Прочтение Грамши, адекватное вызовам сегодняшнего дня, невозможно без перевода общей теории борьбы рабочего класса в план философского обсуждения суверенитета и парадигмы власти – исследования логики, стоящей за ее конструированием и легитимизацией, сферы влияния и действия, сложности ее механизмов. В таком прочтении Грамши не имеет ничего общего с редукционистской трактовкой власти как инструмента господствующего класса, характерной для классической марксистской традиции.
В то же время современный дискурс о Грамши должен быть действенным, вырабатывая теорию, предназначенную для практики и используемую в практике, – теорию, которая не ограничивается анализом и описанием отношений власти, но способствует их изменению или негации посредством политического действия. С этой точки зрения «гегемония» представляется сегодня одной из главных и наиболее продуктивных категорий, разработанных Грамши.
Актуальность этой категории определена не только особенностями текущей фазы капиталистического развития, при которой гегемония играет ключевую роль, но и стратегией нового типа, которую в последнее время реализуют глобальные движения сопротивления, а также новым их составом (composition).
Таким образом, с одной стороны, категория гегемонии становится объяснительным инструментом применительно к социальному полю постфордизма, определяющей чертой которого является реабсорбция границ между интеллектуальной деятельностью, политическим действием и работой. С другой стороны, грамшианское понятие гегемонии востребовано практикой новых движений, начавшихся с протестов в Сиэтле – они имеют прерывистую, сетевую структуру и неоднозначны по критерию классовой принадлежности участников; в них задействован потенциал новых средств коммуникации; они борются за автономные пространства для действия.
Но, прежде всего, в теоретическом арсенале Грамши находят опору современные представления о том, что такое вообще политическая борьба и культурная работа. В отличие от ортодоксального марксизма Грамши определяет политику как надстроечное измерение, обладающее полной автономией и специфической логикой.
Эдвард В. Саид однажды заявил: «Чего недостает Фуко, – так это некоего подобия грамшианского анализа гегемонии, исторических блоков и целостных ансамблей отношений, сконструированного с позиции политически активного индивида, для которого захватывающее описание властных механизмов никогда не станет заменой практических усилий, направленных на трансформацию отношений власти в обществе». [E. W. Said: The World, the Text and the Critic, Cambridge (Mass) 1983].
Как в таком случае следует определять понятие гегемонии? С какими примерами власти оно соотносится? Для каких социальных классов «гегемония» синонимична с «превосходством»? Какие парадигмы требуются для того, чтобы исследовать гегемонию? Предельно осмысленное теоретическое выражение понятие гегемонии находит в текстах Грамши. Он не ограничивает это понятие каким-то одним классом, применяя его и к правящему классу, и к подчиненным.
Тем не менее, следует иметь в виду, что Грамши отталкивается от ленинского плана «пролетарской гегемонии», понимаемой как идеологическое и политическое руководство, осуществляемое большевиками; термин «пролетарская гегемония» применяется Бухариным, Зиновьевым, Сталиным и другими во многих документах Третьего Интернационала. Ключевое для Грамши понятие гегемонии в том значении, в каком оно систематически используется в «Тюремных тетрадях», намечено в его статье «Некоторые аспекты южного вопроса» (1926 г.).
Хотя здесь он прямо ссылается на Ленина как теоретика гегемонии, в статье делается акцент на историко-политической функции интеллектуалов и значении культуры в рамках гегемониальной буржуазной системы и в процессе классовой борьбы. С этого момента теория гегемонии Грамши в значительной степени освобождается от влияния ленинской стратегической концепции; большую важность, чем для какого-либо другого марксистского теоретика, для него приобретает проблема утверждения рабочего движения в культурном измерении.
Однако замысел Грамши вовсе не в том, чтобы перевернуть традиционное соотношение базиса (структуры) и надстройки, отдав приоритет последней; он далек от мысли преувеличивать значение надстроечных факторов. Идея состоит, скорее, в том, чтобы помыслить элементы надстройки в структурных терминах. Другими словами, эти элементы, относящиеся к сфере гражданского общества, – например, идеологии – наделяются Грамши качеством «объективной и действенной» реальности и функциями, которые ортодоксальное марксистское мышление приписывает экономической структуре.
Если верно то, что экономический базис является определяющим фактором, то и в этом случае масштабные материальные конфликты становятся политически релевантными только тогда, когда входят в «область идеологии» [Prison Notebooks, p.1249].
Таким образом, на территории культуры и идеологии открывается новая область конфликта. Именно здесь гегемония конструируется как форма власти. Это положение является источником общей теории взаимоотношений между органической интеллигенцией и классом, развиваемой в «Тюремных тетрадях».
«Всякая социальная группа, – пишет Грамши, – рождаясь на исходной почве существенной функции в мире экономического производства, органически создает себе вместе с тем один или несколько слоев интеллигенции, которые придают ей однородность и сознание ее собственной роли не только в экономике, но и в социальной и политической области» [Тюремные тетради. Ч.1., М., 1991, с.327]
Но какую именно форму власти осуществляет гегемония? Каковы при этом отношения между руководителями и руководимыми? Проводя разграничение между гегемонией и господством, Грамши выделяет две главные формы власти, которые соответствуют двум различным сферам – гражданскому обществу и политическому обществу (государство выступает как их синтез). Если гражданское общество формируется объединениями, являющимися в большей степени добровольными, чем принудительными, то политическое общество образуют институты, функции которых связаны с отправлением господства в обществе.
Гегемония действует внутри гражданского общества, которое при этом становится областью конструирования политической субъективности, опирающегося скорее на согласие, чем на принуждение. Таким образом, гегемония функционирует как власть де-факто – ее популярность и способность убеждать зависят от силы идей, которые она представляет. Поэтому можно сказать, что для Грамши радикальное изменение общества возможно только в том случае, если присутствуют все условия для его захвата.
Из такого переопределения революционного процесса следует, что пролетариат должен стать гегемониальным классом до того, как он станет правящим классом; завоевание власти является логическим завершением гегемонии. Понятие гегемонии Грамши укоренено в его анализе «исторического блока» как отношения между экономическими факторами и идеологией, в рамках которого базис и надстройка влияют друг на друга. Без согласия невозможно господство, а согласие достигается в ходе идеологической и культурной борьбы.
Именно в идее о том, что достижение согласия предшествует непосредственному захвату власти, состоит стратегическая новация Грамши, радикальная даже по отношению к Ленину. Неслучайно, в представлении Грамши социальный класс «не берет государственную власть, класс становится государством» [E. Laclau and C. Mouffe, Hegemony and Socialist Strategy, 1985]. «Социальная группа может и должна стать руководящей перед захватом государственной власти (на самом деле, это одно из первостепенных условий для взятия власти).
Впоследствии, приступив к осуществлению власти, эта группа становится господствующей, но даже в том случае, если она крепко держит власть в своих руках, новая господствующая группа должна оставаться также руководящей (dirigente)». [Prison Notebooks, p. 2010-2011]. Исходя из этой цели, интеллектуалы, как организаторы гегемонии, должны посвятить себя «позиционной войне», рассчитанной на долгосрочную перспективу.
«Позиционная война», в ходе которой требуется строгий учет превалирующих исторических условий, предполагает, по словам Грамши, «неслыханную концентрацию гегемонии», отличаясь тем самым от «маневренной войны», троцкистской фронтальной атаки на государство.
В свете постоянной трансформации состава и взаимоотношений правителей и управляемых остается чрезвычайно актуальной и другая категория из теоретического наследия Грамши – понятие подчиненного положения (subalternity). Эта категория не просто оппозиционирует таким понятиям, как «гегемония» или «правящий класс». На самом деле, понятие подчиненного положения, получившее развитие в рамках проекта «исследований подчиненных групп» (the Subaltern Studies), высвечивает территориальные, пространственные и географические основы социальной жизни.
Если сам Грамши использовал выражение «подчиненная группа» лишь в качестве замены термина «пролетариат», то впоследствии соответствующее грамшианское понятие наполнилось новым смыслом, указывая теперь на революционный конструкт более широкий, чем городской рабочий класс – единственный субъект в ортодоксальном марксизме. В большей степени, чем Маркс или Энгельс, Грамши акцентировал внимание на важности культурных и пространственных координат в корреляции между тенденцией унификации мира и политическими процессами.
В каком-то смысле мы имеем дело с введением геосоциальных параметров в общие размышления о субъекте власти. Пространство и территория прорвались в дискурсивное поле, благодаря текстам о грамшианском анализе «южного вопроса», «аграрного блока» и разделении мира на Юг и Север. И здесь нетрудно провести параллель с исследованием Фуко и его последователями географии и идеологий и стратегий, касающихся пространства, а также с проектами деконструкции экзистенциальных теорий культуры.
Конечно, многое, причем не только обстоятельства коньюнктурно-исторического плана, отделяет Грамши как представителя фордизма (ему мы обязаны формулировкой этого понятия, если не самим термином) от современной ситуации. Тем не менее, для постфордистского множества (multitude) характерна как раз непосредственная связь между базисом и надстройкой, между материальным развитием, социальным конфликтом и культурой, которая интересовала Грамши. В этом смысле его теоретический инструментарий не просто полезен, но абсолютно необходим в эпоху власти Империи.
Автор: Марко Скоттини
Источник: Что делать?
