Многие политкорректные феминистки агрессивно отвергают Фрейда и психоанализ в целом как устаревшие. Меня самого недавно, во время визита в Австрию, обвинили за то, что я – старый белый человек, который за последние 30 лет не прочел ни одной книги.
Но то, что они на самом деле творят, так это отрицают главное открытие Фрейда о расколотом или разделенном субъекте и бессознательном – то, что люди в целом не знают, чего они хотят и не хотят того, чего они желают.
Именно поэтому явно выраженного свободного согласия обоих партнеров на сексуальный контакт недостаточно для того, чтобы предотвратить насилие. Даже если не нужно письменного контракта или совместного селфи обоих партнеров, то все равно минимальным требованием со стороны тех, кто волнуется насчет насилия в сексуальных отношениях, является явно выраженное устное согласие, как того требует новый законопроект, предложенный в Новом Южном Уэльсе.
То, что здесь игнорируется – это насилие, имманентно связанное с сексом; секс “сам по себе” не является сферой радостных удовольствий, искаженных извне отношениями господства и насилия, садомазохистский компонент является его составной частью.
В колонке для “Гардиан” Ева Вайзман ссылается на один сюжет, описанный в серии подкастов Джона Ронсона “Эффект бабочки”, посвященный рискам просмотра интернет-порно. “На съемочной площадке порнофильма актер потерял свою эрекцию в середине сцены – чтобы ее вернуть обратно, он отвернулся от женщины, лежащей под ним голой, схватил телефон и открыл “Порнхаб”. Это показалось мне слегка апокалиптичным”. Она приходит к выводу: “Что-то определенно сгнило в мире секса”.
Согласен, но я бы добавил сюда урок психоанализа: нечто “гнилое” является конститутивным для мира секса, человеческая сексуальность сама по себе извращена, подвержена садомазохистским извращениям и, в частности, смешению реальности и фантазии.
Даже когда я нахожусь наедине с партнером, мое сексуальное взаимодействие с ним неразрывно переплетается с моими фантазиями, т.е. каждое сексуальное взаимодействие потенциально структурировано как “мастурбация с реальным партнером” – я использую плоть и тело моего партнера как опору для запуска/воплощения моих фантазий.
Невозможно устранить этот разрыв между реальным телом моего партнера и миром фантазий, ссылаясь на деформации, вызываемые патриархатом и социальным господством или эксплуатацией – этот разрыв существует здесь с самого начала.
Так что я вполне понимаю актера, который для того, чтобы вернуть свою эрекцию, полез на “Порнхаб” – он искал фантазматическую поддержку для своего спектакля. Именно по этой же причине в рамках полового акта один партнер просит другого продолжать говорить, обычно рассказывая что-то “грязное” – даже когда держишь в руках “саму вещь” (обнаженное тело любимой партнерши), это присутствие необходимо дополнять речевыми фантазиями.
Итак, вернемся к Вайзман, которая завершает свою колонку следующим образом: “Пытаясь понять покрытые тенью новые ландшафты порно, мы можем приблизиться к здоровым отношениям с нашей собственной сексуальностью”. Но что, если сексуальность сама по себе не вполне здорова, что, если теневые аспекты порнографии не только разрушают здоровую сексуальность извне, но только и становятся возможными из-за ее нездорового аспекта?
В декабре 2016 года, узнав о скоропостижной смерти Кэрри Фишер, Стив Мартин написал в твиттере: “Когда я был молодым, Кэрри Фишер была самым красивым существом, которое я когда-либо видел. Она оказалась остроумной и яркой”.
Произошла мгновенная реакция – Мартин был обвинен в “объективации” Фишер, в том, что он сосредоточился на ее физическом облике, а не на ее способностях или ее влиянии – ответил один из пользователей Twitter: “Я думаю, что она претендовала на нечто большее, чем просто быть красивой. Как ты хочешь, чтобы тебя запомнили?”
В результате Мартин удалил свой твит. Обвинение кажется мне нелепым, так как Мартин явно признает свое увлечение красотой Фишер на первых встречах, а затем сразу же переходит к тому, что она “остроумная и яркая” – вся суть его твита в том, что она БОЛЬШЕ, чем просто красива.
Однако важнее то, что в нашем (да и в любом) обществе существуют исторически сложившиеся представления о красоте, и то, что женщина (или мужчина!) превосходно подходит по этим критериям, его отмечают как красивого или (что, конечно, не всегда одно и то же) сексуально привлекательного человека.
Запретить под данным предлогом любые подобные разговоры означает запретить не только “объективацию”, но и сексуальность как таковую. Таким образом, печальная травма тех, кто “уродлив” и с трудом находит привлекательных сексуальных партнеров, не только не разрешается, но и попросту игнорируется, и таким образом продолжает свою скрытую работу, которая может привести к всевозможным вспышкам зависти, фрустрации и т.д.
Инцелы здесь гораздо честнее: они открыто признают свое уродство и пытаются разыграть его в качестве положительной черты.
Источник: life.spectator.co.uk
