это всего лишь одна из характеристик биосистемы) – это некая проекция логики «интернета вещей» на «интернет людей», а точнее тел. В этой логике человеческое сообщество – это всего лишь совокупность био-маркеров, которыми можно и нужно (так как это будет эффективнее) управлять как отлаженной системой распределенной сети.
Мы добровольно принимаем то, что (конечно, во имя благородных целей защиты от угроз) мы сами отдаем наше тело, наши данные, наши знаки себя в распоряжение.
Самое интересное, что мы не знаем «кому». Т. е. формально доступ ко всей полноте наших данных имеет государство, но де-факто – неизвестно кто. В ситуации биоролитической власти, знак становится полностью контролируемым, и знаком становится не только наше «тело», но и его составные – биомаркеры.
В своих работах Фуко показывает, каким образом система здравоохранения стала инструментом государственной власти, она была трансформирована для полицейских целей и функций – контроля, учета и мониторинга населения.
В сборнике «Интеллектуалы и власть», Фуко писал, что современная медицина – это, прежде всего, социальная медицина, основа которой – определенная технология социального тела. Для капиталистического общества тело это прежде всего биополитическая реальность, а медицина – биополитическая стратегия. Медицина служит политической власти организуя контроль за телом.
Много десятилетий назад, философ задавался вопросами, а есть ли пределы такого контроля? Может ли он стать тотальным или вообще превратиться в тоталитарный?
Исходя из современных технологических возможностей – легко, и пределами могут быть лишь способность и готовность индивидуумов и сообществ противостоять такому контролю. Но прежде всего, для этого необходимо выйти из-под власти навязываемых дискурсов. Возможно ли это вообще? В той мере в какой возможно освобождение из-под механизмов осуществления власти доминирующих дискурсов. Правда, глядя на разворачивающийся глобальный эксперимент и массовую реакцию, трудно оставаться в этом оптимистом…
Фуко писал о переходе общества дисциплинарного к обществу контроля. Если государство получило дополнительные инструменты контроля – оно никогда по своей воле не откажется от дополнительных полномочий, а значит и контроля. В этом смысле это не «плохость» или «хорошесть» государства, это функция системы – стремится к бесконечному расширению.
Скорее всего, после этой пандемии к обществам дисциплинарному и контроля о которых писал Фуко, мы получим общество «эффективности». И вот в священной борьбе за безопасность – государство получает все больший контроль под лозунгами большей эффективности и тотальной заботы.
Как писали Хардт и Негри (стр.37), власть может достичь действительного контроля над всей жизнью общества только тогда, когда она становится неотъемлемой, жизненной функцией, которую каждый индивид принимает и выполняет по собственному согласию.
Когда власть становится полностью биополитической, «социальное тело целиком поглощается машиной власти и развивается в ее виртуальности. Это отношение является открытым, качественным и аффективным. Общество, поглощенное властью, добравшейся до центров социальной структуры и процессов ее развития, реагирует как единое тело. Таким образом, власть выражает себя как контроль, полностью охватывающий тела и сознание людей и одновременно распространяющийся на всю совокупность социальных отношений».
Легитимизация усложненной (и само-наблюдаемой) системы контроля.
Когда-то Иеремия Бентам предложил проект идеальной тюрьмы – паноптикум, в которой один стражник может наблюдать за всеми заключёнными одновременно.
В его проекте тюрьма представляла собой цилиндрическое строение с прозрачными перегородками со стражником в центре, но невидимом для заключённых. Узники не знают, в какой именно момент за ними наблюдают, и у них создаётся впечатление постоянного контроля. Таким образом они становятся идеальными заключёнными. Но ему тогда не пришла в голову мысль что еще лучше добавить к этой конструкции возможность самоконтроля заключенных если их убедить в том что все это для их же блага.
Да, безусловно, я несколько утрирую нынешнюю ситуацию, но тенденция – налицо. Мы все уже давно живем в цифровом паноптикуме (паноптикум – с греческого можно перевести как «пространство, в котором видно все»). По иронии, для греков паноптикум относился к публичному пространству, а в современном мире – стал синонимом идеальной тюрьмы.
Возможно это первые попытки на таком глобальном уровне осуществить переход даже уже не к обществу контроля, а к обществу – самоконтроля. Собственно, в эпоху «развитого интернета» оказалось управлять огромными массами – намного легче.
Бунт в дисциплинарном обществе – возможен и даже потенциально он может привести к изменению ситуации бунтующих. А вот в обществе контроля, а уж тем более в обществе самоконтроля – бунт не приводит к изменению ситуации. Контроль, если он становиться самоконтролем – становится тотальным и в рамках этой эпистемы – от него невозможно избавиться.
Где находится центр «управления» общества контроля? И где его предел? Возможно, предел общества контроля – это «невозможное» (Славой Жижек, наверное, назвал бы это «реальным»). Иногда случается невозможное. И оно само – неожидаемо.
Биополитика эмоций
Традиционно к сфере биополитики относится управление телами или шире жизнью и смертью, а точнее способами жизнедеятельности. Но гораздо важнее, особенно в современном мире, становится управление эмоциями.
Одним из инструментов реализации общества биополитического контроля является биополитика эмоций.
Собственно, это возможно самое большое отличие современного этапа биополитических инструментов от традиционных форм биополитического контроля. Я бы определил биополитику эмоций как сферу управления или же режимов власти, которые обуславливают способы чувствования, реагирования и т.д. – задавая когнитивные рамки. Промежуточным, а зачастую и достаточным, уровнем осуществления такой власти может быть мышление. И тогда эмоции выступают инструментом управления мышлением.
Оказалось, что запустив глобальный вирус страха, даже не нужно особо бороться с инакомыслием. Система коллективного «реагирования» будет самостоятельно «забивать» своей массовостью любые попытки критического мышления. Ведь что может противопоставить уровень рациональной рефлексии – эмоциональным «грузовикам с десятками трупов»?
Паника становится не только одним из инструментов управления массами, но и всячески поощряется. Страх – лучший стимулятор. Но он не будет работать если его не компенсировать одновременной инъекцией «заботы» о благе.
Есть еще несколько важных и тревожных результатов, которые можно наблюдать в результате такого социального эксперимента.
Выученная беспомощность
Выученная беспомощность — это нарушение мотивации в результате, пережитой индивидуумом неподконтрольности ситуации, т.е. независимости результата от прилагаемых усилий.
В далеком 1967 году психолог Мартин Селигман провел ряд экспериментов, в результате которых он открыл феномен «выученной беспомощности». Собак помещали в клетки, где их подвергали слабым ударам тока. Спустя какое-то время собаки убеждались в безвыходности положения и просто забивались в угол. Потом их помещали в другие клетки, где они уже могли избежать неприятных воздействий просто перепрыгнув в другую часть. Те же собаки, которые не были подвергнуты предварительной дрессировке в первой клетке, довольно быстро находили решение. Позже Селигман писал, что беспомощность вызывают не сами по себе травмирующие события, а опыт неконтролируемости этих событий, когда от действий индивида ничего не зависит и он смиряется с тем, что не может ни на что повлиять.
Социальное дистанцирование – социальная аномия
Наиболее опасное в этой пандемии – это незримые изменения, которые мы усваиваем несознательно. Дискурс «пандемии», «болезни», «инфекции» – приводит к тому, что мы начинаем воспринимать Другого, прежде всего как носителя опасности, носителя «вируса». Т.е. имплицитно каждый встреченный человек становится – не другим человеком, с которым можно входить в контакт, выстраивать отношения и т.п, но, прежде всего – источником опасности. Это основа социальной аномии –замыкание к «капсулах», разобщение и разрыв связей.
И чем больше будет выигрывать аномия (социальная разделенность и дезорнагизация) – тем явственнее становится отчужденное общество, общество контроля.
Недаром основным требованием стало – «социальное дистанцирование». Да, некоторые люди пытаются подчеркивать, что для остановки неконтролируемого распространения вируса важно физическое, а не социальное дистанцирование. Но, возможно, дело не в неудачном термине. Сторонник психоанализа наверное бы сказал, что эта оговорка – проявление бессознательного субъекта власти.
Чем еще оказалась так притягательна «пандемия»? Тем, что для многих это стало окошком в «реальность». Люди начали переживать киношные сюжеты фильмов-катастроф в своей «жизни». Привычка жить в «чужом сериале-своей -жизни» – наконец-то воплотилась в нечто общее и, одновременно – личное. И многие почувствовали себя наконец-то причастными жизни, живыми…
Это переживание общей «пандемии» – объединило весь мир. Это стало тем. во что погружен каждый, кто включен в мировую сеть глобальных медиа. Вот по сути – инструмент объединения разрозненных индивидов и сообществ в нечто общее – в человечество. Пусть и такое – виртуальное…
Опасность COVID-19 не только в самом вирусе (хотя никто в здравом уме не станет отрицать его биологической опасности и необходимости действий), а в том, что в попытке избежать опасности, в большинстве своем люди оказались готовы легко потерять базовые ценности свободного общества даже не под принуждением, а добровольно и без особой рефлексии.
Но самое важное что сделал «вирус» – он расширил сферу невозможного.
То, что вчера еще казалось, не только невероятным – невозможным, вдруг, всего за несколько дней – стало не только реальным, но и быстро превратилось в обыденность. И это показывает еще и быстроту адаптивности обществ к новой «норме».
До «пандемии», кто бы мог вообразить, что вдруг, и главное так неожиданно легко, оказалось взять и отключить большую часть мировой экономики, возвести заборы границ, посадить на взлетные полосы тысячи (может сотни тысяч) самолетов и т.п. Всего за считаные дни – усадить несколько миллиардов человек под «добровольный» домашний арест, да еще и убедить, что именно это их делает не только «примерными» гражданами, но и чуть ли не героями.
И еще это показало, как необычайно тонки грани нашей «реальности», нашего возможного и воображаемого. Ну и конечно же нельзя забыть один из основных факторов «как» это все стало возможным (о почему – это тема совершенно отдельного текста). Вряд ли подобное было бы возможным без тотальной включенности подавляющего большинства населения планеты в мир глобальных медиа и социальных сетей.
Собственно, когда человечество в сети стало глобальным – отпала даже необходимость его «физической» глобализации. Так что «новый, дивный мир» пришел совершенно буднично вместе с потоком котиков и сердечек в ленте…
Университет Альберты, Канада
