Почему равенство лучше неравенства

Еще один день – и еще один заголовок: вчера – ожирение, сегодня – подростковая беременность, завтра – преступность. Социальные проблемы в наши дни вертят крутящиеся двери политики: как только одни проблемы выходят, другие заходят.

Лишний вес как проблема для органов здравоохранения, преступность как проблема для органов внутренних дел, и так далее. Так что приходится правительству постоянно отвечать свежими инициативами, строить новые больницы, дополнительно финансировать полицию и тюрьмы. И при этом остается все меньше реальных надежд на не то, что станет лучше.

Может быть, до сего дня. Ричард Уилкинсон, стопроцентный англичанин чуть старше среднего возраста, говорящий спокойным тоном – наверное, это последний человек, от которого вы бы ожидали, что он придет к вам с теорией всего. Но именно это он, профессор Ноттингемского медицинского института вместе с коллегой, Кейт Пикетт, преподавателем университета Йорка, и сделал.

Первое предложение их книги под названием “Равенство лучше неравенства” предупреждает: “Людям свойственно преувеличивать значение своей работы, и мы также беспокоимся о том, не слишком ли много здесь утверждаем”. Задолго до того, как дочитаете книгу до конца, вам самим станет интересно, смогли бы авторы утверждать еще больше?

В конце концов, они говорят, что почти каждая социальная проблема, распространенная в развитых странах – сокращение продолжительности жизни, детская смертность, наркомания, преступность, рост числа убийств и психических заболеваний, лишний вес – имеет одну и ту же причину: неравенство.

К тому же они утверждают, что не только обездоленный низший класс проигрывает от социального неравенства, страдают все, и даже те, кто живет существенно лучше. Поскольку не уровень бедности порождает социальные проблемы, но различие в доходах между богатыми и бедными. К примеру, относящийся к 20% наименее богатых в более равном обществе имеет шанс прожить дольше, чем его альтер-эго из 20% наиболее богатых в обществе с меньшим равенством.

Возьмем случайную статистику. Соединенные Штаты гораздо богаче любой другой страны и тратят на здравоохранение гораздо больше средств, чем другие страны. Но ребенок, родившийся в Греции, где средний уровень дохода в два раза меньше, чем в США, менее подвержен риску младенческой смертности и имеет больше шансов прожить дольше, чем американец.

Проблемы с лишним весом встречаются в Великобритании вдвое чаще, чем в Швеции или Норвегии, где равенства больше, и в шесть раз чаще в США, чем в Японии. Статистика ранних родов в Великобритании в шесть раз выше, чем в странах с большим равенством; американцы страдают психическими заболеваниями в три раза чаще японцев; а статистика убийств в три раза выше в странах с большим уровнем неравенства. Примеры можно приводить бесконечно.

Кажется, что неравенство – это болезнь общая для всех, нечто, что имеет непосредственное влияние на каждого. Но не означает ли это тогда, что равенство – это более не вопрос морали или альтруизма, но чистого эгоистического интереса? После небольшой паузы Пикетт говорит: “Я не уверен, что именно такой месседж мы пытаемся донести”. И еще после краткой паузы Уилкинсон добавляет: “Но это правда”.

Пикетт более осторожно относится к политическим выводам из их работы, чем Уилкинсон, который готов идти до конца, к каким бы неудобным следствиям их аргументация не приводила. Но осторожность Пикетт понятна. Если эгоизм и алчность создают неравенство, то было бы странным показывать, что решение вопроса находится в иной плоскости.

С другой стороны, есть забавная ирония в идее, что богатые столь долго не признают в равенстве свой личный интерес, да и вообще редко так бывает, чтобы мораль сердобольных либералов совпадала с их интересами. Ну, и как считает Уилкинсон, мы должны этим воспользоваться.

Авторы настаивают на том, что книга стала продуктом совместного сотрудничества, но некоторые сотрудники бывают “равнее” других. В то время как Пикетт в свои сорок все еще в определенной степени новичок, – она защитила докторскую только в 1999-м, – то Уилкинсон уже многие годы с различной долей успеха работает над проблемой социальной детерминации здоровья.

Идея написать “Равенство лучше неравенства” пришла пять лет назад, после того как Мировой Банк впервые обнародовал широкие статистические данные. Именно тогда Уилкинсон получил подтверждение из других сфер социальной политики своим наблюдениям того, как здоровье людей зависит от уровня социальной дифференциации, а не от стандартов медицинского обеспечения.

“Стало ясно, – говорит Уилкинсон – что такие как США, Великобритания и Португалия страны, где 20% населения живут в пять, шесть, семь раз лучше, чем 20% беднейших, отличаются существенно большим числом социальных проблем на всех уровнях общества, чем в странах наподобие Швеции или Японии, где различие в доходах выше всего в два или максимум три раза”.

Статистика, приведенная Мировым Банком, относится лишь к 50 наиболее богатых стран, однако Уилкинсон предлагает применять эти выводы более широко. Дабы удостовериться, что наблюдения не могут объясняться культурными различиями, они проанализировали данные по всем 50 штатам США и получили тот же результат. В тех штатах, где уровень расслоения по доходам был наивысшим, было больше социальных проблем и меньше социальной солидарности.

Уилкинсон понял две вещи. “Хотя я всегда считал, что общества равных возможностей отличается большей сплоченностью, – говорит он, – я полагал, что лицезреть это непосредственно можно было бы только в какой-нибудь утопии. Я никогда не думал, что смогу наблюдать такие различия в условиях действующей рыночной экономики”.

Но есть и аномалии. Уровень курения и самоубийств выше в более равных обществах. “Насилие здесь имеет тенденцию направляться с других на себя, – говорит Уилкинсон, – мы предполагаем, что в обществах с высоким чувством солидарной ответственности когда что-либо идет не так люди стремятся винить прежде всего себя, а не других.

Что же касается курения, то здесь есть небольшое отличие: кажется, что все страны двигаются по одной и той же траектории. Курить первыми стали мужчины из высшего общества, затем женщины также начали курить с “верхов”, мода на курение спускалась вниз по социальной лестнице. Аналогичная картина наблюдается сегодня с практикой отказа от вредной привычки”.

Тем не менее, корреляция между неравенством и социальными проблемами остается поразительной. Решающее значение имеет уровень различия в доходах, а не уровень бедности. В США за чертой бедности проживает 13% населения. Тем не менее, 80% тех, кто попал в эту категорию, имеют дома кондиционер, 33% – посудомоечную машину и 50% имеют два автомобиля и более. Это отнюдь не то, что жители иных стран могли бы назвать бедностью.

В Великобритании правительство лейбористов, несмотря на то, что оно выступало против, сохранило унаследованный от предшественников уровень социальной дифференциации. “Они предприняли определенные позитивные действия в отношении самых малообеспеченных пенсионеров и молодоженов”, – говорит Уилкинсон. “Но проблемы сосредоточены совсем с другого края. Питер Мандельсон [1] еще в самом начале правления администрации лейбористов заявил: “Нам нет ровным счетом никакого дела до лиц, которые становятся неприлично богатыми”, – и лейбористы сдержали слово”.

Так что же не так с неравенством, что вызывает такие бедствия? Уилкинсон полагает, что ответ лежит в области социальной психологии – вопросах статусах и иерархии. Чем больше различий между имущими и неимущими, тем большее придается значение материальным аспектам потребления: марка твоего автомобиля имеет гораздо большее значение в более иерархизированном обществе, чем в любом ином. Вытекающим из поражения в статусе последствием становится социальная коррозия, которая находит свое выражение в росте преступности, росте заболеваемости и падении социального доверия.

Уилкинсон представляет различные иллюстрации. Когда обезьяны находятся в иерархизированной среде, те, что оказываются на ее дне, используют для самолечения больше кокаина; кастовые различия сказываются на результатах индусских детей, если они должны перед экзаменами раскрывать свою кастовую принадлежность; выделение гормона стресса, кортизола, повышается, когда люди сталкиваются с чужой оценкой, и т.д. Результат всегда один и тот же: страх поражения перед лицом различий в уровне благосостояния заползает под кожу любого, заставляя испытывать волнение по поводу своего статуса.

Какое-то время Уилкинсон и Пикетт находились в сомнениях: не слишком ли точна корреляция, чтобы быть правдой? Связь была настолько прочной, что невозможно было поверить, что никто ее не разглядел раньше. Авторы будущей книги призвали коллег помочь проверить иные объяснения корреляции. Они рассмотрели уровень религиозности общества, мультикультурализм, все, что смогли придумать. Они даже решились рассмотреть возможность своей ошибки, что все ровным счетом наоборот, и что именно социальные проблемы порождают неравенство. Но никакое иное объяснение не смогло выдержать проверку статистикой.

Уилкинсон открыто признает, что “Равенство лучше неравенства” – его лебединая песня. Он чувствует, что в качестве ученого он выполнил свою часть задачи: он верно определил проблему. Теперь дело за активистами и политиками принимать решения. Пикетт смотрит на это иначе. Во многом именно она является движущей силой создания вебсайта “The Equality Trust“, выступающего за социальные изменения. “Должна быть какая-то возможность для изменений”, – она полагает. “Все складывается одно к одному.

Сокращение неравенства хорошо ложится в повестку борьбы за окружающую среду, оно в интересах развивающихся стран, поскольку страны с большим социальным равенством оказывают больше международной помощи, и самое главное, все мы сыты по горло алчностью крупных корпораций и практикой раздачи бонусов, которые привели к текущему экономическому кризису. Так что если у правительства есть воля что-то изменить, то время настало”.

Уилкинсону все равно, когда именно правительству начинать действовать. “Пора уже положить конец бесконтрольному росту доходов богатых”, – полагает он. “Богатые довели нас до этого, пусть они же и расхлебывают”. Хватит ли смелости у лейбористов обидеть тех, кого они все это время обхаживали, его не волнует. Но он может себе позволить помечтать, а пока что он идет домой смотреть телевизор.

“Я опаздываю на новую серию “Лучшего друга Пэрис Хилтон”[2] (2)”, – смеется он. “Там показывают прекрасный пример неблагополучного иерархически организованного общества”.

*****

[1] Известный многочисленными крупными скандалами британский политик-лейборист и политтехнолог.

[2] Популярное британское реалити-шоу “Лучший британский друг Пэрис Хилтон” (“Paris Hilton’s British Best Friend”), которое демонстрировалось по британскому развлекательному круглосуточному каналу ITV2 в январе-марте 2009 года.

Источник: The Guardian