Эпидемия как культурный и социально-психологический феномен касается куда большей части человечества, чем непосредственно инфекция. Ее исключительность создает условия для введения «чрезвычайного положения», рассказывающего о нас гораздо больше, чем все энциклопедии мира.
Лев Громашевский — революционер-подпольщик и эпидемиолог-победитель — создал учение и практики, позволявшие разрушать каналы передачи инфекции из группы-«источника» общему населению. Однако в фольклоре советских медиков бытовала легенда, что пан Левко часто сетовал:
«Я представляю, как победить эпидемию, а вот что делать со страхом перед эпидемией — страхом, поражающим пациентов, врачей и массы непричастных — не знаю».
Целерациональная стратегия преодоления биологического процесса распространения инфекции и выживания вида homo sapiens на определенной территории неуклонно вела к тому, что у современного государства возникала особая биополитическая функция: спасать население.
В эпоху индустриального модерна государства стали особо активно практиковать полномочие спасать общее население, жертвуя индивидом (и его правами). Неправовая легитимность такого полномочия основана на выживании популяции. И эта биологическая цель принимается за само собой разумеющееся основание для введения режима чрезвычайности.
Чрезвычайность — это именно то, что позволяет увидеть «природу» (или само-собой-разумеющееся) государства без модернистских шор теории права. Эту редукцию, например, проделывали и Шмитт со стороны ультраправых (понятие суверена), и Беньямин со стороны радикально левых философов (тезис 8). В результате — понимание того, что суверенность была прояснена как настоящая сакральная власть или неоспариваемая способность устанавливать исключения из правил и прав. И эта власть используется государствами все чаще.
Джорджо Агамбен пошел дальше, вводя понятие «lo stato di eccezione». В этом определении есть игра, вскрывающая предправовую основу государства: «stato» — это и государство как таковое, и положение чрезвычайности. В одноименной книге (книга вышла в 2003 году, ее русский перевод вышел в 2011 г., а украинский перевод Ивана Иващенко должен выйти в этом году) Агамбен, продолжая идеи Беньямина, указывает, что государства все чаще создают предпосылки для введения чрезвычайщины. Продлевая войны, игнорируя международное право войны и мира или аггравируя эпидемические ситуации, государства как особые онтологические инстанции пытаются сбросить с себя «ошейник» рациональности, подконтрольности, индивиудальных прав и гражданских свобод.
Страх, о котором упоминал Громашевский, дарит суверенной, левиафановой части государства основания для введения чрезвычайного положения. Эта исключительность желанна, затребована гражданами. Правда, в момент выдвижения такого требования граждане отказываются от своих суверенных прав в пользу неизвестного желанного безграничного властителя. Ужас, превративший добродушных и самоироничных полтавчан в агрессивную новосанжарскую стаю или беззаботных ломбардцев в злющие стаи покупателей всего и побольше, касается чего-то древнего и тайного в самом человеке. Тонкая пленка современной цивилизации и лелеемой рациональности легко стирается под ударами коллективного страха.
И в современном сетевом обществе эпидемия неразрывно связана с «инфодемией», готовящей нас к подчинению коллективному ужасу.
Беда не приходит одна, а эпидемия не обходится одною лишь заразой. Так и в 2020 году пандемия COVID-19 сопровождается другими бедами. Например, ущербом для глобального экономического роста, использованием чрезвычайной ситуации политиками, ну или массовыми паниками. И если для мирового экономического кризиса были и другие, давно известные причины, а про черезвычайщину ведется философский спор, то нынешняя «инфодемия», пожалуй, требует осмысления как новый феномен в жизни глокального человечества. Кажется, сам принцип глокальности теперь переиначен: бойся глобально, паникуй локально.
Инфодемия — это неологизм, которым обозначают навязчивое распространение информации, связанной с пандемией и вызывающей «страх, слухи и предрассудки, подрывающие международное сотрудничество в борьбе против вируса». И если коллективный ужас и панические реакции на эпидемии — это, увы, человеческий обычай во все времена (например, погромы, оргии или панические покупки), то создание и распространение наукоподобных антинаучных теорий, да еще и в таком количестве и с таким качеством аргументации, — это довольно новое явление.
В инфодемическом потопе есть несколько тем, структурирующих паники. Я затрону лишь несколько из них: происхождение вируса, последствия эпидемии и скороспелые идеологические выводы из длящейся пандемии.
Происхождение — древнейший повод для сплетен и слухов. В наше гипермодерное время, происхождение значимого события зачастую описывается в терминах заговора. Пандемия COVID–19 безусловно оказался в центре внимания конспирологов. Основные позиционные бои ведут две глобальных армии. Одни уверены в «американском происхождении» вируса: его, мол, изобрели в лабораториях ЦРУ. Другие утверждают, что вирус — «китайского производства». Есть и фланг адептов «сионистского заговора». Политики и госчиновники убеждены, что вредные слухи распускают их противники, и требуют усилить «контрпропаганду», повышая эффективность инфодемии. Эта инфодемия растет на уверенности: этот вирус рукотворен, и в рождении этой уверенности принимают участие ученые и политики.
Размышления о последствиях не менее вредоносны. Если конспирологияпроисхождения пандемии предполагает наличие хоть каких-то фактических аргументов, то пророчества о постэпидемическом мире не требуют ничего, кроме веры и пары паралогических ходов. А их во Всемирной Сети — предостаточно и еще больше. Спектр пророчеств варьирует от «мы все умрем» до «мир возвратится к доглобальному порядку». Первые говорят о разнице между «китайской» и «итальянской статистикой», указывающей, по их мнению, на рост «смертельности вируса». Вторые утверждают, что только авторитарный режим может сохранить свое население чрезвычайными мерами. А западные демократии погрязли в декадентстве, и вследствие этого — вымрут. И между этими крайними позициями — еще миллион не менее «обоснованных» пророчеств.
В спорах, порожденных инфодемией, принимают участие философы с экономистами и политологами (homo sumus, e humani nihil, знаете ли). Да, рациональное сверхусилие по приостановке псевдонаучной паники возможно. К примеру, коллеги из Vox пытаются развенчать теории заговора. Да и моя колонка о том же. Но политическое воображение, возбужденное пандемией и инфодемией, требует скорейшего участия в злободневных спорах.
Так, например, часть коллег принимает аргумент, что авторитаризм лучше справляется с биополитической функцией выживания населения. Пример Китая многими поддерживается: тотальный карантин и скоростное строительство лечебниц позволили справиться с эпидемией в стране. Ну или просто «сильное государство» имеет уникальные возможности для спасения своих людей.
Другие упирают на то, что именно демократии позволяют вовремя ответить на вызовы эпидемии. Эпидемилогический опыт несвободных стран далек от идеала. Например, авторитарное правительство Китая три месяца игнорировало угрозу, способствуя заражению как своего населения, так и населения других стран. А итальянские власти сразу ответили на угрозу. Кроме того, именно в демократиях возможно обсуждение морального выбора медперсонала: кого подключать к ИВЛ, тех у кого больше шансов на выживание (читай — молодежь), или тех, кого доставили первыми? Автократы об этом не спорят: партийная иерархия предопределяет доступ к дыхательному аппарату.
Есть и те, кто, как Славой Жижек, верят, что пандемия заставит задуматься критическое количество людей о социально-экономическом и политическом порядке, альтернативном всем ныне имеющимся левиафанам.
Но я далек от такого оптимизма. Страх смерти, усиленный паникой, и реальная гибель от реального вируса — плохие учителя альтернативе. Социально-политические альтернативы, порожденные аффектами, скорее приведут к новым утопическим экспериментам. И с их позиций неолиберальный капитализм или буржуазная социал-демократия покажутся потерянным раем…
…Так, стоп! Кажется, я тоже вошел в мутные струи инфодемии. Действительно, сохранить спокойствие и реалистичный оптимизм почти невозможно. Политика, экономика, общество и СМИ — все подталкивает к инфодемичной заразе.
Впрочем, как и в другие, даже более безнадёжные времена, спасение «вечного, умного, доброго» в человеке дарит искусство и литература.
Михаил МИНАКОВ, философ
