Хотите насмешить Бога, расскажите о ваших планах на будущее. Как правило, этот трюизм используют для того, что усмирить гордыню планирующего разума и ограничить детерминирующие последствия предсказаний — магических или научных — на свободу выбора человека. Но что плохого в смехе Всевышнего? И почему бы не попробовать рассмотреть черты будущего, фокусируя внимание на возможности для личного и коллективного выбора?
В этой статье я попробую указать на набор политических альтернатив, к которым политические сообщества подталкивает нынешняя пандемия. В зависимости от сделанного выбора, существовавшие до пандемии нации начнут — или продолжат — свой путь к политическим пертурбациям середины двадцать первого века.
Общие черты будущего можно видеть сейчас в силу того, что социально-экономические и политические последствия пандемии заставляют властные элиты, контрэлиты и многочисленные социальные группы пересмотреть свои привычные условия существования и принуждают к активному поиску новых форм существования. В том числе, к творчеству новых политических начал, идей и практик. И это политическое творчество будет связано с тем, какой выбор сделают политические акторы, и как этот выбор будет сопряжен с социально-экономическими и политическими тенденциями, определявшими формы правления, порядки доступа к ресурсам и идеологические процессы в начале XXI века.
Долгие тенденции
Современные политические сообщества существуют в отношениях, установившихся после распада колониальных систем и в связи с политической и экономической глобализацией во второй половине ХХ века. В начале 2020 года политика в глобальном и национальном измерениях в значительной мере определялась набором долгих тенденций, которые в значительной мере влияли как на внешнеполитический статус сообществ (центр, периферия, полуцентр или экстремальная периферия), так и на внутриполитические процессы (демократизация или развитие автократии, эффективность или дефективность режима). Среди этих тенденций — проблемный экономический рост и связанное с ним неравенство, снижение эффективности старых властных институтов, упадок устойчивых демократий и сдвиг глобального центра в сторону востока, и, наконец, значительная разница в демографической ситуации Запада и остального мира.
Проблемный экономический рост
Долгое время частью современного политического ландшафта была идея, оформленная отчасти идеологически, а отчасти — научно, что экономический рост взаимосвязан с демократизацией, ростом политически свободных стран. Во многом, эта корреляция подтверждалась реалиями «третьей волны« демократизации, когда с начала 1970х по конец ХХ века росло количество демократических государств и уменьшалась глобальная бедность. И хотя эта взаимосвязь (по крайне мере как каузальная взаимосвязь) в последние годы все чаще оспаривается, неопровержимым остается понимание того, что демократическая или автократическая политика связана с социально-экономической моделью. То, как развиваются страны под управлением диктаторов или либералов, отчасти влияет на выбор пути политического развития в других странах.
Начиная с мирового финансового кризиса 2008-9 гг., экономики мира демонстрировали очень скромный рост (График 1). В последние три года этот рост значительно замедлился, опускаясь с 4% до 2% мирового реального ВВП в год. По оценкам экспертов МВФ, под влиянием пандемии и антиэпидемических мероприятий этот рост прервется, достигнув показателей ниже -5%. И хотя рост, согласно их прогнозу, восстановится уже в следующем году, удар по доходам и благосостоянию домохозяйств будет нанесён немалый. Скорее всего, усилится социально-экономическое неравенство и политические противоречия как в «развитых», так и развивающихся странах.
Эксперты Всемирного банка указывают, что проблемы с экономическим ростом приведут к тому, что глобальная бедность вырастет в 2020 и на время прервет тенденцию к уменьшению этой бедности (График 2).
Экономические неурядицы как в богатых, так и бедных странах могут повлиять на политические симпатии народов по всему миру. Социально-экономический успех отдельных автократий и экономические проблемы старых демократий могут повлиять на политические культуры народов мира, хотя еще недавно эти культуры демонстрировали устойчивые преференции в пользу политической свободы.
Снижение эффективности существующих политических режимов и систем
Данные об эффективности политических режимов в период 1900 — 2016 показывают, что в последние полтора десятилетия установленные еще в ХХ веке эффективные демократии и автократии приходят в упадок (График 3). По всей видимости, прежние институты, обеспечивавшие эффективность этих режимов и систем, потеряли свою жизнеспособность. Вместо этого растет число дефективных демократий, где идет поиск институтов и учреждений, которые обеспечат свободу, контроль, справедливость и развитие уже в новом столетии.
Пандемия, антиэпидемические мероприятия и экономические проблемы, скорее всего, будут вынуждать политические сообщества к политической креативности, которая должна будет превратить дефективные демократии в политические системы с четким выбором в пользу большей или меньшей свободы.
Беззападность и упадок устойчивых демократий
Выбор, который происходит в наши дни под принуждением целого набора кризисов, далеко не всегда будет происходить в пользу свободных политических режимов. Это связано с тем, что упадок эффективных демократий создает идеологическую и институциональную инерцию разочарования в политической свободе во всех, кроме Океании, обществах (График 4).
Эти процессы уже привели к ситуации «беззападности«, когда роль западных стран теряет функции глобального центра. В этих условиях происходит сдвиг роли центра геоэкономического и геополитического влияния с либерально-демократического Запада на авторитарный Восток.
Разрыв в демографических процессах Запада и остального мира
Будущее политических систем и режимов также связано с демографическими процессами. Многие политические сообщества, установившие в ХХ веке эффективные демократии, социально-ориентированные государства и развитые экономики, в ХХI веке имеют серьезные демографические проблемы: их население «стареет», уровень рождаемости снижается и их социально-экономические успехи привлекают большое количество мигрантов из других стран.
Так, например, в Европе намечается четкое разделение на демографически уменьшающиеся и растущие страны (График 5). Скандинавские страны, Соединенное Королевство, Швейцария и Франция имеет четкую тенденцию к воспроизводству и росту народонаселения. В то же время, в южной, центральной и восточной Европе есть устойчивая тенденция к уменьшению местного народонаселения.
По расчётам экспертной группы ООН (UN DESA), население стран нынешнего глобального центра (Северная Америка и США) не будет расти, тогда как население стран Азии и Африки будет значительно расти в следующие двадцать лет (График 6). Демографическое давление на страны Запада будет расти, что будет усиливать тенденцию к «беззападности» и росту роли стран с дефективной демократией или автократией.
Итак, эти четыре тенденции будут влиять на то, как выбор современных политических сообществ предопределит их будущее.
Выбор и биополитическая трилемма
Выбор, обусловленный длинными тенденциями и кризисами этого года, опирается на взаимосвязь творческого потенциала человечества и мышления. Мышление имеет свою собственную экономику. Прагматическая школа Дьюи, например, объясняет ее так. В повседневной жизни мы по большей части пользуемся моделями поведения, основанными на личном или социальном опыте. Их использование происходит автоматически, без запуска мыслительных креативных операций. Но в случае возникновения проблемной ситуации, когда привычные модели не работают для выживания, человеку необходимо задействовать мышление для решения проблемы. Решишь — выживешь, не решишь — прощай! Эта же модель срабатывает и в условиях больших коллективов: человеческие популяции эволюционируют, пользуясь креативным мышлением для построения надежных моделей преодоления определенной проблемы.
Социально-экономические и политические последствия пандемии COVID-19 не сложно предсказать, используя обычный социальный опыт. Эпидемии ведут к экономическим неурядицам и бедности, к обострению социального неравенства и восстаниям, а также к невозможности править так, как до бедности и восстаний. Те политические режимы, которые проигнорируют противоречия, обострившиеся под влиянием последствий пандемии, и не предложат креативных решений, скорее всего, падут. К нынешней пандемии нужно отнестись серьезно и использовать творческий потенциал мышления.
Творческие усилия для решения проблемы в рамках национальных политических сообществ, скорее всего, будут определены биополитической трилеммой.
Трилемма — это выбор между тремя альтернативами. В этой статье, следуя геоэкономической трилемме Родрика, я использую модель трилеммы как выбора, в котором можно непротиворечиво учесть набор интересов лишь двух акторов из трех.
Что касается биополитики, то здесь я использую это понятие, следуя Мишелю Фуко. Биополитика — это политическая практика, направленная на обеспечение, поддержку и умножение жизни подданых. Специфика биополитики связана с тем, что государство, практикующая ее, относится к гражданам не как носителям прав и свобод, а как биологическим особям популяции Homo sapiens на подконтрольной территории. И в силу этого, суверенность гражданина отрицается, а суверенность правительства абсолютизируется, в том числе в экзистенциальном аспекте. Правящая группа отнимает право на тело и жизнь у подданных, управляя, например, возможностью вступать в сексуальные отношения человеческих особей (в каком возрасте, между представителями каких групп и полов и т.п.), делать аборты, вакцинироваться, иметь доступ к общественному здравоохранению, практиковать эвтаназию или находиться на карантине. Правящие группы активно объясняют своему населению о благах их политической заботы. А об опасностях заботы, лишающей человека защитного покрова прав, пишут философы (например, Джорджо Агамбен).
Итак, биополитическая трилемма ставит каждое политическое сообщество перед базовым выбором между интересами и возможностями государства, гражданина и коллектива.
В этом контексте интересы государства состоят в достижении суверенности, т.е. безусловного доминирования над правами и свободами гражданина и рассматривающего сообщество как биологическую популяцию, о которой нужно заботиться. Владимир Фадеев называет этот набор интересов «пастырским», где правительство — добрый пастырь, заботящийся о своем стаде. Обычно этот интерес получает легитимность в чрезвычайных ситуациях войны или эпидемии, когда отменяется правовой баланс между гражданином, местными общинами, социальными группами и правительством. Нынешняя пандемия, конечно же, дает шанс каждому государству воспользоваться чрезвычайщиной для получения гегемонии.
В ситуации пандемии, гражданин как политический институт намерен отстаивать свою жизнь, свои политические права, достигнутые дорогой ценой (как правило, предыдущих поколений), и свои приватные экономические интересы. Чрезвычайщина нарушает возможности для соблюдения всех трех наборов интереса гражданина, суживая этот интерес до простого биологического выживания.
Пандемия обостряет страх за свою жизнь не только у отдельных граждан, но и у всего политического сообщества. Страх за членов семьи, рода, местной общины и общества в целом сводит понимание себя политическим сообществом как биологической популяции. В этом случае, выживание в краткосрочной перспективе становится главным интересом, отодвигающем в сторону права индивида и даже национальную солидарность.
Последствия выбора
Если модель биополитической трилеммы верна, то последствиями политического выбора будут идеи и практики противоправного суверенизма, демократической депопуляции и децентрализированной анархии.
Противоправный суверенизм
Каждый из акторов, в идеале, хотел бы полной реализации своих интересов. Однако в реальности реализовать свои интересы в одиночку невозможно. Нужен партнер, а значит приходится поступиться частью своих интересов и идти на компромисс. И вот тут-то и возникает политический выбор, который предопределит будущее политического сообщества.
Компромисс государства и популяции вполне возможен. В этом случае биополитический компромисс обеспечит государству суверенное доминирование, отменяющее «неотъемлемые» естественные и гражданские права, а популяции — выживание в условиях упорядоченного карантина, элементы которого (например, ограничение возможности для передвижения, особые права силовиков или четкая вертикаль власти без сдержек и противовесов) так и не будут полностью отменены после окончания чрезвычайного положения. Политический режим, который возникает вследствие такого компромисса, будет опираться на институты и организации, поддерживающие суверенизм.
Суверенизм как политическая практика, отрицающая универсальные права и свободы и утверждающая политико-правовую автаркию национального государства, и до пандемии был силен. Политические режимы в путинской России, орбановской Венгрии, писовской Польше, эрдогановской Турции, больсонаровской Бразилии или трамповских США в большей или меньшей мере проявляли элементы противоправного суверенизма. Эта иллиберальная докоронавирусная тенденция явно получает большие возможности в постпандемической глобальности.
Вполне вероятно, что политическое творчество народов в середине двадцатого века будет сопряжено с созданием новых, усиленных информационными и биологическими технологиями несвободных режимов. Возможностей для политической свободы и социально-солидарных практик у народов, пошедших на такой компромисс, будет гораздо меньше. И это — вызов, на который должны креативно ответить либералы и социалисты.
Демократическая депопуляция
Народы, жившие в либерально-демократических государствах, долго инвестировали в институты и учреждения, поддерживающие конституционный баланс ветвей власти, центрального и местных правительств, гражданина и государства. Несмотря на тенденцию к упадку таких политических систем в последние годы, многие из базовых либерально-демократических институтов сильны и жизнеспособны. И после пандемии эти институты вполне могут действовать в пользу компромисса между интересами государства и гражданина.
Компромисс государства и гражданина, скорее всего, оставит в силе и неолиберальную логику развития здравоохранения как платной услуги (экономический упадок и проблемы с бюджетными сборами будет этого требовать), и эгоистический индивидуализм (темная сторона гражданственности — конфликтный индивидуализм — этому может способствовать). В этом случае, для населения свободных стран реальным будет продолжение депопуляции и добавится некоторое ускорение этого процесса.
Возникающий в связи с депопуляцией демографический вакуум будет заполняться ускорившейся миграцией, управляемой или неуправляемой. Управляемая миграция будет способствовать приходу к власти этнонационалистически или расистки настроенных популистов, которые в краткосрочной перспективе подорвут эффективность общественного здравоохранения (этот эффект уже заметен в странах и регионах, где правление популистов уже привело иррациональному отношению к антиэпидемиологическим структурам и сокращению доступа к медицине) и устойчивость либерально-демократических режимов. А неуправляемая миграция подорвет устойчивость либерально-демократических режимов еще раньше.
Децентрализированная анархия
Рост количества дефективных демократий связан с тем, что политические системы все чаще не имеют эффективных властных институтов, которые бы вели к надлежащему управлению, доступу к справедливому суду, или верховенству права. В этих условиях, национальные правительства слабы, а государства выполняют лишь часть своих исключительных функций. Остальные функции выполняются неформальными властными структурами (кланами, патрональными сетями, мафиозно-политическими структурами) и местными сообществами.
Пандемия и антиэпидемические мероприятия показали, что эффективность работы национальных правительств зачастую низкая. Коррупция, непрофессионализм чиновников и политиков, последствия неолиберальных реформ общественного здравоохранения показывают местным сообществам, что их выживание зависит от других акторов. В этом случае, компромисс между популяцией и гражданином приводит к выбору в пользу самостоятельных решений проблем, связанных с пандемией и карантином. Мэры, главы местных администраций и местные кланы могут получить политическую легитимность как спасители определенных общин. Также, транснациональные организации могут показать себя настоящими спасителями. В обоих случаях, национальное государство оказывается проигравшим, а центробежные тенденции усиливаются.
Децентрализированная анархия открывает пространство для политического творчества больших и малых сообществ. Палитра возможных политические проектов, растущих из этого выбора, варьирует от сецессионистских или ирредентистских восстаний до социалистических, демократических, экологических или анархистских политических движений. Этот выбор открывает дорогу для политической креативности не только субнациональных акторов, но и для транснациональных структур.
Выводы
Итак, пандемия и пробужденное ею биополитическое принуждение к политическому выбору и творчеству политических сообществ во многом могут определить политические черты мира середины ХХІ века. Принимая во внимание существовавшие до 2020 года тенденции, влияющие на политические системы и режимы, и биополитическую трилемму, новые возможности возникают у национальных государств. Искушение суверенизмом открывает путь новым автократиям и сокращает пространство свобод самовыражения. Инерция политических институтов может оказаться сильнее принуждения к выбору, что подорвет демографические основания для стабильности и развития свободных политических сообществ. Наконец, неэффективность многих нынешних национальных государств откроет пространство для разнообразных политических проектов, многие из которых могут воплотить справедливые, солидарные и свободные формы политического сосуществования людей. Важно помнить, что указанные черты лишь намекают на лицо будущего мира. Будет оно смеяться (как Бог, читающий прогнозы) или горевать, зависит от непрекращающегося выбора, который ежедневно делают и воплощают люди и сообщества. А также «черных лебедей«, чьи стаи, похоже, не устают вносить правки в любые планы на будущее.
Источник: eedialog.org
