Больше года мир живет в состоянии карантина. Нынешнее проживание этого состояния, конечно, весьма отличается от впечатлений первых месяцев. Первые суждения были сумбурны и формировались почти наугад: про новую «ковидную» реальность было почти ничего не ясно.
Но вмиг оказались отброшены (ладно, отставлены в сторону до лучших времен) существовавшие на тот момент водоразделы в украинском обществе. На сцену вышел новый водораздел — между теми, кто принимал новую реальность, и теми, кто ее пытался оспорить. Последние как раз и получили название ковид-диссидентов.
Минимум информации компенсировался активной коммуникацией, прежде всего в социальных сетях. В этой коммуникации сталкивались различные мнения о сути пандемии, ее потенциальных бенефициарах и жертвах, о подлинной или мнимой ее опасности, о прогнозируемом размахе и длительности. Предметом обсуждений также были карантинные ограничение, вводимые властями — новая рамка, в которую предстояло вписаться.
Условно можно разделить ковид-диссидентство на умозрительное и габитуальное. Умозрительное ковид-диссидентство оспаривало представление о вирусе – о его опасности, контагиозности, официальной статистике (за которой прочитывались чьи-то скрытые интересы). Лозунг его был в лучших традициях конспирологии: «Все обстоит не так, как нам говорят».
Габитуальное ковид-диссидентство отвергало необходимость следовать карантинных нововведениям, во всяком случае тем, что вводились отечественной властью. Его лозунг звучал скорее прагматически: «Нет смысла делать то, что нам говорят».
Умозрительное ковид-диссидентство предполагало и габитуальное тоже. В самом деле, зачем соблюдать навязываемые нормы, если под ними нет оснований в виде достоверных (для умозрительного ковид-диссидента) фактов?
Однако габитуальный диссидент мог и не оспаривать официальную версию происходящего, но притом не соглашаться относительно осмысленности проводимой государством ковид-политики. Просто ценности такого человека могли не совпадать с ценностями, которым решило следовать украинское государство.
У каждой страны, даже внутри вроде бы единого Евросоюза, наметилась своя ковид-политика. Перед глазами обывателя возник целый веер образцов, которые ретроспективно можно распределить между двумя полюсами. Один полюс — Италия, которая ввела режим максимальной изоляции своих граждан и чрезвычайные меры контроля за соблюдением новых правил. Побудительным мотивом было пожелание сберечь жизни, и ради безопасности власти пожертвовали свободами и правами своих граждан.
Другой полюс представляла собой Швеция, которая не торопилась с введением жестких ограничений и на первых порах доверила своим гражданам самим принимать решения об изоляции и других предосторожностях. Такой подход был обусловлен приоритетом ценностей свободы над ценностью безопасности.
Какая из этих моделей лучшая? Этот вопрос горячо дискутировался в социальных сетях и прочих удаленных форматах коммуникации (другие были под запретом). В этих обсуждениях формировались мнения, ставшие основой ковидного менйстрима и ковид-диссидентства.
Мнение — специфический формат высказывания, в котором информированность перемежается с позиционированием, позитивное знание — с мировоззренческими установками. Одна и та информация может поспособствовать формированию совершенно различный мнений. Но все разнообразие мнений не избавляло от необходимости всех украинских граждан в равной степени следовать ограничениям, введенным украинской властью. Она же кое в чем (например, в остановке общественного транспорта) дала фору и Италии.
Почему именно эту модель украинские власти взяли за образец — объяснить невозможно и сейчас; что же говорить о первых неделях новой «ковидной» реальности? Тогда закручивание карантинных гаек и подавно казалось необъяснимым. Но еще сильнее впечатляла покорность украинского народа.
В политической традиции Украины ценность свободы, кажется, неоспорима. Еще свежа память Майдана, где украинское гражданское общество подтвердило приоритет ценности свободы, борясь за нее с отчаянным бесстрашием. И вдруг — податливость перед страхом, и полный карт-бланш властям для любых, в том числе и абсурдных, мер. Таких, как закрытие парков и запаивание мусоропроводов.
Принятие этой политики очертило мейн-стрим, альтернативой которой и стало ковид-диссидентство.
Уже потому что Украина относит себя к посттоталитарному миру, отношение к диссидентам у нас скорее позитивное. Традиция критичного отношения к власти тоже этому способствует. Но эту установку ковид-диссиденты не смогли конвертировать в свою поддержку. Против неоправданных ограничений в Украине не прошло сколько-нибудь значимых протестов. И даже ретроспективное признание властью произвола в некоторых решениях (таких, как запрет на посещение парков) не привело к осуждениям и наказаниям виновных. Напротив, главный промоутер этих ограничений еще и получил повышение по службе.
Украинские ковид-диссиденты явно не были похожи на диссидентов Реформации. Они не оказались готовы обращать всех в свою веру – кураж не тот. И на антисоветских диссидентов они тоже не оказались похожи. Им не хватало элементарной солидарности, чувства локтя и товарищеской поддержки. Эмоциональные месседжи в социальных сетях вызывали не столько солидарность, сколько споры, и вместо инструмента объединения стали инструментом разъединения.
Так социальные сети — канал трансляции недовольства ковид-диссидентов — оказались настоящей канализацией, то есть способом канализировать протестную энергетику в безопасное русло. А в результате и погасить ее.
Теперь уже в Facebook и слова сказать о COVID-19 невозможно, чтобы к твоему посту не прикрепилась особая иконка с единственно-правильной информацией. Причесывание суждений в социальных сетях под единую гребенку — радикальная новация, не позволяющая отрицать роль этих сетей в блокировании ковид-диссидентства.
Но единственная ли это причина, почему угасла дискуссия? Думается, есть еще, как минимум, одна. Не может человек долго пребывать в состоянии шока, гнева и отчаяния. Чем более тема обсуждения травматична, тем тяжелее длить обсуждение, если человек не чувствует эмоциональной поддержки. И тогда негативная эмоция как мотор обсуждения становится, напротив, тормозом.
Со временем происходит нормализация и даже банализация обстоятельств, жизнь в которых когда-то казалась невыносимой. А стимулы, провоцировавшие еще недавно эти остро-негативные реакции, становятся привычными житейскими атрибутами. Так устроена психика нормального человека. Наступает момент, когда формат реагирования утрясается, и пересматривать его становится вроде как неприлично.
С этого момента теряет интерес чужое (пусть даже экспертное) мнение по вопросу, который еще недавно казался вопросом жизни и смерти. И даже более того — свое собственное мнение по этим вопросам высказывать нет особого интереса. И обсуждение прекращается.
Но прекращенное обсуждение — не значит завершенное, не значит состоявшееся. Возможно, оно просто прерванное.
Завершенное обсуждение — это то обсуждение, в котором найдена оптимальная модель понимания, согласованы позиции или достигнут консенсус. Такие осязаемые результаты коммуникации — скорее исключение, чем правило в обсуждениях животрепещущих социально-значимых тем. И в отношении пандемии и карантина такого исключительного результативного финала точно не произошло.
Очевидно, такое обсуждение еще предстоит пройти. Оно, наверное, будет более основательным и результативным — хотя бы причине лучшей информированности, чем та, что была доступна в первые недели пандемии. И в этом обсуждении голос ковид-диссидентов зазвучит более уверенно. Главное, чтоб они отстояли свое право на такое обсуждение.
Источник: Koine
