Столетие назад 90% лондонцев, если дистанция не превышала шести миль, проходили ее пешком. Ныне же мы отчуждены от физической реальности городов, в которых живем.
Известный английский писатель, интеллектуал Уилл Селф прочитал лекцию о том, как важны пешие прогулки в борьбе против власти корпораций. Представляем перевод авторизованной версии инаугурационной речи Уилла Селфа при вступлении в должность профессора современной философии Брунельского университета.
Она, спотыкаясь, бредет по улице. В ее запелененных глазах сливаются вместе серые, коричневые и красные поверхности. Она понимает, что эти поверхности имеют массу и объем, но все равно чувствует их невесомость, как будто они парашютиками одуванчика разлетаются прочь. Ведь сейчас ее глаза глядят на лица прохожих. А она умеет смотреть так, что если хотя бы немного сосредоточит взгляд на чьем-то лице, то сможет рассказать о человеке все: возраст, род занятий, его личную жизнь, политические взгляды, имена родных и друзей.
Но лишь на краткий миг она выхватывает взглядом чье-то уникальное лицо, и сразу же отправляет его обратно в толпу. Вдоль ее пути едут машины: шуршат шинами автобусы, свистят тормозами грузовики, подпрыгивают на ухабах легковушки, вертятся как уж мотоциклы. Но она не слышит механический шум этих стальных поверхностей, их звуки чередуются, смешиваются и переливаются в электронный аккомпанемент из гудков, писков, треска и грохота в одну звуковую дорожку для трафика, которому пешеход ставит свою хореографию из людей и машин.
Ее шустрые глаза незаметно шьют такой порядок из этого хаоса, что все, что окружает ее, начинает двигаться в такт волшебному ритму. Она совершенно заблудилась. Она не узнает ни названий улиц, ни очертаний домов.
Она и понятия не имеет о том, куда попала. Но все-таки она продолжает шагать по четко заданному пути сквозь пространство города навстречу своей цели. Она смотрит на грани драгоценного камня, который лежит на ее ладони. На них, в ответ на тонкие движения пухленьких пальчиков, чередуются, смешиваются и переливаются уже другие поверхности. Камень показывает ей, куда держать путь, а когда она подносит его к ушам, он говорит, направить направо, налево или прямо ее уставшие ноги, пока, наконец, она не увидит знакомое лицо.
Сможет ли она его узнать, когда вдруг возраст, род занятий, его личная жизнь, политические взгляды, имена родных и друзей подойдут к ней вплотную? Но мгновением прежде, чем их взгляды пересекутся, и толпа милостиво его отпустит прямо в объятья, ее пронзит ужасное чувство банальности его лица. “Извини, я опоздала!” – она чуть задыхается. Три кило лишнего веса дают о себе знать. “Я шла сюда от метро целых три мили!” На самом же деле она прошла пешком ровно 723 метра.
* * *
Вам наверняка знакома описанная выше картина. Это лишь слегка поэтизированное описание душевного состояния обычной девушки, которая идет по своим делам сквозь городской ландшафт. Знакома ее реакция на прохожих, на дорожное движение, на то, как она ищет путь при помощи ручного GPS, как она слушает музыку в MP3-плейере. Но в описании, которое я вам представил, все эти реакции выглядят неотличимыми от состояния психической болезни. Чтобы спастись от психоза, девушка конструирует радикально отличающееся от ее окружающей среды представление о реальности.
Вокруг нее стоят настоящие дома с определенными и четко обозначенными адресами. Люди, мимо которых она идет, никакие не клоны и с ней лично никогда не были знакомы – это просто масса прохожих. Ни эти люди, ни проезжающие мимо машины не двигаются в такт музыке, которую она слушает. И, наконец, ее восприятие расстояния нарушено. Ведь ее способность воспринимать окружающую действительность зависит от систем, которые находятся вне ее сознания.
Причем систем, устроенных так, что способ их действия является для нее не более ясным, чем ритуалы шаманов. Впрочем, коли уж рандеву с бойфрендом состоялось, для нашей юной особы не имеет никакого значения, как именно это стало возможным: благодаря ли фетишам, с которыми она консультировалась, или по совету разбросанных на тротуаре гадальных костей.
Я не скажу ничего нового, если замечу, что наш способ существования в индустриальных – и ныне в постиндустриальных – ландшафтах в некотором смысле глубоко неправилен. Еще в 1840-х годах Фридрих Энгельс писал об этом: “жестокое равнодушие, эта бесчувственная обособленность каждого человека, преследующего исключительно свои частные интересы”, которые “тем более отвратительны и оскорбительны, что все эти люди скопляются на небольшом пространстве” [1].
То, что он описывал как всеобщий принцип функционирования общества, тем не менее “нигде так бесстыдно и неприкрыто не проявлял себя как прямо здесь, в толпе большого города”.
Двадцатью годами ранее Томас де Квинси уже наблюдал это отчуждение в структуре человеческих взаимоотношений прямо посреди оживленных улиц Лондона. Когда он подростком, сбежал из дому, его от голодной смерти на улицах Лондона спасла молодая девушка по имени Анна, у которой он прожил несколько недель. Прощаясь, он договорился о свидании на углу улицы Тичфилд. Но вечером в назначенный час она не пришла. Они обещали друг другу, что если кто-то из них не сможет прийти, они встретятся на следующий день в том же месте в тот же час.
Много таких вечеров минуло, но она все не появлялась. И, несмотря на все усилия по ее поиску, де Квинси так никогда и не смог ее увидеть. Вот, что он писал: “Среди всех трудностей, которые встречаются человеку на его жизненном пути, именно это стало самым тяжелым моим переживанием. Если бы она была жива, несомненно, каждый из нас в громадных лабиринтах Лондона все еще искал бы друг друга”.
Можно возразить, что будь у него и Анны доступ в интернет, они могли бы безошибочно определить местоположение друг друга. Что запутанные лабиринты Лондона, население которого тогда составляло восьмую часть нынешнего, обернулись бы такой же слабой преградой, как и стены, которые разрушают герои из телерекламы мобильных телефонов – эта реклама была специально снята, чтобы показать, как все коммуникативные трудности, связанные с жизнью в большом городе, исчезают под воздействием вуду новых технологий.
Де Квинси пишет, что его неудачи в поисках Анны стали “самым тяжелым испытанием” в жизни, и в этой потере он видит символ того, как в обществе теряются личные связи. Он опрашивал бессчетное число людей насчет того, видели ли они Анну, но тщетно, поскольку все, что имеет значение в городе и с чем необходимо считаться – это толпа. Индивид, в особенности если этот индивид – бедная девушка – не значит ничего.
В рассказе Эдгара По “Человек толпы”, опубликованном в 1840 году, анонимный повествователь вдруг замечает странного человека: “Выражение его лица сразу же приковало к себе и поглотило все мое внимание. Я никогда еще не видел ничего, что хотя бы отдаленно напоминало это выражение. Хорошо помню: при виде его у меня мелькнула мысль, что Ретц, увидев подобную физиономию, без сомнения предпочел бы ее собственным рисункам, в которых пытался воплотить образ дьявола”.
Не нужно быть знакомыми с гравюрами Морица Ретца (1779-1857) [2], для того, чтобы понять, к чему клонит Эдгар По. В особенности потому, что до этого момента лица тех, мимо кого по переполненным улицам Лондона шел рассказчик, описывались им исключительно как самые разные варианты типажей. Упомянутый Человек Толпы оказался первым индивидом, которого ему удалось встретить.
Однако – и здесь ирония Эдгара По драматичным образом предвосхищает весь смысл темы городского отчуждения в ХХ веке – как только рассказчик начинает идти вслед за этим человеком, то начинает постепенно понимать, что преследуемый им не может существовать отдельно от толпы, что его отсутствующее, дикое выражение лица и его потертый вид являются прямым следствием необходимости всегда находиться среди других. Эпиграф к “Человеку толпы” взят из Ла Брюйера: “Ce grand malheur, de ne pouvoir être seul” (“Ужасное несчастье – не иметь возможности остаться наедине с самим собой”).
Можно возразить, что большой город предоставляет нам опыт свободы, что он выводит нас из-под морального и политического надзора, который свойствен малым и закрытым сообществам, что жизнь в городе стимулирует самореализацию и, в итоге, хорошее душевное здоровье. Примеры, которые приводят Энгельс, Де Квинси и Эдраг По относятся к эпохе стремительной урбанизации, когда весь город еще можно было обойти пешком.
Не слишком ли фантастичным было бы предположить, что эти авторы начала XIX века гениальным образом предвосхитили мир городских агломераций Запада начала XXI века, где надзор за толпой осуществляется лишь случайно и спорадически скрытыми телекамерами, тогда как расстояния и ориентация не зависят от физической реальности города?
Я полагаю, что нет. Анонимный рассказчик Эдгара По не в состоянии испытать одиночество в социальном смысле – он не может остаться один, коли сама его натура попала в зависимость от процесса урбанизации масс. Девушка из нашего примера наоборот, не в состоянии испытать одиночество в пространственном смысле – не зная, где она находится, не способная на своих двоих добраться куда нужно, она обречена на социализированное существование в пространстве современного города.
Ребекка Солнит в книге “Страсти к путешествиям” [3], этой замечательной истории пеших прогулок, пишет о пережитом ею самой опыте опасности, который она испытала во время ночных прогулок по Сан-Франциско: “Мне предлагали остаться на ночь, переодеться в мешковатую одежду, расчесать или постричь волосы, попробовать выглядеть как мужчина, пойти в место подороже, взять такси, купить авто, пойти погулять вместе, взять в сопроводители мужчину – все это новые версии античных стен или ассирийской паранджи”.
Таким образом она поняла, что “многих женщин настолько хорошо приучили знать свое место, что они, сами не понимая почему, выбирают архаичную жизнь как в стаде. Им даже не приходит в голову, что можно так запросто пойти в одиночку погулять…” Позже она заметила, что “чернокожие в наши дни напоминают рабочих женщин век назад – как только они в одиночку оказываются на публике, на них тут же смотрят как на потенциальных преступников”.
Стоический философ Эпикур утверждал, что свобода воли – это лишь иллюзия, которую мы испытываем, когда действия, которые от нас требуют совершить сложившиеся обстоятельства, счастливым образом совпадают с тем, чего бы нам хотелось. Я убежден, что именно это в точности характеризует напоминающие психоз представления о городском пространстве у подавляющего большинства жителей современных городов.
Сегодня женщинам, вышедшим в одиночку погулять, угрожают всякие экзистенциальные ужасы, нечто подобное, только санкционированное государством, угрожает, в частности, молодым чернокожим парням из британских городов. Как ни странно, этот страх был присвоен даже белыми представителями среднего класса и среднего возраста, хотя вроде бы у них нет никаких причин бояться.
Скажем прямо: лишенные механических средств передвижения – автомобиля, автобуса или метро – и без помощи современных технологий многие горожане, а подавляющее большинство британцев именно таково, запросто могут заблудиться где-то в городе и будут не в состоянии самостоятельно выбраться оттуда своим ходом.
Им даже не приходит в голову, что такое вообще возможно. Все они пребывают бесконечных заботах: то поездки на работу, то – по магазинам, чтобы развлечься, чтобы поддерживать связь с постоянным кругом общения – все это эксплуатирует созданную искусственно городскую инфраструктуру. А вопиющим примером желанного места для пешей прогулки в этом жизненном контексте оказывается торговый центр.
Еще чуть более века назад в 90% случаев, если длина пути не превышала шести миль, лондонцы преодолевали его пешком. Многие из них жили в пригородах, но даже дорога на работу требовала от них преодоления физического пространства городских ландшафтов и минимальных навыков ориентации в городе.
Ныне же из года в год число пеших прогулок снижается. По текущим прогнозам пешие прогулки умрут вместе с необходимостью пользоваться транспортом – уже к середине нынешнего века. Более не человекоразмерный, современный город уже начинает приобретать искаженные очертания. Повороты с донельзя расширенной главной городской улицы заканчиваются тупиками, поскольку архитектура, которую Рэм Колхас считает мусорной, считает жизнеспособным лишь прямой коридор, в особенности если вдоль него натыканы банкоматы.
Подобное пренебрежение организацией пространства особенно заметно в пригородах и промежуточной зоне между собственно городом и его сельским окружением. Сегодня эти территории превращаются в беспорядочную мешанину мест, лишенных собственного лица.
Вспомните знаменитую борхесовскую “карту Империи, имевшую размер Империи… В Пустынях Запада остались еще разрозненные Руины Карты, в коих селятся Дикие Звери и Нищие Бродяги; во всей Стране не осталось другого памятника Географическим Наукам”.
Борхесовы звери и бродяги – это те, кто все еще прибегает к помощи физической географии – и это мы сами. То есть те, кто понимает, что гулять по городу и его улицам означает в строгом смысле пользоваться ею. Современный фланер по своей природе и склонностям является демократизующей силой, которая требует равенства доступа ко всем местам, свободы передвижения и приостановки власти государства и корпораций.
[1] Энгельс Ф. Положение рабочего класса в Англии (1844-46) // Маркс К., Энгельс Ф.Сочинения. Изд. 2 Т.2
[2] Мориц Ретц – немецкий художник, автор иллюстраций к “Фаусту” Гете.
[3] Solnit R. Wanderlust: A History of Walking. Viking, 2000.
Источник: guardian.co.uk
