17 декабря 2010 года 26-летний безработный с высшим образованием Мохамед Буазизи облил себя бензином и поджег перед административным зданием в городе Сиди-Бузид в Тунисе, пишет на страницахForeign Policy Адам Ленкфорд, преподаватель уголовного судопроизводства из Алабамского университета. “Тем самым Буазизи словно бы разжег намного более масштабный пожар, который распространился по всему Тунису и большей части Северной Африки”, – отмечает автор.
Буазизи называют “мучеником, который сверг правительство Туниса”, и вдохновителем сходных покушений на самосожжение во всем регионе. За истекший месяц в Алжире, Мавритании и Египте подожгли себя как минимум еще 8 человек.
Самосожжение традиционно часто воспринималось как политический акт: вспомните знаменитые фотографии буддистских монахов, которые поджигали себя в знак протеста против гонений во Вьетнаме, пишет автор. “Эта тактика использовалась политическими активистами в Китае, Индии, США, СССР, в ряде других стран. Поэтому неудивительно, что многие обозреватели поспешили приписать Буазизи и его последователям политические мотивы”, – говорится в статье.
Со своей стороны, автор подчеркивает: пока не очевидно, что кто-либо из этих людей преследовал преимущественно политические цели – возможно, они просто были склонны к суициду. Буазизи не смог найти работу по специальности и торговал на рынке; последней каплей, видимо, стало то, что полиция конфисковала его тележку с товаром и отказывалась вернуть, пока он не оплатит торговую лицензию.
Вдобавок ни Буазизи, ни кто-либо из тех, кто повторил его поступок, не оставили обращений с утверждениями, что руководствовались политическими мотивами. Напротив, значительная часть террористов-смертников записывает такие видеообращения.
Вероятно, Буазизи предчувствовал, что его поступок будет воспринят как политический протест, предполагает автор. “Впрочем, люди, склонные к депрессии и суицидальным тенденциям, относительно часто пытаются в последние моменты жизни ухватиться за нечто более крупное и значимое, чем они сами”, – замечает Ленкфорд. По его данным, многие террористы-смертники на деле имели психологическую предрасположенность к суициду, и, вопреки их утверждениям, взрывали себя из-за личных психологических проблем или кризисов в частной жизни.
И все равно самосожжения и теракты смертников часто воспринимаются как политические акции. Видимо, это объясняется особенностями массового восприятия: “Мы видим, что терактов смертников или самосожжений становится больше, и помещаем этот факт в широкий политический контекст, так как именно этот контекст, а не личные психологические проблемы данных людей, больше всего влияет на нашу жизнь”. Между тем ученые показали, что тяга к обычному самоубийству может распространяться путем “социальной инфекции”, замечает автор. Возможно также, что в Северной Африке изменился лишь излюбленный метод самоубийц, а не их количество.
“Все это не означает, будто между политикой и суицидами нет никаких реальных связей”, – пишет в заключение автор. Когда граждане теряют веру в руководство страны и справедливость государственного строя, они утрачивают надежду, а чувство безысходности – одна из самых распространенных причин самоубийства. Пусть даже Буазизи руководствовался личными мотивами, но политическое руководство Туниса подвело его и миллионы ему подобных людей, и в конечном итоге именно за это властям Туниса пришлось отвечать.
